Канун - Игнатий Потапенко

— А вы знаете, дядя теперь всѣ вечера сидитъ дома, — сказалъ Володя.

— Вотъ какъ! Что же, онъ предается семейнымъ удовольствіямъ?

— Нѣтъ, онъ сидитъ безвыходно въ своемъ кабинетѣ и надъ чѣмъ-то усиленно работаетъ.

— А, это другое дѣло! Значитъ, вѣрны слухи, что онъ собирается выступить съ какимъ-то важнымъ докладомъ по крестьянскому вопросу. Говорятъ, что это будетъ что-то вродѣ диссертаціи на званіе — вершителя судебъ. Вотъ мы и посмотримъ, что онъ намъ подаритъ къ новому году.

— А вы допускаете, что тутъ можетъ быть то и другое?

— Можетъ быть и то и другое вмѣстѣ. Въ этомъ то и вся штука. Но боюсь, какъ бы Левъ Александровичъ не сдѣлалъ крупный промахъ въ выборѣ темы для своей диссертаціи. Когда дѣло идетъ о тарифахъ и конверсіяхъ, въ которыхъ заинтересовано ничтожное меньшинство, тутъ можно при помощи большого ума и великой ловкости перетасовывать карты и такъ и этакъ. Но когда десяткамъ милліоновъ людей нужна земля, чтобы кормиться, тутъ, сколько ни тасуй, все къ одному приходитъ: нужна земля! и никакими ловкими ходами ее не замѣнишь. Просящему хлѣба и давай хлѣбъ, а не камень. Онъ его попробуетъ и сейчасъ же увидитъ, что это не хлѣбъ, а камень.

— Такъ вы думаете, Максимъ Павловичъ, что къ новому году дядя получитъ новую власть?

— Если выдержитъ экзаменъ.

— Что же я долженъ сказать Натальѣ Валентиновнѣ?

— Да я самъ по ней соскучился. Но я до такой степени не выношу вашего петербургскаго холода, что по три дня не выхожу изъ квартиры. Даже въ редакцію посылаю работу и мнѣ приносятъ на домъ корректуру. Скажите, что при первой оттепели пріѣду.

Левъ Александровичъ дѣйствительно уже больше недѣли вечера проводилъ дома. Но отъ этого онъ нисколько не больше принадлежалъ своей семьѣ. Онъ сидѣлъ съ Натальей Валентиновной полчаса послѣ обѣда, а затѣмъ приходилъ чиновникъ Вергесовъ, котораго онъ приблизилъ къ себѣ и который былъ сотрудникомъ во всѣхъ его работахъ, и они запирались въ кабинетѣ на нѣсколько часовъ.

Корещенскій никакъ не участвовалъ въ этой работѣ. Это было самостоятельное и единичное произведеніе Льва Александровича. Онъ очень торопился и именно къ празднику. Такимъ образомъ можно думать, что предположеніе Максима Павловича было не лишено основанія.

Въ это же время произошло событіе, которое для публики не имѣло никакого значенія, но Максима Павловича заставило сдѣлать безконечно изумленные глаза и нѣсколько разъ прочитать извѣстіе, которое онъ нашелъ въ газетѣ.

Оно было помѣщено въ оффиціальномъ отдѣлѣ. Это было маленькое, въ три строчки, сообщеніе о томъ, что на вакантное, очень отвѣтственное мѣсто по медицинскому управленію назначается докторъ Мигурскій.

Максимъ Павловичъ до такой степени былъ пораженъ этикъ извѣстіемъ, что сейчасъ же послалъ записку Володѣ, прося его пріѣхать къ нему. Володя явился.

— Вы мнѣ объясните это? — спросилъ его Максимъ Павловичъ, указывая на извѣстіе.

— Нѣтъ, не могу объяснить. Но знаю, что Мигурскій пріѣзжалъ въ Петербургъ. Онъ ѣхалъ въ одномъ поѣздѣ со мной. И когда я объ этомъ сказалъ Натальѣ Валентиновнѣ, она была очень разстроена.

— Узнайте, голубчикъ, узнайте. Я не успокоюсь до тѣхъ поръ, пока вы не объясните мнѣ это. Я не могу спросить объ этомъ Наталью Валентиновну; можетъ быть, ей это будетъ непріятно.

— А вы думаете, что она сможетъ объяснить?

— Но это было бы ужъ слишкомъ, если бы подобное назначеніе было сдѣлано противъ ея воли. Пожалуйста, узнайте, Володя.

И Володя взялъ на себя эту миссію. Въ тотъ же день онъ встрѣтился съ Натальей Валентиновной, держа въ карманѣ газету.

— Вы читали объ этомъ назначеніи? — спросилъ онъ, не называя имени Мигурскаго.

— О какомъ? — спросила Наталья Валентиновна.

— Вотъ, — сказалъ Володя и далъ ей прочитать замѣтку. Она прочитала и слегка покраснѣла.

— Уже!.. — вырвалось у нея.

— Такъ что вы этого ожидали?

— Почему вы допрашиваете, Володя?

— Не совсѣмъ для себя. Максимъ Павловичъ сегодня былъ очень обезпокоенъ этимъ. Онъ не понимаетъ и боится, что это сдѣлано по небрежности, безъ вѣдома вашего…

— Нѣтъ, Володя, это не по небрежности. Вы успокойте Максима Павловича. А лучше посовѣтуйте ему, наконецъ, явиться къ намъ. Я тогда разскажу ему много интереснаго.

Володя поѣхалъ къ Зигзагову и въ точности передалъ ему слова Натальи Валентиновны, Максимъ Павловичъ оживился и сейчасъ же началъ переодѣваться. Черезъ полчаса онъ уже былъ у Натальи Валентиновны.

