Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров - Маргарет Барнс

— Может быть, принести принца? — предложила она, чтобы подбодрить ее.

Но вместо того чтобы возиться с малышом, Елизавета молча стояла над колыбелью и смотрела на него неподвижным взглядом, а маленький Артур в ответ внимательно глядел на мать.

— Он очень похож на своего отца. Не правда ли, Метти? — спросила она. — Как ты думаешь, он и характером пошел в Генриха?

И Метти, которая за всю свою жизнь не прочитала ни одной книги, по выражению лица своей госпожи сразу поняла, в чем дело.

— Его Высочество будет умен не по годам, — уклончиво ответила она. — Но разве кто-то способен предсказать будущее?

— И это, наверное, высшее благо, которое дарует нам Господь, — вздохнула Елизавета. Подумав о том, сколько печальных тайн, омрачавших супружество, скрывала ее мать, она решила навестить вдовствующую королеву в ее уединении, несмотря на то, что это могло вызвать неудовольствие Генриха.

И в тот вечер, когда Генрих, наконец пришел к ней в спальню, Елизавета была настроена решительно и встретила его, стоя у резной перекладины их кровати.

— Я был очень занят. Пришлось приводить в порядок все бумаги, которые накопились за время твоей коронации, а вчера вечером у меня допоздна задержался французский посланник, — коротко сообщил он, заметив, что она как-то необычно молчит, и решив на всякий случай сразу же оправдаться.

— Надо полагать, разговор с посланником не идет у тебя из головы?

— А кому нужна война с Францией? Елизавета с любопытством наблюдала за ним.

— А ты любишь драться?

— Нет, — усмехнулся он. — Какой нормальный человек любит драться?

— Мой отец и мой дядя — любили. Он подозрительно посмотрел на нее.

— Если ты хочешь унизить меня и показать, что в сравнении с ними я проигрываю, то позволю тебе напомнить, что мне постоянно приходится драться на поле битвы и обычно я побеждаю, — холодно заметил он.

Елизавета смотрела, как он отложил в сторону документы и свои записные книжки, которые, похоже, все время таскал с собой, и, видя, с какой аккуратностью он укладывает их в стопки, пришла в ярость.

— А ты когда-нибудь поступаешь так, как все остальные, и делаешь то, что тебе хочется? — спросила она, стараясь не выдать своего раздражения.

— Для королей это не так просто, как для «всех остальных», — сказал он характерным для него ироничном тоном, и при свете свечи Елизавета заметила, что его тонкие губы растянулись в самодовольной улыбке. — Возможно, было бы точнее сказать, что я часто нахожу удовольствие в том, что я обязан делать.

— В чем же это? — поинтересовалась она, совершенно искренне пытаясь понять его.

— Например, открывать новые торговые пути. Давать привилегии торговцам и помогать им строить корабли, как я это делал в Бристоле. Слушать рассказы о далеких загадочных странах.

— И рассматривать то, что привезли из плавания моряки?

— Да. И еще беседовать с нашими лондонскими купцами. Некоторые из них необыкновенно умны, и дела их идут в гору. Если бы судьба сложилась иначе и мне не нужно было управлять страной, я бы обязательно стал купцом и радовался тому, что моя торговля процветает.

— И деньги текут в твой кошелек.

Она не могла сдержаться, чтобы не произнести этой фразы. Генрих, который в этот момент стягивал с себя халат, смерил ее пронзительным взглядом. Но она стояла, потупив глаза, и ее лицо ничего не выражало. Если он сначала и заподозрил иронию в ее словах, то сейчас решил, что ошибся.

— В этой комнате прохладно, дорогая, — заметил он, внезапно почувствовав желание сгладить холодность, к которой он обычно прибегал, чтобы скрыть смущение, когда эта женщина ждала от него тепла и искренности. — Умоляю, давай ляжем.

Он уже стоял под пологом кровати и снимал домашние туфли. Она невольно с раздражением вспомнила, как он обычно аккуратно ставит их рядом. «Я обычный живой человек, способный на страстную любовь, и многие мужчины с ума сходят по мне, — думала она. — Я не позволю, чтобы мою любовь принимали как должное, и превращали ее в государственную обязанность или привычку!»

Но сначала она даст ему шанс, — им обоим она даст шанс. Поговорит с ним и откроет ему свое сердце. Она медленно подошла с другой стороны кровати и протянула вперед руки, повернув их вверх ладонями над откинутой простыней, взывая к нему с безнадежной мольбой.

