Дай-сан - Эрик Ластбадер

Снова заквакали притихшие было лягушки, напуганные грозой. В высоких тростниках на краю болота мелькали светлячки.

Из-под грязной стоячей воды вынырнула саламандра и забралась на крошечный зеленый островок — лист кувшинки. Она наблюдала за беспорядочным полетом светлячков, завороженная узорами холодных мигающих огоньков.

На западе, в Ханеде, царила полная тишина.

Даже цикады хранили молчание. Из скопления криптомерий вылетел, хлопая крыльями, черный дрозд. Поднялся высоко в алое небо над рисовыми полями и направился в сторону открытых лугов.

— Я ничего не могу поделать, — сказал Азуки-иро, когда они остались одни.

— Но вы же куншин…

— Прежде всего я буджун. Это существенное обстоятельство. В другой ситуации я бы и слушать его не стал, а если бы ему достало глупости попросить меня, я бы просто его убил.

— Но он — ваш сильнейший союзник.

— Вы должны понять, Ронин. Если бы волею обстоятельств он был вынужден просить меня, он бы потерял лицо. В глазах всего Эйдо, Ама-но-мори и в моих глазах тоже.

— То есть его положение значения не имеет.

— Никакого.

— Что же тогда?

— История, — торжественно произнес Азуки-иро. — Кодекс, по которому мы живем. Эти узы ничто не нарушит. Никто против них не устоит. Мы скорее примем смерть от своей же руки, чем согласимся это потерять.

Они стояли у окна. Снова начался дождь. Капли летели куншину в лицо.

— Решение, которое сейчас принимает Никуму, он должен принять самостоятельно. Пожалуй, никто из буджунов — и я в том числе — не скажет вам, чем Никуму занимался в Ханеде в последнее время. Он обладает магическими способностями, он действительно сильный колдун. Никуму сумел спасти Моэру там, куда не добрался бы ни один человек с Ама-но-мори.

— А что вы скажете о сасори?

— Они у нас под наблюдением. Мы не боимся их злобы. Нам нечего бояться. Но участие в этом Никуму возбуждает мое любопытство.

— Почему?

— Это на него не похоже, и к тому же сасори — какое-то слишком уж неуклюжее проявление зла.

— Иронизируете?

— Ронин, вы проделали долгий путь, и все это исключительно для того, чтобы отдать свиток дор-Сефрита в нужные руки. Вы можете мне объяснить почему? Что вас заставило это сделать? Вы смогли бы отречься от обязательств, принятых вами по доброй воле? Вы не боитесь его, я уверен. И все же теперь все зависит от вас: вы вольны покинуть этот остров в любой момент. Никто вас не остановит. Буджуны не держат пленников…

— Но Никуму…

— О чем я и говорю. Кем стал Никуму?

Ронин смотрел в окно. Огромная сосна раскачивалась под последними порывами уже затихающей бури. Толстые ветки скреблись по наружной стене. В глубинах сознания возник голос Моэру: он одержим.

— Кто такой Оками?

— Один из моих дайме. — Куншин поднял руку. — Не беспокойтесь. Это я поручил ему разыскать вас.

— Откуда вы знали, что я появлюсь на острове?

Они отошли от искрящегося дождевыми каплями окна. Азуки-иро приобнял Ронина за плечи.

— Согласно преданиям буджунов, землей правит тигр.

Они присели за столиком в середине комнаты, и Азуки-иро разлил чай.

— А небом правит дракон.

— Вы знаете о Кукулькане?

— О да. Мы называем его по-другому, но все равно это он.

— Я должен идти, — сказал Ронин, глядя мимо куншина. За окно, на соловья в мокрых ветвях.

— Да, такова ваша карма. В делах подобного рода у нас не бывает выбора. В жизни есть всякие ситуации. Иногда они не зависят от нашей воли. Их надо просто принять как данность. Кто-то учится этому всю свою жизнь, а буджуны, наверное, знают это еще до рождения. Понимают уже в материнской утробе. Принимая неподвластное нам, мы живем в ладу с собой. А все остальное становится на свои места уже само по себе.

— А пришествие Дольмена вы тоже примете? — разъярился Ронин. — Вот так просто ляжете и тихо испустите дух перед лицом его мощи?

— Вы не хотите меня понять, — мягко проговорил Азуки-иро. — Мы вовсе не фаталисты. Мы всего лишь реалисты. Что есть, то есть, и мы учимся жить в этих рамках. Но это не означает, что мы не стремимся к тому, чего мы хотим, и что мы не делаем ничего для достижения своих целей.

В комнате как-то вдруг потемнело. Лицо куншина погрузилось в тень.

— Боль и страдания предков многому нас научили. В конечном итоге собственная наша магия сделалась нашим злейшим врагом. Мы больше не занимаемся чародейством.

— Но теперь все, похоже, идет к тому, что чародейство — наша единственная надежда.

Темные глаза куншина сверкнули в полумраке.

— Дольмена вызвала к жизни магия. И убьет его только магия. Это необходимо. Но это вынужденная необходимость. Просто иначе у нас ничего не получится.

Он взял чашечку с чаем.

— Но что бы здесь ни произошло, буджуны примут участие в Кай-фене. Такова наша карма.

Ронин поднялся. Куншин осторожно поставил чашку на лакированный столик.

— А зачем Моэру посылали на континент человека?

— Она отправилась на континент с неизвестной мне целью, — отозвался Азуки-иро. — Вам надо спросить у ее супруга, это он отправлял ее на континент.

На любом другом лице его массивная челюсть сразу бросалась бы в глаза. Но на этом, в сетке угловатых белых шрамов, она смотрелась вполне незаметно — просто еще один выступ рядом с провалами впалых щек.

Он походил на живого мертвеца.

Паутина шрамов оплетала шею, покрывала квадратную челюсть, проходила изломанными рубцами по высоким скулам. Впечатление было такое, что на лице у него не осталось ни одного кусочка неповрежденной кожи. Последний из этих шрамов оттягивал вниз уголок левого, землисто-зеленого глаза. Взгляд у него был тяжелый и очень холодный. Правое веко не открывалось вообще.

Он стоял в широком косом луче света, льющегося в распахнутое окно в западной стене крепости Ханеда. За белым его переплетом коричневатые воробьи гонялись друг за дружкой в переплетениях веток криптомерии. Наверху, в густых кронах, хлопали кожистые крылья летучих мышей.

— Ожидание подходит к концу.

Никуму передвинул листочек рисовой бумаги по длинному деревянному столу.

— Немного времени еще есть.

Потом добавил чуть тише:

— Должно быть.

Казалось, судорога прошла по его лицу. Он весь скривился. Другой смотрел безмятежно. Потом тряхнул головой, и шрамы заплясали на свету, словно тысячи светлячков.

— Ты разве еще не расстался с иллюзиями?

Никуму резко развернулся, опираясь о стол. Руки — вялые и безжизненные, пальцы напряжены.

— Это мучение, чистое мучение!

— Да, я знаю. Но не забывай…

— Я даже мысли не допускаю, что ты дашь мне забыть!