Чёрный орден - Джеймс Роллинс

— Так значит, вы принимаете дарвиновскую теорию эволюции?

— Разумеется.

— Почему же…

— Одно не обязательно исключает другое.

Лиза вопросительно подняла бровь.

— Акт творения совместно с эволюцией?

Анна кивнула.

— Однако вернемся немного назад. Я не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание. Для начала давайте отбросим принципы тех креационистов, которые считают, что Земля плоская, и тех, кто буквально понимает слова Библии о том, что нашей планете в лучшем случае десять тысяч лет. Перейдем к главным аргументам ученых, защищающих идею акта творения.

Лиза только головой покачала: бывшая нацистка проповедует принципы лженауки. Что же будет дальше?

Анна прочистила горло.

— Я честно признаюсь, что большая часть доводов в пользу акта творения ошибочна. Они противоречат Второму закону термодинамики, их статистические модели не выдерживают критики. Список можно продолжать долго. Однако наука не всегда способна дать ответ на наши вопросы.

Лиза кивнула. Ее и саму всегда удивляло соседство лженауки с эволюционизмом. Она задумалась об этом впервые еще на уроках биологии в старших классах. В этой трясине не всякий кандидат наук разберется, не то что школьник.

— Как уже сказано, — продолжала Анна, — у последователей акта сознательного творения есть один аргумент, который действительно заслуживает внимания.

— Какой именно?

— Случайный характер мутаций. Одна лишь возможность мутаций не произвела бы так много положительных изменений за изучаемый отрезок времени. Много ли врожденных дефектов вам известно, которые привели бы к положительным модификациям?

Лиза и прежде слышала подобные аргументы: «Жизнь развивалась слишком быстро, случайностью это не объяснить».

— Эволюция — процесс не случайный, — возразила Лиза. — Естественный отбор уничтожает тех, кто подвергся нездоровым изменениям. Лишь более совершенные организмы способны передавать гены по наследству.

— То есть выживают наиболее приспособленные?

— Или достаточно приспособленные. Изменения в итоге не всегда дают совершенство. Даже заметное улучшение свойств — уже преимущество. А через несколько сотен миллионов лет небольшие преимущества превращаются в то биоразнообразие, которое мы наблюдаем сегодня.

— За сотни миллионов лет? Да, хорошо иметь в своем распоряжении столь значительный отрезок времени. А что вы скажете о скачках эволюции, когда за ограниченное время происходили огромные изменения?

— Полагаю, вы говорите о кембрийском периоде? — уточнила Лиза.

Кембрийский период действительно был одним из самых сильных аргументов сторонников креационизма. Период продолжался сравнительно недолго, всего около пятнадцати миллионов лет.[31] Однако в течение этого времени произошла вспышка увеличения численности новых форм жизни: множество видов губок, моллюсков, медуз и трилобитов словно упали с небес.

— Нет. Изучение окаменевших остатков дает немало подтверждений тому, что «внезапное возникновение» беспозвоночных не было столь уж неожиданным. Еще в докембрийском периоде существовало предостаточно губок и червеобразных многоклеточных. Разнообразие форм жизни в этот период можно объяснить появлением в генетическом коде генов Хокса.

— Гены Хокса?..

— Группы из четырех-шести генов появились в генетическом коде перед началом кембрийского периода. Считается, что они контролируют эмбриональное развитие, определяют правую и левую половины основных частей тела. Дрозофилы, лягушки, люди — все имеют одни и те же гены Хокса. Вы можете изъять ген Хокса у дрозофилы, внедрить его в ДНК лягушки, и он будет отлично функционировать. Эти гены — фундаментальные «включатели» развития эмбрионов. Малейшее изменение в генах Хокса создает совершенно новые формы организмов.

Не уверенная, к чему клонит Анна, Лиза все же прониклась уважением к ее глубокому знанию предмета. Да, сильный соперник. Если бы Анна была ее оппонентом на научной конференции, Лиза просто наслаждалась бы дебатами. Однако сегодня приходилось постоянно напоминать себе о том, с кем она говорит.

— Итак, развитие генов Хокса непосредственно перед началом кембрийского периода объясняет нам столь значительную вспышку разнообразия форм. Однако гены Хокса не объясняют другие аспекты быстрой — почти целенаправленной — эволюции.

