Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

– Зачем вы даром рискуете? – обратился я к нему. Он ответил:

– Вы же сами более крупного роста, и то не нагибаетесь.

– Если бы я шел один, обязательно нагибался бы, так как зря рисковать своей жизнью не желаю. Но каков бы я был, Владимир Александрович, если бы плясал вприсядку при командире, который идет не сгибаясь. Да я ведь человек одинокий, а у вас жена и двое детей» (196; 65).

А Ирман в данном случае даже и не бравировал, а только исполнял требования устава. Уставы требовали от офицеров идти в атаку впереди своей части, показывая подчиненным «пример хладнокровия и неустрашимости». И вот в Германскую войну, под пулеметным огнем, ротные, батальонные, полковые командиры, не пригибаясь, во весь рост шли впереди солдат с хлыстиком в руке и папиросой в зубах, и за 1914 г. выбитым оказался почти весь кадровый состав младшего и среднего офицерства, что в дальнейшем сказалось на составе офицерского корпуса, позиции армии в 1917 г. и судьбах страны.

Глава 5

Светское общество

Помимо лиц служащих – чиновников, офицеров, известную часть городского населения, особенно в дореформенный период и особенно зимами, когда в занесенных снегом усадьбах царила скука, составляло неслужащее поместное дворянство. А известная часть неслужащего дворянства, преимущественно крупного барства, чуждого сельских занятий, постоянно проживала в городах, предпочитая их деревенскому захолустью и выезжая в поместья разве что как на дачу.

Верхний слой этого служащего и неслужащего городского дворянства и составлял «свет», светское общество.

О. А. Кипренский. Портрет графа Ю. П. Литты. 1830-е гг.

Естественно, среди неслужащих дворян обитателями городов могли быть лишь те, кому это было по карману, кто мог не заниматься делами имения, передоверяя их старостам, доверенным управляющим и даже целым конторам наемных и крепостных служащих. Для XVIII и начала XIX в. это материальное положение почти целиком сочеталось со знатностью, аристократизмом, то есть происхождением из старинного столбового, нередко титулованного дворянства. В николаевскую эпоху представители таких родов иногда выражают недовольство проникновением в аристократию, а лучше сказать, в высший свет, нового, «деланного» дворянства из верхушки бюрократии и разного рода нуворишей, дельцов и выскочек. Понятия «свет», «высшее общество» и «старинное барство», «родовитая аристократия» перестали быть фактическими синонимами. Родовитое старинное барство, которое могло позволить себе не пачкать рук денежными делами (вспомним, как толстовский граф Ростов начинал тяжело дышать, когда управляющий неделикатно напоминал о деньгах: деньги – низменная материя, они должны быть всегда, и только), с легким презрением принимало этих выскочек, чиновных парвеню и денежных тузов, а иной раз и не принимало. Граф В. А. Соллогуб, заставший подлинный высший свет уже на его закате, писал: «В то время, то есть в тридцатых годах, петербургский большой свет был настоящим большим светом. Русская знать, еще не обедневшая, держалась сановито и строго чуждалась наводнивших ее впоследствии всякого рода проходимцев… Торгашество почиталось позором, всякий поступок, могущий подать повод к истолкованиям ложным, возбуждал порицание самое строгое. Хотя беспредельно преданный и зависимый от двора, большой свет в то же время сумел сохранить некоторую независимость». Соллогуб вспоминает о казусе, имевшем место в семействе Кологривовых, у которых «бывал весь Петербург, но Петербург избранный, так что даже люди, занимавшие иерархически очень высокие должности, не всегда бывали допускаемы в ее гостиную, если за ними водились худо скрываемые грехи. Однажды граф Чернышев, тогдашний военный министр, не будучи знакомым с Кологривововой, приехал к ней с визитом и без доклада вошел в гостиную, переполненную посетителями. Наталья Дмитриевна не ответила на его поклон, позвонила и, грозно взглянув на вошедшего слугу, громко проговорила своим басистым голосом: «Спроси швейцара, с каких пор он пускает ко мне лакеев». Сановник еле унес ноги, а на другой день весь именитый Петербург перебывал у Натальи Дмитриевны. Надо сказать, что граф Чернышев только благодаря сделанной им карьере был «выносим» в свете; а о нем самом, его происхождении ходили самые непривлекательные слухи» (166; 432–433). Надобно сказать, что военный министр, генерал-адъютант граф А. И. Чернышев, по многим отзывам, был скотом преизрядным, и сам Николай I поморщился, когда его любимец попытался присвоить майорат, наследником которого был декабрист З. Г. Чернышев; кстати, они были только однофамильцами, что придавало еще большую пикантность этой попытке.

Впрочем, иные современники и эту старую аристократию, подлинный «большой свет», порой оценивали не слишком высоко. Славившийся злым языком Ф. Ф. Вигель едко писал: «Например, я узнал между прочим, что знатный род и блестящие связи не только заменяют заслуги и чины, кои они доставляют или должны доставлять, но стоят на высоте, для сих последних недосягаемой. Сию веру исповедовали все члены семейства, в коем я жил; из них, кажется, первый князь Федор (Голицын. – Л. Б.) принял ее в тогдашних петербургских гостиных, куда вывезена она была прямо из Сен-Жерменского предместья статскою советницей княгиней Натальей Петровной Голицыной, урожденной графиней Чернышевой, сестрой фельдмаршала Салтыкова… Составилась компания на акциях, куда вносимы были титулы, богатства, кредит при дворе, знание французского языка, а еще более незнание русского. Присвоив себе важные привилегии, компания сия назвалась высшим обществом и правила французской аристократии начала прилаживать к русским нравам…» (35; 49).

Однако николаевские времена были последними временами и этого света. Пришло время, когда рубль стал идеалом этой гордой аристократии, превратившейся в довольно нечистых дельцов. Высший свет, о котором в основном пойдет здесь речь, как о городском явлении, менял свое лицо. Светское общество претендовало на роль носителя идеалов душевного благородства, утонченного воспитания и образования. Насколько соответствовало оно этим претензиям?

Довольно резкую характеристику высшему обществу конца XIX в. дал С. Ю. Витте. «Вот в это время, когда я был министром финансов, я узнал, что представляет собой большинство этих знатных особ и семей петербургского света. Они отличаются от обыкновенных людей не столько большими положительными качествами, как большими качествами отрицательными.

На свете, конечно, много есть алчных людей, даже большинство людей алчно, так как это чувство до известной степени есть закон природы, это есть самозащита – у знати же чувство это во сто раз больше, чем у обыкновенных людей. Если обыкновенный человек эгоистичен и алчен, то он эгоистичен и алчен вследствие сознания, что ему нужно жить, что иначе он – а если не он, то его семейство, – умрет, что нужно обеспечить жизнь своего семейства; у знати же алчность очень часто является из-за любви к богатству, из-за любви к роскоши, из-за любви к власти и в особенности к власти внешней, которую это богатство дает…

Мне приходилось видеть таких знатных лиц, которые при различных высочайших выходах, высочайших балах держат себя так важно, что со стороны кажется, что к ним добраться нельзя, а между тем эти же самые лица в моем кабинете из-за какой-нибудь денежной выгоды, из-за десяти тысяч или ста тысяч рублей готовы были ползать чуть ли не на коленях, оказывая мне всякое ухаживанье и проявляя всякое подобострастие.

Я не говорю это по отношению всех знатных лиц; между ними, конечно, есть много лиц и семейств в высокой степени порядочных, благородных и честных, вполне достойных того высокого имени, которое они носят, но многие из них величайшие лицемеры…а в особенности жадны бесконечно» (39; I, 246–247). Читая эти строки, поневоле вспомнишь английский свет, о котором Ч. Диккенс сказал, что это просто белый свет, наполненный негодяями.

Правда, читая Витте, нужно учитывать, что сам он происходил хотя и из прибалтийских дворян, но совершенно незнатных, а, будучи близким к императору Александру III и занимая высокие посты, был обижен на петербургский свет: его жену, «разводку», в соответствии с жесткими светскими правилами, нигде не принимали и к ней не являлись с визитами.

Однако едва ли не теми же словами характеризует петербургский высший свет человек совершенно иного типа – сын известного русского генерала-фортификатора, выпускник Императорского Пажеского корпуса, полковник лейб-гвардии Конного полка, директор Императорских театров В. А. Теляковский: «Но если русская аристократия чуждалась театра и искусств, то зато все больше и больше стала интересоваться финансовыми и коммерческими делами. Министр финансов – вот кто особенно стал интересовать нашу родовитую знать…