О трагическом чувстве жизни - Мигель Унамуно

Разум - сила аналитическая, а значит, разлагающая; когда он

перестает работать с формами интуиций, исходящих как от индивидуального инстинкта самосохранения, так и от социального инстинкта увековечения, он начинает работать с самой основой, с самой материей этих форм. Разум упорядочивает чувственные восприятия, благодаря которым для нас существует материальный мир; но как только предметом его анализа становится сама реальность восприятий, он их разлагает и погружает нас в призрачный мир, в мир бесплотных теней, потому что вне сферы формального разум является нигилистом и разрушителем. И ту же самую ужасную роль он играет, когда вместо того, чтобы ограничить разум сферой его прямых обязанностей, мы заставляем его исследовать интуиции воображения, благодаря которым для нас существует мир духовный. Ибо разум разрушает, тогда как воображение воссоздает целостность, полноту, или тотальность; разум сам по себе убивает, тогда как воображение животворит. Хотя, конечно, и воображение само по себе, наделяя нас жизнью и при этом не ведая границ, заставляет нас раствориться в тотальном все, и в качестве индивидов тоже убивает нас, убивает избытком жизни. Разум, голова, говорит нам: «Ничто! "; воображение, сердце, говорит нам: «Все! ", и между ничто и все, соединяя в себе все и ничто, мы живем в Боге, который есть все, а Бог живет в нас, которые без Него - ничто. Разум твердит: «Суета сует и всяческая суета! ". А воображение возражает на это: «Полнота полнот и всяческая полнота! ". И таким образом мы живем в суете полноты, или полноте суеты.

Эта жизненная потребность в мире алогичном, иррациональном, личном, или божественном, произрастает из самой глубинной сути человеческого бытия, вот почему даже те люди, которые не верят в Бога или убеждены в том, что не верят в Него, все равно верят в какого-нибудь божка или демона, в какое- нибудь предзнаменование, или в подкову, случайно найденную на дороге, которую они бережно хранят, надеясь, что она принесет им счастье и защитит от того самого разума, верными и преданными слугами которого они себя мнят.

Бог, по которому мы испытываем голод, это Бог, которому мы молимся, Pater noster{192} воскресной молитвы; это Бог, которого мы просим прежде всего и главным образом, отдаем ли мы себе в этом отчет или нет, чтобы Он внушил нам веру, веру в Него самого, сделал так, чтоб мы уверовали в Него, чтобы Он сотворил себя в нас; это Бог, обращаясь к которому, мы говорим: «Да святится имя Твое, да будет воля Твоя - воля, а не разум - яко на небеси и на земли»; но мы чувствуем, что воля Его может быть только сущностью нашей воли, желанием вечно пребывать в своем существовании.

Таков Бог любви, и бесполезно спрашивать нас о том, каким образом Он существует, пусть каждый из нас справится о Нем в сердце своем и предоставит фантазии рисовать Его в далях Вселенной, глядящей на нас глазами бесчисленных звезд, сияющих в ночном небе. Бог, в которого ты веришь, мой читатель, это твой Бог, Он жил вместе с тобой и в тебе, Он вместе с тобою родился, был ребенком, пока ребенком был ты, мужал по мере того, как ты становился мужчиной, и исчезнет, когда исчезнешь ты. Он является для тебя принципом непрерывности духовной жизни, потому что Он есть принцип солидарности между всеми людьми и согласия в душе каждого человека, а также принципом солидарности между людьми и Вселенной, а еще потому что Он, как и ты, личность. И если ты веришь в Бога, то и Бог верит в тебя, и, веруя в тебя, Он беспрерывно творит тебя. Ведь, по сути дела, ты - не что иное, как идея, которую о тебе имеет Бог; но идея живая, ибо она идея живого и обладающего самосознанием Бога, ибо она идея Бога-Сознания, а за пределами этого сообщества ты - ничто.

Определить Бога? Да, мы хотим этого; этого хотел человек Иаков, когда всю ночь до появления зари боролся с неведомой божественной силой и просил: «Скажи имя Твое! " (Бытие XXXII, 29). А теперь послушайте, что такой великий христианский проповедник, как Фредерик Гийом Робертсон, проповедовал в Троицкой капелле в Брайтоне 10 июня 1849 г. Он говорил : «Это и есть наша борьба - это истинная борьба. Пусть чистосердечный человек заглянет в глубины своего собственного существа и скажет нам: какая мольба исходит из самой действительной части его природы? Просьба о хлебе насущном? Об этом просил Иаков во время своего первого общения с Богом; он просил сохранить его. Может быть это просьба о том, чтобы Бог простил нам грехи наши? У Иакова имелся грех, который нуждался в отпущении; но о нем в самый важный момент своей жизни он даже не заикнулся. Или может быть это: «Да святится имя Твое»? Нет, братья мои, мольба нашего тленного, хотя и смиренного, человечества, просьба, которая рождается в самые страшные для нашей религии минуты, могла быть только такой: «Спаси душу мою! но для моментов менее страшных подходит: «Скажи имя Твое!».

