Счастливое недоразумение - Дженет Маллани

— Ой, больно. — Шарлотта хихикает и — увы, для этого нет изящного названия — рыгает.

Карстэрс, который стоит рядом и держит мои пистолеты, шляпу и другие вещи, краснеет.

Я поднимаю Шарлотту на руки и несу в карету. Для такой стройной женщины у нее убийственный вес. Когда я сажаю ее в экипаж, она клянет меня, и ее едва ли можно винить, поскольку я задеваю раненую руку.

Я обнимаю ее, это необходимо с медицинской точки зрения, поскольку я не желаю, чтобы Шарлотта тряслась от движения кареты или упала на поврежденную руку, поскольку пьяна как матрос.

— Как только мы доберемся домой, вам следует лечь в постель, — говорю я.

— Вы ни о чем другом не думаете, сэр?

— Вы будете спать одна!

— Я не смогу сама раздеться.

— Бетти вам поможет. Ведите себя прилично! — Одной рукой Шарлотта шарит по моим бриджам.

— Ого, — счастливо говорит она. — Вы не столь безразличны, как изображаете.

— Шарлотта, вы пьяны и не понимаете, что делаете.

— Еще как понимаю. Вы сами говорили, что я быстро учусь.

— Да, но вы ранены. Сейчас не время. Мэм, пожалуйста, уберите руку. Это неприлично.

— Вздор.

Это все равно, что иметь дело с охваченным любовной горячкой осьминогом. Шарлотта все-таки зажала меня в углу кареты, придавив сильной длинной ногой. Я боюсь отпихнуть ее из опасения травмировать.

Проблема решается, когда моя жена, захрапев, резко валится на меня. Она крепко спит. Я убираю ее руку с бриджей и застегиваю те пуговицы, до которых могу дотянуться. Иначе хорош я буду, явившись домой в спущенных штанах с мертвецки пьяной женой на руках.

Глава 18

Шад

— Мне это ужасно надоело. Сначала вы подхватываете детскую болезнь, потом стреляете в меня, и теперь я должна лежать в постели.

Моя жена сердито хмурится. С тех пор как мы вчера вернулись с дуэли, она вынуждена оставаться в, кровати, и нам обоим это опротивело. Она сильна как лошадь, этот потомок хозяев общественных конюшен. И при этом она не позволяет мне забыть, что я ранил ее, но не могу сказать, что виню ее.

— Прекратите ныть и ешьте суп. — Я зачерпываю ложку говяжьего бульона, который врач (не опекун пиявок на поединке, а парень, который, кажется, знает свое дело) считает подходящей едой для раненого. — Хорошо, что я люблю вас, а то оправил бы выздоравливать к родителям. И еще могу это сделать.

Как я и рассчитывал, в ответ на это Шарлотта глотает бульон.

— Вы этого не сделаете, потому что тогда не сможете каждый час прыгать ко мне в постель.

— Только раз, мэм, вчера вечером, и, насколько я помню, по вашей настоятельной просьбе.

— Выполнить которую было очень неблагородно с вашей стороны.

Я не обращаю внимания на ее ворчание. Я знаю, что она препирается со мной от скуки и боли.

— И затем вы провели ночь на диване в своем кабинете, — продолжает она. — Если вы действительно были там. Не удивлюсь, если вы отправились в театр на поиски шлюх.

— Робертс может ручаться за мое местонахождение. Если хотите, расспросите слуг.

— Которым вы платите!

— Еще бульона? — вставляю я во время короткой паузы.

Потупившись, Шарлотта качает головой.

— Рука болит?

Она снова качает головой. Я ставлю чашку с бульоном на ночной столик.

— Шарлотта, посмотрите на меня.

— Нет. — Голос у нее глухой, и тогда я вижу, что она плачет, пытаясь скрыть это от меня.

— Ах, милая! — Я притягиваю ее к себе и позволяю выплакаться в мой жилет. — Простите. Простите за все. За то, что усомнился в вас…

— И за то, что стреляли в меня. Не забудьте об этом.

— Да, и за это. Полагаю, мне не скоро позволят это забыть.

— По крайней мере, лет десять. И за то, что кричали на меня, после того как ранили.

— Я не кричал на вас, милая. Ну, признаю, кричал немного, потому что очень испугался.

Она кивает и сморкается в мой носовой платок.

— Мне ужасно больно от того, что вы решили, будто я неверна.

— Я думал, что вы любите Бирсфорда.

— Что я сделала, чтобы вы так подумали? — Она смотрит на меня с неподдельным удивлением.

— Честно говоря, эту идею вложил мне в голову Бирсфорд. — Я добавляю другие эпизоды: ее реакция на письмо, присланное из свадебного путешествия, ожидание возвращения Бирсфордов, визит в Камден-Таун и, наконец, эпизод в Воксхолле, результатом которого стали ее поврежденная губа и заметка в газете.

Шарлотта откидывается на подушку и тяжело вздыхает:

— Это все из-за Энн.

— Из-за Энн?

— Она мой друг. Мой лучший друг. Она знает меня лучше всех на свете. Когда она влюбилась, мне было одиноко. Я чувствовала, что потеряла ее и какую-то часть себя тоже.

Я молчу. У меня тоже есть друзья, я тоже их терял — неизбежное следствие времени, в которое мы живем, и моей прежней профессии. Но я никогда не чувствовал себя неполным без кого-либо из них, или, скорее, до сих пор не представлялось оказии понять, что я могу испытывать подобное чувство.

Поскольку теперь я полностью понял, что значит для меня Шарлотта, — моя вторая половина, моя любовь, женщина, которой я могу довериться и кто знает мою подлинную сущность. Потребовалось ее признание в любви к другому человеку (к Энн), чтобы я понял, как глубоко люблю свою жену. Странное дело, нечего сказать.

— Понятно. И Энн чувствует то же самое по отношению к вам?

— Не думаю, — поднимает на меня глаза Шарлотта. — Это не имеет значения.

Как ни странно, я понимаю. Я, насколько можно судить со стороны, часто замечал неравные отношения: один любим, другой любит. Бирсфорд, например, любит Энн, как и Шарлотта, но я не уверен, что Энн любит их так же сильно.

— Вы возражаете против нашей дружбы?

— Нет. Конечно, нет. Меня лишь заботит, что Энн, возможно, не отвечает вам тем же и может ранить вас.

— Приходится брать на себя этот риск. Думаю, любовь — рискованное дело. — Шарлотта пожимает плечами и вздрагивает. — Мне нужно научиться пожимать одним плечом.

Потянувшись к бульону, она доедает его, я придерживаю суповую чашку у нее на коленях.

Поскольку Шарлотта в исповедальном настроении, я должен кое-что выяснить.

— Если ответ не предаст вашу дружбу, могу я спросить, какова была реальная цель поездки в Камден-Хаус?

— Я больше ничего не могу сказать вам об этом. Как я и подозревал, Шарлотта оберегает доверие Энн, и мне приходится смириться с тем, что я никогда не узнаю правду.

Меня это не радует. Чтобы скрыть свои чувства, я поднимаюсь и зажигаю еще свечи.

— Вы сердитесь? — спрашивает Шарлотта.