Грань бездны - Роман Глушков

Я вконец приуныл: удрать от такой своры Гуго мог, только превратившись в невидимку. Впрочем, рановато еще ему думать о бегстве. Оно станет возможно, когда «Гольфстрим» покинет предгорья, а к тому времени надзирателей вокруг него значительно поубавится. Вингорская армия не сунется на равнины, где от ее крыльев не будет никакого толку. Там Сенатору придется иметь дело лишь с теми захватчиками, какие останутся на борту буксира. Не сказать, чтобы это облегчало ему задачу, но тем не менее…

– Отлично! – проговорила Долорес, нарушая наше затянувшееся молчание. Взор ее был устремлен на взлетающих с «Оазиса морей» аборигенов. И глаза Малабониты, прежде потухшие, вновь заискрились оптимизмом. – Эти болваны и не подозревают, какую услугу они мне оказали! Я уже отсюда прекрасно вижу, где в восходящем потоке самое мощное течение. А без вингорцев мне пришлось бы весь корабль облазить, чтобы это выяснить.

– И откуда ты планируешь прыгнуть? – поинтересовался я.

– С кормы, – заключила Моя Радость. – Ты только глянь: тем вингорцам, которые взлетают с носа, приходится так или иначе отклоняться к северной стене. Возле южной поток быстро слабеет и теряет половину своей подъемной силы, потому что его тормозят завихрения, что возникают вон из-за того большого скального выступа. С другой же стороны восходящее течение уверенное настолько, что оно выносит вингорцев аж на самый верх склона. Причем – обрати-ка внимание! – они приземляются на его край не сразу, а лишь заложив крутой вираж. Как думаешь, почему?

– Издеваешься? Откуда мне знать? – кисло усмехнулся я. – Я ведь уже говорил тебе, что летал на крыльях лишь в детстве, да и то во сне.

– Вираж нужен летунам для того, чтобы сбросить скорость перед посадкой, – просветила меня Долорес. – А это означает, что течение, которое выносит их наверх, на той высоте еще не утрачивает силу. Теперь смекаешь, что к чему?

– А, ну да, все ясно! – подал голос Убби. – Если дующий в небо ветер не иссякнет, стало быть, он вынесет женщину-шкипера из каньона и поднимет ее на такую высоту, где ей никакие вингорцы будут не страшны.

– Видишь, как все просто. Даже краснокожий, и тот сообразил, а тебе все по кусочкам разжевывать надо, – укоризненно заметила Малабонита, кивнув на Сандаварга.

– Нет у меня сейчас настроения загадки отгадывать, – проворчал я. – И как ты ни старайся, я твою затею все равно не одобряю. Твой отец взял с меня клятву приглядывать за тобой и наказал, чтобы я не позволял тебе слишком часто расчехлять дельтаплан. Вот увидишь: ничем хорошим твои игры не закончатся. А сегодня это даже и не игра, а натуральное безумство. До Столпа Трех Галеонов почти пятьсот километров по прямой! И ты хочешь пролететь это расстояние на своих легоньких тряпичных крылышках?

– Опять ты за свое! Ну мы же вроде бы закрыли эту тему, разве нет? – Долорес всплеснула руками и, поднявшись с земли, раздраженно заходила взад-вперед. – И когда ты наконец уяснишь, что есть на свете вещи, в которых я разбираюсь намного лучше тебя! Да, мне не доводилось раньше совершать такие длинные перелеты, и что с того? Для меня вон управление твоей железной машиной тоже кажется ужасно рискованным и сложным. Но ведь и ты однажды вышел на бронекате в свой первый самостоятельный рейс! И тоже наверняка боялся, что не довезешь доверенный тебе груз до места назначения…

– Пожалуйста, не наступай на больную мозоль, – попросил я, с тоской глядя на еще не заметенные ветром следы «Гольфстрима».

– Прости, это был неудачный пример, – спохватилась Долорес, но оставлять затронутую мной тему и не подумала: – Ладно, давай рассуждать здраво. Для начала усвой раз и навсегда: это у вингорцев – жалкие крылышки, а у меня – один из лучших дельтапланов в Атлантике, который мой отец сумел мне раздобыть…

– Ага, я в курсе. Сеньор Сесар при каждой нашей встрече напоминает мне об этом и укоряет себя за содеянную тогда глупость, – пробормотал я.

