Счастливое недоразумение - Дженет Маллани

Вернувшись в постель, я разрыдалась, сама не зная, кого оплакиваю: Шада, Энн или себя.

Шад

Итак, я снова привожу в порядок свои дела. Я чертовски устал от этого, думаю, это последствия моей болезни. Как же хочется спать, даже на этом ужасном диване. Робертс с непостижимым тактом хорошего слуги принес постельное белье и подушку. Сначала письмо к Карстэрсу с просьбой быть моим секундантом в обоих поединках. Потом более трудные письма моей сестре и детям, жаль, что я уничтожил предыдущие.

Никакого письма Шарлотте. Интересно, писал ли я ей в прошлый раз, когда думал, что умру?

И что теперь? Наши секунданты формально поговорят об извинениях и, конечно, не получат ни их, ни возможности продлить переговоры. Мы, вероятно, встретимся не сегодня утром, а завтра. Все будут знать об этом, но поскольку дуэли вне закона, об этом не станут говорить. Приличия должны быть соблюдены, даже если потерял женщину, которую любил, и убьешь своего лучшего друга или он убьет тебя. Хуже того, это навсегда расколет семейство.

В прошлый раз, помню, я с болью и горечью думал, что никогда не узнаю, беременна ли Шарлотта. Я все еще этого не знаю, и я никогда не узнаю, чей это ребенок.

Я осматриваю свои пистолеты, изящные и грозные, созданные для убийства. Я совершенно уверен, что Бирсфорд выберет их, но понятия не имею, какое оружие выберет Данбери. До меня впервые доходит нелепость ситуации — я могу оказаться неспособным выполнить второе обязательство, хотя есть хороший шанс; что Карстэрс и секундант Данбери могут договориться об извинениях.

Но Бирсфорд, славный, глупый, добродушный Бирсфорд… тут обратной дороги нет.

Свеча сгорела дотла, фитилек вспыхивает в луже воска. За окном серое небо.

Я тихо ступаю в одних чулках, чтобы последний раз взглянуть на женщину, которая предала меня и которую, помогай мне Господь, я все еще люблю. Она спит, знакомо посапывая и закутавшись в одеяло. Открытая книга лежит на кровати рядом с ней корешком вверх. Больше всего на свете, как никогда в жизни, я хочу коснуться Шарлотты в последний раз.

Вместо этого я ухожу.

Утром приходит Карстэрс и подтверждает, что Бирсфорд выбрал пистолеты, а место встречи еще обсуждается. Он молчаливо сочувствует мне и заверяет, что станет опекуном детей, если я не переживу поединок.

Мои дети, бедные мои дети, которые и без того уже остались без отца! И хотя за последние два года у них было какое-то счастье, теперь их жизнь будет окончательно погублена. Помню Эмилию, голодную, завшивленную, до полусмерти замученную работой служанки; помню маленького грязного Джона, смотревшего на меня глазами моего брата; Карстэрса, стискивавшего мою руку, когда ему пилили ногу; Шарлотту в их отвратительной гостиной и себя, глупца, возжелавшего дать ей что-то большее.

Моя окаянная потребность спасать других стала проклятием и теперь посягает на мою честь, поскольку я не могу оставить моих детей.

День продолжается. Шарлотта явно остается в спальне, и я не имею никакого желания видеть ее. Беспокойство терзает меня. Я ищу общества детей, которые рады дяде, и беру их покататься в фаэтоне.

Джон подпрыгивает на сиденье рядом со мной.

— Можно мне взять поводья, сэр?

Я позволяю ему подержать поводья, придерживая его руки в своих, потом поворачиваюсь к Эмилии.

— Жалко, что леди Шад не поехала с нами, — говорит она.

— О, леди Шад занята. Ей нужно встретиться с экономкой и так далее.

— Я ее так люблю, дядя.

— Да, она очень хорошо играет в шарики, — говорит Джон.

Снова его очередь держать поводья, и он, сосредоточившись, хмурится.

— Мы сейчас повернем направо, поэтому мягко потяни правую вожжу, очень мягко. — Я придерживаю лошадей, когда мы поворачиваем. Еще одна сложность — привязанность моих детей к Шарлотте, которая, если не беременна, возможно, захочет вернуться к своим родителям.

— Ой, посмотрите, сэр, там тетя Шад!

Действительно. Она приближается к нам на кобыле в сопровождении конюха. Все очень прилично. Мы оба останавливаемся, когда расстояние между нами сокращается.

— Мэм. — Я приподнимаю шляпу.

Она кивает. Она выглядит ужасно, под глазами темные тени, но ухитряется улыбнуться детям.

— Надеюсь, у вас была приятная прогулка?

— Нам хотелось, чтобы вы поехали с нами. — Эмилия умоляюще смотрит на меня.

Так легко повернуть экипаж и сопровождать Шарлотту, но как трудно мне это сделать. Я едва могу найти хоть какие-то вежливые, бессмысленные слова, чтобы заполнить тишину.

— Вы хорошо управляете кобылой, — наконец говорю я. — Жаль, что мы так и не проехались вместе, как собирались.

Она наклоняет голову. Я тоже.

— Желаю вам хорошего дня, сэр.

Легкий щелчок хлыста, и ее кобыла пустилась рысью. Я наблюдаю, как она проезжает мимо нас, и подгоняю лошадей.

Если есть хоть какой-нибудь способ избежать смерти, я сделаю это ради детей. Я проглочу гордость и извинюсь перед Бирсфордом, и если в обществе надо мной станут смеяться как над трусливым рогоносцем, пусть будет так.

Дети визжат от восторга, когда я пускаю лошадей в легкий галоп. Я тороплюсь домой, написать письмо, которое защитит моих детей и погубит мою честь.

Глава 17

Шарлотта

— Миледи, просыпайтесь!

Я готова поклясться, что не сомкнула глаз, но, очевидно, это не так, поскольку Бетти в ночном чепце и наброшенной на ночную рубашку шали энергично трясет меня. В другой руке она держит свечу.

— Черт побери, что случилось?

— Просыпайся, Шарлотта! — рядом с горничной появляется фигура, закутанная в темный плащ.

— Энн! Что ты здесь делаешь? Который час?

— Утро, начало четвертого. — Сняв плащ, она бросает его на кровать. — Мы знаем, где они встретятся. И должны остановить их, Шарлотта.

Никогда постель так не манила меня.

— Зачем? Уже слишком поздно. Пусть делают что хотят. Меня это больше не волнует.

— Лгунья, — живо говорит Энн. — Марш из кровати. Ты должна одеться.

— Где Шад?

— Уже уехал, миледи. — Теперь к нам присоединился Робертс. — Я вызову для вас наемную карету, миледи, Джереми будет сопровождать вас.

Действительно, Джереми в ночном колпаке и кое-как застегнутом жилете, широко улыбаясь, прислонился к дверному косяку.

— Уходите все. Нет, Бетти, ты останься. — Я снова плюхаюсь на подушки и изумленно разглядываю Энн. Она улыбчива, свежа как маргаритка, на ней красивое платье и мантилья.

Словно прочитав мои мысли, она говорит: