Когда цветут камни - Иван Падерин

Глава пятая

ПОСЛЕ РАЗВЕДКИ БОЕМ

Когда части, ведущие разведку боем, вплотную подошли к стенам Заксендорфа, сильно укрепленного пункта в обороне противника, Бугрин дал команду прекратить атаки и закрепиться на достигнутых рубежах. Подтянутые к Заксендорфу штурмовые отряды Корюкова не успели вступить в бой. Корюкову очень хотелось проверить боеспособность отрядов именно в разведке боем. Но Бугрин предостерег его по телефону:

— Не торопись, Заксендорф еще не Берлин.

Завечерело. Противник вел себя как-то непонятно. Несмотря на потерю трех траншей первой линии, он ни одной резервной части не бросил на восстановление потерянных позиций, ограничась лишь частными контратаками силами отступающих подразделений. Для острастки противник выпустил несколько «королевских тигров», которые прошли по склону Зееловских высот и скрылись.

Немецкий унтер-офицер, взятый в плен в первый же час разведки боем, показал на допросе у Бугрина:

— Большое наступление вы начнете дня через два и будете прорывать нашу оборону огромными силами. Потом ринетесь на Берлин. Дней через семь подойдете к Берлину, а дней через пятнадцать война кончится.

— Кто тебе это сказал? — спросил его Бугрин.

— Солдаты так говорят, — ответил пленный.

— И офицеры?

— Офицеры помалкивают.

— А генералы?

— Генералы… Наш генерал очень сильно ругается и проклинает вас.

— Вот как, даже проклинает. За что же?

— Вам счастье, у вас много войск.

— Значит, надо складывать оружие и сдаваться.

— Фюрер приказал сражаться до конца.

— Это совпадает с желанием немецких солдат?

— Мы не имеем права думать об этом. Мы — солдаты. Солдату после поражения лучше умереть, чем жить. Так говорит нам доктор Геббельс.

— Вот в чем они вас убеждают. И вы согласны?

Унтер-офицер только поморщился.

— Все ясно, отправьте его в тыл, — приказал Бугрин.

Пленного увели, и Бугрин задумался. Перед фронтом нашей армии передний край обороны врага сплошь заминирован и опутан проволокой. Здесь, на Зееловских высотах, у немцев сосредоточено свыше двух тысяч орудий — семьдесят стволов на километр фронта. А сколько пулеметов в дотах и дзотах… И конечно, будут еще неожиданности.

Бугрин решил остаться на своем наблюдательном пункте до утра. Какая в этом нужда ночью? Темно, хоть глаз выколи. Однако Бугрину было важно не только видеть, но и слышать, по звукам разгадывать, как ведет себя противник. Зная, что полностью скрыть подготовку большого наступления невозможно, он тревожился: противник может обмануть, уйти, сменить засеченные нашими наблюдателями огневые точки, и тогда артиллерийский удар огромной силы будет нанесен даром, впустую, что вынудит все начинать сначала на другом рубеже. И потери, потери людьми, с которыми он пришел сюда от берегов Волги!

Не доверяя звукоуловителям, генерал Бугрин напрягал слух, он готов был приложить ухо к земле — разгадать, почему притаился противник, почему не слышно никакого шума, признаков перегруппировки сил. Ведь теперь ему совершенно ясно, что главный удар будет нанесен именно с плацдарма, и конечно, на участке, где уже прорвана первая линия обороны. Чем объяснить хладнокровие немецких генералов? Или им уже стало известно о подготовке нескольких ударов на различных направлениях и они, не зная, куда бросить главные силы, оцепенели в нерешимости? Оцепенели или не хотят показать свою нервозность?

— Противник ведет себя тихо. У него тихое помешательство, — шутя сказал Бугрин по телефону командующему фронтом. А в душе жила тревога: по всему видно, армия будет действовать на главном направлении; чем черт не шутит, вдруг она запнется на первых же шагах, и тогда…

Положив трубку, Бугрин признался себе, что никогда за всю войну, даже в обороне Сталинграда, в дни самого яростного напряжения, он не волновался так, как сейчас: Берлин — столица фашистской Германии, а не какой-нибудь захолустный городишко.

Конец войны не за горами. Девяносто девять раз поднимался солдат в атаку, а вот сотая, последняя атака не покажется ли ему опасной? Да и враг в этом последнем сражении, перед верной гибелью, будет огрызаться.

— Прошу разрешения войти, — прервал думы Бугрина голос Скосарева, неожиданно прибывшего на НП.

— Можно, — ответил Бугрин, — я еще не сплю.

— Вижу, волнуешься.

— Зачем же? Сам видишь, какое укрытие саперы отгрохали: шесть накатов над тобой, светло, тепло и мухи не кусают. Вот сижу тут и чай пью. Волнением, как говорится, гору не свернешь.

