Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров - Маргарет Барнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Елизавета вздохнула, когда наступила весна. Она так любила солнце и загородную жизнь.
— У меня все важные события происходят зимой. Мой брак, коронация… И даже дети у меня рождаются зимой.
Но наконец в жизни Елизаветы наступило счастливое летнее время — ив июне в Гринвиче было рождено ее дитя. На этот раз она рожала в более простой обстановке — окна ее комнаты, выходящие в сады, были открыты. Она так любила эти сады, тянувшиеся вдоль берега реки. Младенец был рыжий, здоровый, с хорошим аппетитом. С того момента, когда старая Метти положила дитя ей на руки, Елизавета безумно полюбила его, и ей стало гораздо легче выносить разочарования своего брака.
— Он из нашего рода! — воскликнула Сесиль. (Она сама уже стала мамашей.) — И он совершенно не похож на короля!
— Я всегда мечтала о таком мальчишке, — прошептала Елизавета. Она крепко прижала дитя к груди.
— Ты знаешь, Сесиль, стыдно признаться: мне бесконечно дорог мой первенец, но когда мне в первый раз показали Артура, я была разочарована, потому что он не походил ни на Неда, ни на Дикона.
— А этот будет похож на высокого красавца Неда, — заметила Сесиль. Она внимательно рассматривала сморщенное красное личико младенца. — Мне кажется, он будет даже выше их. Бесс, ты только посмотри на его ручки и ножки! Уже решено, как его назовут?
— Его нужно назвать в честь его отца.
— Слушай, их же станут путать!
— Да, так бывает, но мы можем называть его Хэри, — сказала Елизавета.
— Так звучит гораздо веселее и забавнее. Ему очень подходит это имя.
Он был вторым сыном, и Елизавета могла видеть его чаще. Артур с его учителем Бернардом Андреасом был в Кройдоне: его заставляли изучать все необходимое для его предназначения. А малыш Хэри радостно резвился в Ричмонде и в Гринвиче. Он весело смеялся над проказами Заплатки, который обожал его. Когда он подрос, то любил стоять рядом с матерью, когда та играла на лютне или клавесине. Даже если он играл или просто резвился, звуки музыки завораживали его. Когда он стал старше, любовь к музыке еще крепче связала его с матерью. Позднее Елизавета часто вспоминала эти хорошие спокойные годы, ей казалось, что солнце тогда, не переставая, светило над Гринвичем. Но, как и все солнечные дни, и эти прошли слишком быстро!
Когда рыжик Хэри был еще совсем маленьким,
Елизавета случайно подслушала странный разговор о таинственном молодом человеке, который находится в Ирландии. Проходя мимо зала, где обычно совещался Совет, она увидела двух клерков, которые болтали, наклонив головы, друг к другу. Услышав отрывок разговора, она спросила их, кого они так серьезно обсуждают, но, низко поклонившись ей, клерки, побагровев, сказали, что не знают его имени, — этот мужчина пользуется покровительством графа Килдэра и о нем говорится в посланиях, только что полученных из Дублина.
Когда Елизавета упомянула об этом таинственном незнакомце при своих придворных дамах, они замолчали. Их молчание разожгло ее любопытство, и вечером она спросила об этом у короля.
— Кто тот молодой человек в Ирландии, о котором говорится в сообщениях из Дублина? — спросила она, отвлекаясь от стихов, которые сочиняла в тот момент, пытаясь сразу же положить их на музыку.
— Еще один претендент, — небрежно ответил Генрих, не отводя глаз от книги.
— И под каким же именем претендует он на престол? — спросила Елизавета.
Генрих поднял на нее глаза, но прошло несколько секунд, прежде чем он ответил, как будто размышлял, стоит ли ей говорить об этом.
— Люди всегда изобретают разные сплетни, — наконец произнес Генрих своим чистым, высоким, ровным голосом. — Они говорят, что этот молодой человек — ваш брат Ричард, герцог Йоркский.
Бумага упала со стола, и, казалось, сердце Елизаветы остановилось.
— Дикон! — воскликнула она, как будто прощалась с жизнью.
Вдруг вместо своего мужа и этой прелестно убранной комнаты она увидела стройного мальчика в черном бархате, он улыбался ей от дверей Вестминстерского аббатства.
— Именно такую историю придумали эти сумасшедшие ирландцы! — раздраженно сказал Генрих, переворачивая страницу.
— Конечно, это невозможно, — почти сразу согласилась с ним Елизавета. — Все прекрасно знают, что мои братья были убиты в Тауэре.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
— Оловянные пряжки на туфлях королевы Англии! Нет-нет, мадам. Этого не должно быть! Разрешите, я закажу вам серебряные! — воскликнула Джейн Стеффорд. Она подняла поношенные туфли, которые давно просили ремонта.