— Генрих, я бы с огромной радостью отдала тебе все, что у меня есть. Я такая женщина. Можешь ты это понять? — говорила она, позабыв о гордости. — Но, похоже, тебе ничего не надо. Не существует ничего такого, чем не могли бы тебя обеспечить твоя мать, твои дворцовые любимцы. Очень трудно любить того, у кого все есть и кто ни в чем не нуждается.

Ее проникновенный голос утих, и она почувствовала, что проиграла, потому что он просто стоял, уставившись на нее и держа в руках туфлю.

— Любовь… — начал он.

Но Елизавета так и не узнала, что он хотел поведать о столь тонком предмете, поскольку одно лишь то, как это слово прозвучало в его устах, показалось ей ужасно нелепым, и на нее напал приступ безудержного смеха.

— Ты даже ко мне в постель приходишь вовсе не потому, что хочешь этого, так ведь? — бросила она ему в лицо. — Тебе, наверное, приходится помечать в твоих записных книжках, когда тебе удобнее всего ко мне прийти? — Прикрыв одной рукой рот и тщетно стараясь сдержать распирающий ее смех, другой рукой она указала на стопку аккуратно сложенных бумаг. — Когда нет никаких более важных дел и французский посланник уже ушел…

Туфля, которую держал Генрих, громко шлепнулась на пол.

— Что ты еще от меня хочешь? — резко спросил он, и его щеки покраснели от гнева. — Я устроил тебе коронацию и потратил на нее кучу денег!

— Да, да, это было чудесно, — выдохнула Елизавета, не в силах совладать с душившим ее смехом.

— И в постели я нормальный мужчина, не так ли? Ведь я подарил тебе сына!

— Мне казалось… что это я… — пыталась возразить она, но новый приступ смеха не дал ей договорить.

— Тогда на что ты жалуешься? И над чем сейчас смеешься, как… как эта дурочка, твоя сестра Сесиль? Вероятно, тебе не нравится, что я не убийца и не развратник, какими были все мужчины в вашем роду!

Если чего и не мог терпеть Тюдор, так это насмешки. Он со всей силы ударил кулаком по столбику кровати.

— Что вас не устраивает? Ведь с нашей первой брачной ночи я оставался верен вам!

Но разумные рассуждения претили Елизавете. Она принадлежала к породе эмоциональных людей, и, вдоволь настрадавшись от любовной скупости мужа, она чувствовала, как изголодалось ее тело и истомилась душа. Пусть ее муж и первый король из рода Тюдоров, но в ней взыграла кровь Плантагенетов, которые всегда отличались дерзостью, и она схватила халат мужа и швырнула в него.

— Тогда Бога ради убирайся и изменяй мне, сколько хочешь, только возвращайся человеком! — крикнула она. — Но не сегодня!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На следующий день Елизавета пошла не к своему духовнику, а к Маргарите Ричмондской. Она решила, что никто не сможет ей помочь лучше понять Генриха, чем его мать.

— Я отослала его прочь. Я отказала в близости своему мужу! Мне кажется, что если бы я была женой торговца, а не королевой, он бы прибил меня! — прямо призналась она своей свекрови. Елизавета стояла у окна в красивой, хотя и просто убранной комнате Маргариты.

— Но вы же королева, — заметила Маргарита, склонившись над прекрасным покрывалом для алтаря, которое она вышивала. Она старалась скрыть усмешку от Елизаветы.

— Но от этого моя вина не становится меньше.

— Все не так уж страшно, моя дорогая. Если бы даже Генрих был торговцем, я не думаю, что он стал бы слишком злиться из-за того, что вы сделали.

— Мне кажется, вы правы, — вздохнула Елизавета, с силой натягивая бахрому красной подушечки, лежавшей на стуле у окна. — Иногда мне хочется, чтобы он побил меня. Побил или же сильно возжелал меня. Или… проявил хотя бы какие-нибудь чувства по отношению ко мне! Мне кажется, он пылал страстью к этой девице Герберт!

— Но ваш союз — политический, для излечения ран Англии! Я так люблю вас обоих и всегда надеялась, что подобный союз понемногу превратится в союз двух любящих сердец.

Маргарита воткнула иголку в центр золотой лилии. Ее прелестные руки были сложены на коленях. Она внимательно слушала Елизавету.

— Я знаю, что Генрих никогда не проявляет своих чувств. Что весьма странно, если вспомнить, как сильно его отец любил меня! Его дед Оуен Тюдор, наверное, сразу же покорил маленькую вдовушку Кэтрин, бывшую жену короля Генриха V. Мы все помним, что она принадлежала к ветви Валуа, а он был всего лишь ее конюшим! Наверное, все происходит из-за того, что, пока он был в изгнании, ему все время приходилось быть настороже. И поэтому мой сын еще не ведет себя так, как присуще настоящему Тюдору.