— А я, признаться, разволновался… Надо категорически запретить всякое движение по ходу сообщения к наблюдательному пункту. Взад и вперед снуют телефонисты, радисты и совсем посторонние стрелки. Я не взял с собой даже адъютанта — все-таки это наблюдательный пункт командарма. Вслед за такими беспечными разгильдяями может пробраться и шпион-диверсант… Швырнет гранату — и войска без командарма.

— Это полбеды, у командарма есть заместитель…

— Таких шуток я не принимаю… Как хочешь это расценивай, но я прикажу коменданту поставить четыре поста дополнительно. Иначе к утру тут разведут целый базар.

— Спасибо… Адъютант, принеси-ка еще одну чашку. Выпей густой заварки и успокойся.

— Едва ли меня твоя заварка успокоит. До начала всеобщей атаки остались считанные часы, а у нас еще нет полной картины расположения резервных частей противника. Мы ничего не знаем о группировке войск на левом фланге. Только что читал показания пленных: они ни черта не могли сказать об организации огневой системы на Зееловских высотах: тайна тайн, держат в секрете даже от ротных офицеров. Пленные о наших войсках знают больше, чем о своих. Это нас должно волновать. Я тебя не узнаю.

— Я тоже не узнаю тебя, — улыбнувшись, заметил Бугрин. — Но если ты внимательно читал показания пленных, то должен был уловить существенное обстоятельство: солдаты и офицеры противника боятся нашего наступления.

Скосарев тоже улыбнулся и напомнил:

— Перед Иенским сражением Наполеон говорил: «Не верю послам противника, когда они называют мои полки непобедимыми».

— Так… Что же ты предлагаешь? — помолчав, спросил Бугрин.

— По всей вероятности, наша армия будет наносить главный удар… Разреши мне изложить свои мысли по этому поводу. Я заготовил вариант боевого приказа.

— Слушаю.

— От первого успеха зависит многое. Я предлагаю…

И генерал Скосарев, развернув карту, принялся излагать свои мысли. Вначале он говорил о противнике, потом о задачах своих войск. Говорил четко, ясно, лаконично. Бугрин слушал его и думал: «Как хорошо оформлена карта — смотри, любуйся и завидуй! Прямо художник! Подсчитал, сколько снарядов и каких именно калибров должны израсходовать артиллеристы на каждый гектар главного и вспомогательных направлений. Расчет весьма реальный и убедительный».

— Все у тебя хорошо, все правильно, даже слишком подробно изложены задачи частей, — как бы между делом заметил Бугрин. — Настолько подробно, что кажется, командирам не о чем думать, за них начальство уже все продумало… Но ничего, ни один приказ не отбирает у командира инициативы.

— Боевые порядки подразделений на главном направлении, — продолжал Скосарев, — надо строить, я думаю, так: в центре — углом вперед, на флангах — уступом вправо и влево.

— Не возражаю, но пусть сами командиры полков и батальонов решают такие вопросы на месте, в час рекогносцировки.

— Разумеется. Но мы обязаны рекомендовать.

— Не будем. Ты должен помнить, как Энгельс высмеивал подобные рекомендации в русской армии. В ту пору действительно всем командирам давали несколько постоянных схем, и они руководствовались ими без учета условий местности и сил противника. Это была, как писал Энгельс, глупая система, рассчитанная на бездумных командиров.

— Конечно, помню. Однако…

— Никаких «однако», бездумных командиров не терплю. К тому же на этот раз в наступлении будут участвовать штурмовые отряды, а у них своя тактика.

— Вот это, товарищ командир, меня больше всего и волнует. Предвижу, что штурмовые отряды внесут путаницу в боевые порядки и нам трудно будет осуществлять взаимодействие на поле боя.

— Вот ты уже заранее приписываешь штурмовым отрядам срыв взаимодействия. И совершенно напрасно. Завтра я собираю артиллеристов, танкистов, авиаторов и командиров стрелковых соединений специально по этому вопросу. Твои предвидения и опасения оставь пока при себе. Не возмущайся! Если перед Зееловскими высотами противник прижмет наших людей фланговым огнем к земле, то мы будем бросать вперед штурмовые отряды — они способны вести круговой огонь и двигаться вперед. Поддержат ли их роты и батальоны? Не забудь — скоро конец войны. Уцелеть теперь каждому хочется в десять раз больше, чем в начале войны… Спасибо за добрые советы и расчеты, но, я вижу, о самом главном ты не размышлял… Очень мало, коль ни словом не обмолвился о штурмовых отрядах за целый час нашей беседы… Вот о чем я больше всего пекусь, не говоря уже о предстоящем штурме Берлина. Это особая тема, и ее будем рассматривать в деталях, когда подойдем к Берлину… Если у тебя нет других вопросов, то прошу быть на своем месте…