– …Да вингорские «прыгунки» по сравнению с моим летательным аппаратом выглядят просто смешно! – Малабонита не обратила на мое брюзжание никакого внимания. – Все, на что способны вингорцы, это лишь сигать с горы на гору, не поднимаясь при этом слишком высоко. Они боятся, как бы первый же ураганный порыв ветра не изорвал их легкие крылья в клочья. А у моих размах и прочность таковы, что я могу летать и выше, и быстрее, и, главное, дальше любого здешнего аборигена. Пускай над предгорьями не дуют сильные ветры, зато там солнце отлично нагревает скалы, и теплый воздух не позволит мне потерять высоту. Ну а если вдруг я захочу сесть, то опущусь на вершину какой-нибудь гряды, с которой потом смогу стартовать и продолжить полет. И никакие, даже самые запутанные лабиринты не собьют меня с курса. Да ты только представь: в идеале уже через восемь-девять часов я могу быть у сеньора Оплеухи!..

– В идеале я должен был стоять сейчас на своем мостике, вращать штурвал и радоваться, что завтра снова буду греться на солнышке, – вздохнул я и чуть погодя добавил: – Согласен, пора бы и правда прекратить эти бессмысленные пререкания. Все равно ничего путного из них не выйдет. Ты убедишь меня в своей правоте, лишь когда сделаешь то, что задумала. И я буду каждый час молиться твоему Фиделю Гаванскому и своей Авось, чтобы они объединили усилия и помогли тебе выиграть наш спор. Однако у тебя еще есть время поразмыслить, не переоцениваешь ли ты свои силы. А сейчас пойдем придумаем способ, как нам забраться на этот проклятый корабль. Да и каюту для ночлега нелишне подыскать, пока не стемнело, а то теперь наш Физз только канистры таскать и горазд…

Мы не планировали отправлять Долорес в полет сегодня, ибо понятия не имели, сколько времени займет у нас подъем на корму лайнера. Вдобавок следовало дать «Гольфстриму» хорошую фору – затем, чтобы армия Шомбудага убралась подальше и не заметила парящий в небе дельтаплан. По этой же причине Малабонита не хотела лететь над «сквозняком», используя его в качестве ориентира. Она собиралась сразу взять курс на юго-восток, к Столпу Трех Галеонов, дабы с каждой минутой все больше отдаляться от Дельгадо и вероломных вингорцев.

Задняя отколовшаяся часть «Оазиса морей» была заметно длиннее передней. Чтобы добраться до задранной вверх кормы, нам нужно было карабкаться по накренившимся палубам около двухсот метров. Угол их наклона к каньонному дну составлял градусов сорок. Плюс к этому у судна имелся поперечный крен на правый борт – не такой крутой, как продольный, но тоже причинивший нам массу неудобств.

Войдя в пролом по следам буксира, мы задрали головы вверх и с ужасом обнаружили над собой множество свисающих отовсюду обломков. После чего поспешили в ближайшее трюмное помещение, пока какая-нибудь болтающаяся на честном слове балка не рухнула на нас с верхотуры.

Следующие два с лишним часа мы потратили на то, чтобы отыскать дорогу из машинного отделения – именно туда мы первым дело сунулись – на главную палубу лайнера. Задача эта оказалась под стать мудреной пространственной головоломке. Вместо ожидаемой познавательной экскурсии мы истрепали себе все нервы, блуждая по гулким темным недрам стального реликта. Перекошенные лестницы зловеще скрипели у нас под ногами, а проржавелые поручни, за которые приходилось хвататься на каждом шагу, шатались и дребезжали, того и гляди норовя оторваться. Подошвы предательски скользили по наклонным полам, делая ходьбу по ним сродни пытке. Часто коридоры, по которым мы карабкались, заканчивались тупиками, поскольку многие двери оказывались либо заклинившими, либо открытыми, но загроможденными грудами хлама.

Поначалу мы старались не соваться в глубь трюмного пространства и держались поближе к бортам. В нижней части судна – той, что прежде скрывала вода, – иллюминаторы отсутствовали. Зато в ней было полно дыр, пропускающих внутрь лайнерной утробы крохи дневного света. Однако завалы и неприступные двери не позволили нам следовать этим наиболее простым маршрутом. Наш путь пролегал не строго вдоль борта, а являл собой хаотичное перемещение практически во всех направлениях. Порой даже в тех, что уводили нас в противоположную сторону. Часто приходилось и вовсе идти на ощупь, рискуя сорваться с лестниц или провалиться в открытые палубные люки. А день неумолимо клонился к закату, угрожая вскоре оставить нас во мраке без единственного ориентира – пробивающихся в трюм тут и там солнечных лучей.

И вот, когда уже я начал опасаться, что мы заблудились и ходим по кругу, над нашими головами забрезжил свет. Настолько бледный, что, завидев его, я даже не зажмурился, хотя мы проплутали в темноте довольно долго. Зато света было по-настоящему много. Вдобавок его источник имел правильную геометрическую форму, поскольку представлял собой конец коридора, куда минуту назад вывел нас Убби.