Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич

Занятый этими мыслями, Тверцов не заметил, как ушли подполковник и главный инженер, начали расходиться ребята и девушки. Сысоев окликнул его:

— Ты куда сейчас?

— Здесь побуду.

— Как знаешь, — Олег не расспрашивал: у выхода с причала его поджидала Женя. Быстро направился к ней и смутился немного, когда она прямо при всех взяла его под руку. Неловко, скованно чувствовал себя под взглядами своих комсомольцев. Они вроде не очень-то удивились, но все равно неудобно.

— Ты что? — спросила Женя, уловив его напряженность.

— Ни разу так не ходил.

— Ей-богу?! — воскликнула она. — Ну и повезло мне! А как же ты знакомых своих провожал?

— За локоть брал. А так очень уж солидно вышагиваем.

— Мне нравится, что солидно. Потерпишь?

— С удовольствием.

— Ну насчет удовольствия-то не знаю…

— Все равно привыкать надо, — улыбнулся Олег.

От причала до стоянки «Юпитера» растянулась пестрая цепочка зеленых гимнастерок, ярких девичьих кофточек, темных спецовок. Хозяева и гости шли вперемешку: группами, парами. Младший сержант Игнатиков увлеченно толковал о чем-то с водителем МАЗа, на котором ездил днем. Сержант Агаджанов шагал вразвалочку, помахивая веткой. Рядом, задирая голову, семенила Дора. Может, они и в сторону бы свернули, к танцевальной площадке «Каравелла» или на сопку с якорем, но следом за ними неотступно плелись моторист Листван и лохматый Расстрига.

— Эх, жизнь, — ворчал моторист.

— Не жизнь, а малина.

— Только червивая…

Дора прикрикнула:

— Не возникай! — Глянула на приятелей затуманенными шальными глазами, упрямо склонила голову на крепкой шее: — Спокойной ночи, малыши! Слышали?

Приятели поотстали.

— Вечно они глаза мозолят, — сказала Женя. — Мало таких непутевых, вот они и выделяются, мельтешат.

— Не обращай внимания, — посоветовал Олег. — По крайней мере сейчас… Волосы у тебя полынью пахнут…

— Это от рук. Люблю полынь растирать в ладонях. Не правится?

— Наоборот, хорошо. Природный запах, никакими духами не заменишь.

Возле парохода на площадке, где работали с утра, кто-то запел песню. Сначала слышались только девичьи голоса. Неуверенно вплетались мужские. Присоединилась гитара. Постепенно хор набирал силу.

— Новое что-то? — прислушался Олег. — Мотив не знаю, слов не улавливаю. Новое, да?

— Девочки сами придумали. Понимаешь, такая у нас жизнь необычная, столько удивительного кругом, что песня прямо-таки носится в воздухе, только в руки не дается.

— Поймали же!

— Самодельная. Стихи не знаю чьи, а мотив Зина со Светой подобрали… Припев повторяют, слушай!

В рыбачьем краю, среди скал и утесов,

У бухты зеленой, в огне фонарей

Раскинется город — любимец матросов,

Желанная гавань для всех кораблей!

В вечерней тишине над стройкой песня разносилась далеко, поднималась к сопкам и уплывала в море. Голоса пограничников слились воедино с голосами строителей.

18

Сразу после работы Женя быстренько помылась и переоделась. Весь день было тепло и даже душно, словно в парилке, но на всякий случай она прихватила вязаную кофту. Хотелось погулять подольше, последние вечера такие хорошие, потом и вдвоем-то не побудешь, негде.

Олег должен был ждать ее у поворота дороги между новым и старым портом. Женя не торопилась — как раз успевала. Встретившаяся женщина, с картошкой в авоське, поздоровалась и улыбнулась понимающе:

— Твой уже разминается там.

У Жени даже лицо зарделось. И женщина-то малознакомая. Твой — говорит… Еще неизвестно, чей…

Увидела его — и едва сдержалась, чтобы не побежать. Крикнуть хотела: «Мой! Обернись!» Но подошла ровным шагом, даже улыбку пригасила, мысленно настраиваясь на будничный тон, чтобы не бросилась ему в глаза радость. Нарочно подумала: китель все-таки подогнать надо. Малость болтается. Олег считает, что так свободней, лучше. Но и про красоту забывать не следует.

Однако, как ни старалась, справиться с собой не могла. И глаза, и голос выдавали ее состояние.