— Наконецъ-то! Чтобы васъ заманить, нужно чтобъ случилось что-нибудь сказочное.

— Да, вѣдь, это и похоже на сказку.

— Вы могли бы бытъ въ претензіи за то, что до сихъ поръ не знали этого. Но вы сами виноваты: больше двухъ недѣль не были у насъ. Такъ вотъ теперь могу сообщитъ все: я уже не жена Мигурскаго.

— Освободились?

— Да. И это…

— Цѣна?

— А что, вы находите, что моя свобода такой цѣны не стоитъ?

— Полноте. Для вашей свободы нѣтъ цѣны. Но, вѣдь, эта свобода на полчаса…

— Немного больше.

— Да, очень немного.

— Неужели вы не находите разницы?

— Между желѣзными и золотыми цѣпями?

— Хотя бы и такъ.

— Нѣтъ, если рѣчь идетъ о цѣпяхъ, то я нахожу, что и тѣ и другія одинаково крѣпко связываютъ. Вы хотите сказать, что все зависитъ отъ тюремщика?..

— Ну, все равно. Не будемъ говорить объ этомъ. Такъ или иначе, это должно совершиться. Какъ вы могли такъ долго не быть у насъ?

— Это мнѣ стоило большихъ страданій. Вѣрьте мнѣ. Но у васъ теперь въ домѣ поддерживается абсолютная тишина, такъ какъ Левъ Александровичъ пишетъ проектъ русской конституціи…

— Что? Кто это вамъ сказалъ?

— Развѣ вы не видите, что съ моей стороны это только неудачная шутка? Русская конституція, это — неудачная шутка. Но все равно, онъ работаетъ, а я люблю смѣяться и при томъ иначе не умѣю, какъ громко. Не люблю тихаго смѣха. Ахъ, все это чепуха! Просто у меня было уныніе.

— Ну, вотъ, съ уныніемъ-то вы и должны были пріѣхать, чтобы разсѣять его.

— Или заразить имъ васъ?

— Этого не бойтесь. Я никогда не впадаю въ уныніе.

— Я не причисляю васъ къ неунывающимъ россіянамъ.

Но ужъ на этотъ разъ Максимъ Павловичъ остался у Балтовыхъ на весь день. За обѣдомъ онъ встрѣтился съ Львомъ Александровичемъ.

— Мы давно не обѣдали съ вами, — замѣтилъ Левъ Александровичъ.

— Даже съ Наталіей Валентиновной! — сказалъ Зигзаговъ.

— Да. И это показываетъ, что у васъ были серьезныя причины.

— Къ сожалѣнію, очень серьезныя. А вы, Левъ Александровичъ, говорятъ, собираетесь выступить съ чѣмъ-то такимъ… этакимъ… необыкновеннымъ…

— Какъ? Говорятъ? Но я рѣшительно ни съ кѣмъ не говорилъ ни о чемъ подобномъ.

— А міръ все-таки ждетъ.

— Ну, пускай подождетъ… — промолвилъ Левъ Александровичъ, видимо превращая разговоръ въ мимолетную шутку и сейчасъ же заговорилъ о чемъ-то другомъ.

XXI

Въ общество давно уже проникли слухи о готовящемся новомъ законѣ по крестьянскому вопросу.

Общество, не только не допущенное къ участію въ дѣлахъ своей страны, но даже лишенное возможности получать свѣдѣнія о ходѣ этихъ дѣлъ, жило сказками.

Подобно голодному, воображеніе котораго всегда рисуетъ ему самыя сытныя и вкусныя блюда, оно при всякихъ слухахъ о готовящихся реформахъ пріурочивало къ нимъ свои, никогда не умиравшія, упованія.

На этотъ разъ фантазія особенно разыгралась оттого, что слухи о реформѣ связывались съ именемъ Балтова, который какъ разъ въ это время занималъ амплуа героя. Его смѣлые шаги въ области финансовой политики давали право расчитывать на широкій размахъ и въ этомъ вопросѣ. Толковали объ изысканномъ имъ геніальномъ способѣ пріобрѣтенія земли и надѣленія ею крестьянъ. Говорили о томъ, что это будетъ только первый шагъ, за которымъ послѣдуетъ что-то головокружительное, что реакція дѣлаетъ послѣднія усилія, чтобы сбить съ позиціи новое свѣтило. Но Балтовъ силенъ и имѣетъ всѣ шансы на побѣду.

И вотъ недѣли за двѣ до праздниковъ вышелъ столь давно ожидавшійся законъ, долженствовавшій успокоить глухое волненіе въ деревнѣ.

Законъ былъ ясенъ и простъ. Онъ подтверждалъ прежнія репрессіи, объявлялъ всякія надежды эфемерными и вводилъ новыя кары.

Тогда въ обществѣ, которое ни за что не хотѣло лишиться имъ же самимъ сочиненныхъ надеждъ, стали говорить, что Балтовъ оказался безсильнымъ и реакція побѣдила.

Можетъ быть, такія мнѣнія не совсѣмъ самостоятельно зарождались въ обществѣ. Мерещенки тогда сильно размножились и терлись около министерствъ, а въ то же время ихъ можно было встрѣчать, въ различныхъ видахъ, и въ гостинныхъ и въ редакціяхъ газетъ. Во всякомъ случаѣ это мнѣніе никто не опровергъ.

И въ газетахъ появились статьи, высказывавшія сочувствіе побѣжденному государственному дѣятелю и надежды на то, что его энергія не ослабѣетъ и онъ по прежнему будетъ вести мужественную борьбу съ темными силами реакціи.