— Четыре пенса за то, чтобы подшить подол моей синей нижней юбки. По восемь пенсов каждому лодочнику. Десять шиллингов плотнику за то, что он сделал музыкальную шкатулку, — бормотала Елизавета, не поднимая головы от расходных книг. — Дорогая Джейн, я не могу носить серебряные пряжки каждый день.
Сестра Тома Стеффорда с любовью посмотрела на склоненную голову своей госпожи.
— Но король может это носить! — храбро заметила она.
Елизавета пожила на стол гусиное перо и с осуждением посмотрела на Джейн.
— Почему вы не попросите его, Ваше Величество?
— Дорогая моя Джейн, вам известно, что я уже просила у него деньги. Для моей матери. И Его Величество увеличил ее содержание почти до той суммы, которая была до этой истории с Ламбертом Симнелом. Она плохо себя чувствует, и ей нужны деньги.
Джейн послушно отложила туфли, чтобы один из пажей отнес их к сапожнику. Она вдруг вспомнила последние сплетни, которые она слышала в лавке в Истчипе.
— Говорят, что лондонские купцы дали взаймы Его Величеству, — сказала она, используя преимущество своих доверительных отношений с королевой. — Они были удивлены, когда он выплатил свой прежний заем день в день, как они договаривались.
Елизавета улыбалась: она понимала, что старые заимодавцы были потрясены. Им уже приходилось иметь дело с Плантагенетами, которые умели убеждать, но не любили платить долги!
— Его Величество даже нашел новые выгодные рынки для их товаров в тех городах, где ему приходилось бывать. Наши купцы поняли, что им выгодно давать в долг королю. Мне кажется, что он лучше разбирается в делах, чем любой из них.
— Все говорят, что он богатеет, — радостно согласилась Джейн. — Поэтому имеет смысл, чтобы…
— Он совершенно не должен содержать всех моих родственников, — резко прервала Елизавета. Она знала, что всех Вудвиллей обвиняют в жадности, и старалась опровергнуть это устоявшееся мнение.
Джейн опустилась на колени, ей стало жаль королеву и стыдно за свои слова.
— О, госпожа, мы все знаем, куда уходят ваши деньги — всегда только вашей матери и сестрам! Мистер Андреас, учитель сэра Артура, совсем недавно сказал, что вы очень сильно любите свою семью. Пятьдесят фунтов на личные расходы для каждой из принцесс, — она начала загибать пальцы. — Постоянные подарки для них, содержание их мужей…
— Вы говорите о том, в чем не разбираетесь, — сухо заметила Елизавета, закрывая расходную книгу. — Из-за гражданских войн и смерти моего отца у моих сестер не оказалось приданого и не состоялись браки, соответствующие их положению; ведь они могли бы вступить в брак с иностранными принцами. Но они Плантагенеты. И никто не смеет думать, что они должны благодарить своих мужей за то, что те их кормят.
Джейн почтительно склонила голову и поцеловала руку королевы.
— Конечно, Ваше Величество, — прошептала она. — Меня просто огорчает, что из-за вашей щедрости вы сами так во многом нуждаетесь.
Елизавета всегда уважала людей, которые, несмотря ни на что, имели мужество отстаивать свои взгляды. Она подняла за подбородок взволнованное личико девушки и поцеловала ее.
— Бог свидетель, я богата любовью, — мягко заметила она, встала и подошла к боковому столику — там, как всегда, лежало много разных подарков.
— Только взгляни, что мне прислали сегодня утром! — весело воскликнула она. — Жирную курочку от фермера из Суррея, корзинки вишен, даже овощи. Господь благословит их, они делятся со мной самыми первыми овощами и фруктами. А цветы! — восхитилась она, поднимая букетик анютиных глазок и поднося его к лицу. — Прелестные букеты от детей!
— Да, все знают, что вы любите цветы, — засмеялась Джейн. Ее карие глаза снова засверкали. — Но вы всегда посылаете меня, или Диттон, или же Энн Мерси с вашим кошельком, чтобы дать им денег. По крайней мере, в два раза больше, чем на самом деле стоят их подарки!
Все было именно так, и теперь засмеялась Елизавета.
— Правда, но я так люблю их всех! И даже если я хожу с оловянными пряжками на башмаках, я чувствую себя богатой и счастливой!
В том, что у нее не было мужчины, который бы ее любил, она могла признаться только себе.
— Мадам, вы больше не станете заниматься этими скучными делами? — спросила Джейн, закрывая расходную книгу. — Ведь у вас есть человек, которому платят за эту работу!