— По пути к тебе новость узнала. Тетка встречная заявила, что ты — мой!

— С картошкой которая? — догадался Олег.

— Она самая.

— А ведь действительно везет тебе.

— Почему?

— Мне вот ни одни человек, хоть с картошкой, хоть без картошки, не сказал, что ты моя.

— Сам спроси.

— Спрашиваю, — посерьезнел Сысоев.

— А не видишь?

— Не очень.

— И не догадываешься?

— Пытаюсь.

— Тогда закрой глаза, только покрепче.

Олег сомкнул веки, и сразу руки Жени легко легли на его плечи, он ощутил ее теплоту, почувствовал ее дыхание. Мгновение — и она отстранилась.

— Теперь понял?

— Да, — сказал Олег. — Но для большей уверенности еще…

— Не надо, — попросила она. — Пойдем. Ты обещал сводить на смотровую площадку.

Взявшись за руки, направились они к бывшему непропуску, который высился впереди темной громадой, заслоняя половину горизонта. Свернули на дорожку, серпантином петлявшую по крутому склону. Под ногами хрустел гравий.

— Не торопись, — посоветовал Олег. — Устала ведь на работе-то?

— Ничего… У меня новость серьезная, — замедлила шаги девушка. — Заявился сегодня в обеденный перерыв Алеша Тверцов…

— Я скоро ревновать начну…

— Поздно хватился. Уезжает он в институт на подготовительное. Все уже решено. И веселый он, и грусть чувствуется… Есть, говорит, Гречихина, такое мнение: выдвинуть тебя начальником комсомольского штаба стройки. Ребята все «за», и в райкоме не возражают… Веришь, Олег, я прямо на лавку шлепнулась в бытовке нашей от неожиданности… Да ты, говорю, что это! Со своей работой едва справляюсь, на жесткий совмещенный график переходим, чтобы без простоев. Обязательства повышенные взяли. На свидания ходить некогда.

— Так и сказала?

— Конечно. Он же все знает, этот Тверцов… Срезу возразил: «Как так некогда, через день с Сысоевым встречаетесь!».

— А ты?

— А я говорю: «Мне этого мало, каждый день видеть хочу!» А Тверцов свое: это, мол, эгоизм и индивидуализм, три вечера в неделю можно и нужно общественным делам посвятить. Доводы он очень убедительно излагал. Ты, мол Гречихина, фактически была заместителем начальника штаба, в курсе всех событий. И вообще Гречихина молодец…

— И ты согласилась?

— С чем?

— С тем, что молодец? — Олег, посмеиваясь, ждал ответа.

— А кто же с такой похвалой не согласится? — шутливо повела плечами она.

— От скромности ты не умрешь.

— Другие причины найдутся… Короче говоря, Олег,

будут меня утверждать на заседании штаба. Не сумела я отказаться.

— И не надо. Попробуй свои силы. Алеша вон как справлялся!

— Он парень, ему легче, да и своих забот меньше. Но теперь уже поздно назад поворачивать.

— А я одобряю, коллега.

— Спасибо, — улыбнулась она.

Сделав еще несколько поворотов, дорожка вывела их на смотровую площадку, к клумбе с увядшими цветами, почерневшими от ночных холодов. Здесь, на юру, где всегда гулял ветер, сейчас было непривычно тихо и столь же тепло, как и внизу. Жене даже кофточку надевать не понадобилось. Она разглядывала контейнерный терминал, удивляясь: до чего же красиво! Но предполагала, что сверху эта махина похожа на ящик с яркими кубиками. И вообще вид отсюда удивительный. Сопки — как гряды застывших волн, все выше и круче. Склоны их уже не многоцветные, осенние краски поблекли. Облетает листва, изредился лес, заметнее проступила темная зелень хвойных массивов.

Вдали, над самыми высокими сопками, небо было чистое, прозрачное, кромка гряды словно бы плавилась в лучах заходящего солнца. И над головой, над портом, небо тоже было светлое, голубое, с мягкими оттенками — от розового до зеленоватого. Зато со стороны океана медленно наползали длинные узкие полосы легких облаков. Словно бы серебристая дымка затягивала небосвод, и дымка эта становилась все плотней, беспросветней. Ниже ее, скрыв от глаз водный простор, густела серая, клубящаяся завеса. На бухту надвигался туман.