— Какие, например?

Дискуссия становилась все более интересной.

— Например, березовые пяденицы. Вам известна их история?

Лиза кивнула. Анна привела один из излюбленных аргументов представителей лагеря противников. Бабочки березовой пяденицы обитают на березах и имеют пятнисто-белую окраску, помогающую слиться с корой дерева, благодаря чему их не поедают птицы. Когда в районе Манчестера начали разработку угольных пластов и стволы берез почернели от пыли, белые бабочки стали заметной и легкой добычей для птиц. Однако популяция изменила свою обычную окраску на черную всего за несколько поколений и вновь стала незаметна на потемневших стволах берез.

— Если мутации носят случайный характер, — убеждала Анна, — то черная окраска появилась удивительно вовремя. Если это событие случайно, то почему наряду с черными не появились красные, лиловые, зеленые бабочки? Или, например, двухголовые?

Лиза с трудом сдерживалась.

— Я бы сказала, что все другие формы бабочек были съедены птицами. А двухголовые вымерли. Вы неверно понимаете пример. Изменение цвета произошло не вследствие мутации. У пядениц уже имелся ген темной окраски. И в каждом поколении рождалось некоторое число черных бабочек, но их съедали птицы, и основная часть популяции оставалась белой. А когда деревья почернели, несколько черных пядениц получили преимущество и пополнили популяцию, в то время как белые особи выедались птицами. Вот в чем смысл приведенного вами примера: условия окружающей среды способны влиять на популяцию. Однако это не пример явления мутации. Черный ген присутствовал у пядениц всегда.

Анна улыбалась, глядя на Лизу. Девушка догадалась, что та лишь проверяла ее знания. Лиза рассердилась, но почувствовала, что заинтригована.

— Очень хорошо, — похвалила Анна. — Тогда позвольте мне привести более свежий пример результата эксперимента, проведенного в строго контролируемых лабораторных условиях. Исследователь получил линию бактерий Е. coli, или кишечной палочки, не способную усваивать лактозу, молочный сахар. Затем поместил процветающую популяцию бактерий в чашку Петри с питательной средой, в которой единственным источником пищи была лактоза. Что должно произойти согласно науке?

Лиза пожала плечами.

— Неспособные питаться лактозой бактерии будут голодать, пока не вымрут.

— Именно это и случилось в девяноста восьми процентах чашек Петри с культурой бактерий. Однако два процента продолжали процветать. Они спонтанно мутировали, дав ген усвоения лактозы. В течение одного поколения! Я сочла результат поразительным. Он полностью противоречит принятому взгляду на случайность мутаций. Из всех генов в ДНК кишечной палочки только в двух процентах произошла мутация единственного гена, необходимого для выживания. Почему? Результат эксперимента явно противоречит случайному характеру мутаций.

Лиза признала, что результат необычен:

— Возможно, просто лабораторное заражение.

— При повторении эксперимента получен тот же результат.

Лиза смотрела на Анну с недоверием.

— Я читаю в вашем взгляде сомнение. Что ж, давайте поищем другой пример, отвергающий случайный характер мутаций.

— Какой?

— Вернемся к временам зарождения жизни на Земле, к так называемому первобытному бульону, когда впервые включились движущие силы эволюции.

Лиза вспомнила, как Анна недавно обмолвилась о том, что история Колокола насчитывает много миллионов лет. Лиза ждала новых откровений.

— Повернем часы вспять, — начала Анна, — к тому времени, когда еще не возникла живая клетка. Вспомните догмат Дарвина: все живущее произошло от более простых форм. Так что же было до клетки? До какого уровня мы можем низвести жизнь, не теряя право называть ее жизнью? Живая ДНК?

Хромосома? А может быть, белок или энзим? Где пролегает грань между химией и жизнью?

— Да, вопрос действительно сложный, — призналась Лиза.

— Тогда я задам вам другой. Как жизнь совершила скачок от химического первобытного бульона к первой клетке?

Лиза знала ответ:

— Атмосфера древней Земли была богата водородом, метаном и водяными парами. Добавьте несколько порций энергии, например ударов молний, и эти газы смогут образовать простейшие органические вещества, которые затем, варясь в первобытном бульоне, постепенно образуют молекулы, способные к самовоспроизведению.