Мы движемся в мире тайны, и главный вопрос состоит в том, кем является это существо, которое всегда рядом с нами, - иногда мы чувствуем его, но никогда не видим, с самого детства оно внушает нам мечту о чем-то в высшей степени прекрасном, но никогда не открывается нам, - кем является тот, кто порой коснется души нашей, как нечто опустошительное и повергающее в отчаяние, как шелест крыльев Ангела Смерти, и оставит нас в унылом безмолвии нашего одиночества, кто задевает нас за живое и заставляет тело наше содрогнуться в агонии, а нравственное чувство - сжаться от боли, кем является это существо, пробуждающее в нас благородные чувства и представления о сверхчеловеческом совершенстве. Должны ли мы называть его «Это» или «Он»? (It or Не?) Что Это такое? Кто Он такой? Что означают эти предчувствия бессмертия и Бога? Являются ли они только лишь страстными желаниями моего собственного сердца, или вызваны кем-то существующим вне меня? Являются ли они лишь отзвуком моих собственных желаний, которые раздаются в пустом пространстве ничто? Или мне следует называть их Богом, Отцом, Духом, Любовью? Где Он - внутри или вне меня? Скажи имя Твое, о, страшная тайна любви! В этой борьбе вся моя духовная жизнь».

Так говорит Робертсон. По этому поводу я должен отметить, что «скажи имя Твое! " это, в сущности, не что иное, как «спаси душу мою!». Мы просим Его сказать имя Его для того, чтобы Он спас душу нашу, чтобы спас душу человеческую, чтобы спас человеческую цель Вселенной. И если нам говорят, что Его зовут ens realissimum, Высшее Сущее, или дают Ему любое другое метафизическое имя, то это не может нас удовлетворить, ведь мы знаем, что всякое метафизическое имя Его - это икс, и продолжаем просить Его открыть свое имя. Лишь одно-единственное имя способно удовлетворить наше желание, и имя это - Спаситель, Иисус. Бог есть любовь, которая спасает.

For the loving worm withing its clod,

Were diviner than a loveless God

Amid his worlds, I will dare to say.

«Дерзну сказать, что жалкий червь земной, всем сердцем любящий, божественнее Бога, коль правит миром Он, не ведая любви», - говорит Роберт Браунинг (Chrismaseve and Easter day). Божественное - это любовь, персонализированная и увековеченная воля, жаждущая вечности и бесконечности.

В Боге мы ищем самих себя, свою вечность, мы ищем того, что нас самих обожествляет. Все тот же Браунинг сказал (Saul в Dramatic Lyoies):

This the weakness in strenght, that I cry for! my flesh

that I seek In the Godhead!

«О силе я молю в бессилии моем; плоть - вот чего хочу от Божества!»

Но существует ли Он, этот Бог, который нас спасает, Бог личный, Сознание Вселенной, которое объемлет и содержит в себе все наши сознания, Бог, придающий человеческую цель всему творению? Есть ли у нас доказательство Его существования?

Главным здесь нам представляется смысл понятия «существование». Что значит существовать и что представляют собой те вещи, о которых мы говорим, что они не существуют?

Существовать в этимологическом значении этого слова - значит быть вне нас, вне нашего ума: ex-sistere. Но действительно ли за пределами нашего ума, вне нашего сознания, есть нечто такое, что охватывает собою все познаваемое? Конечно же, есть. Материя познания поступает к нам извне. Каким же образом эта материя существует? Этого знать мы не можем, потому что познавать - это значит оформлять материю, и, тем самым, невозможно познать бесформенное как бесформенное. Это все равно, что упорядочить хаос.

Эта проблема существования Бога, проблема рационально неразрешимая, есть, в сущности, не что иное, как проблема сознания эк-зистенции, существования вне сознания, а не проблема ин-зистенции, существования внутри сознания, все та же проблема субстанциального существования души, все та же проблема вечности человеческой души, все та же проблема человеческой цели Вселенной. Верить в живого и личного Бога, в вечное и универсальное сознание, которое нас познает и любит, это значит верить, что Вселенная существует для человека, для человека или для сознания, подобного человеческому, сознания, имеющего ту же самую природу, но только возведенного в высшую степень совершенства, сознания, которое бы нас познавало, и в лоне которого память о нас жила бы во веки веков.