Шесть зим и одно лето - Александр Коноплин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где они берут крупу? — спросила как-то у Оксаны. — Ведь ее еще сварить надо!
— У них все есть, — помолчав, ответила Оксана, — и сало, и масло, и чего душа пожелает. Даже цыбуля! Сама бачила, да и Микола говорил…
Насчет одного-единственного свидания с главарем блатных у нее имелось двоякое мнение.
— Як бы не була ты дивчиной, так и балакать нема чего — ничего бы не потеряла, а вот то що ты дивка — погано. Було б кому витдаватыся…
Но если Оксана жалела подругу, то староста, а за ней и другие женщины прямо-таки толкали Ларису к Щербатому в лапы.
— Смотри, девка, сгинешь в тайге, и никто не вспомнит, а с этим законником, может, и до свободы дотянешь.
В конце концов бабьи разговоры и записочки, которые приносил Кот, сделали свое дело: Лариса согласилась. Она отлично понимала, что за котелок с кашей нужно будет расплачиваться своей честью, но, измученная голодом, смирилась и с этим.
До мужской зоны ее сопровождала Оксана, впереди, как пес, бежал мальчик-педераст — показывал дорогу.
Как она и предполагала, у блатных имелся свой проход в мужскую зону. Надо было в одном месте опуститься на коленки и пролезть под колючей проволокой, затем проползти по-пластунски метра два в сторону от нее и только затем подняться во весь рост.
— Сегодня в воротах стоит старшина Гузин, — сказал шепотом Кот, — этого ни за какие башлы не купить. При нем даже Щербатый из зоны не выходит.
Она молча кивнула. В конце концов, даже лучше, что надзирательские жадные глаза не шарили по ее фигуре, разглядывая очередную кралю Щербатого.
В зоне Кот тут же исчез, а вместо него возле Ларисы оказались сразу двое: один — длинный, как жердь, с крючковатым носом; другой — короткопалый и кривоногий.
— С благополучным прибытием вас! — церемонно раскланялся длинный. — Как доехали?
— Краля! — восхитился, рассмотрев Ларису в полутьме кривоногий. — Натуральная краля! Везет же Щербатому!
Лариса в тоске оглянулась. До колючей проволоки было метров пять. Если броситься бежать, найти лаз и пролезть в него, то еще можно успеть. Надо только громко крикнуть, чтобы услышал надзиратель у ворот…
Должно быть, разгадав ее желание, оба вора одновременно вцепились в нее мертвой хваткой.
— Брось, девушка, с нами такое не пройдет!
— Только пикни, падло, пасть порву!
Она поняла, что все кончено. Сказала, обреченно понурив голову:
— Пустите, я сама пойду. Куда тут идти?
Ступив на порог небольшого барака, стоявшего отдельно от остальных, невзначай обернулась. Ей показалось, что по ту сторону колючей проволоки белеет платок Оксаны…
Дальше она шла не сама — ее тащили. Она за что-то запиналась и едва не падала, но те, что тащили, поднимали ее и толкали вперед. Боковым зрением она видела, что это обычный барак, правда небольшой, с двухъярусными нарами, на которых сидели и лежали раздетые до пояса мужчины. Некоторые играли в карты, некоторые спали, но, как только она приближалась, картежная игра прекращалась, а спящие поднимали головы. Что они говорили, она не понимала из-за сплошного гула голосов, хлопанья дверей и топота, — кажется, в середине барака кто-то отбивал чечётку — типичный танец тюрьмы. К тем, кто ее силой волок вдоль барака, то и дело подбегали полуголые зэки, но конвоиры пинали их ногами. Но вот за спиной Ларисы захлопнулась последняя дверь, и она оказалась лицом к лицу со Щербатым. «Пахан» сидел, поджав ноги, на сложенных штабелем пяти или шести тюфяках, тасовал карты и смотрел на Ларису. Справа и слева от него сидели еще двое — оба по пояс голые, с бритыми наголо синими головами. Наверное, они только что кончили играть в карты, но уходить не торопились.
— Привет, красючка! — у Щербатого оказался очень тонкий, почти женский голос, а из-за выбитого зуба он слегка присвистывал.
«Так вот почему — „Щербатый“!» — подумала Лариса и увидела Кота. Мальчик что-то делал за висевшей на веревке очень грязной простыней — кажется, устилал постель.
А Щербатый все смотрел и смотрел на Ларису. Потом он что-то негромко сказал партнерам, и те неслышно исчезли, один вправо, другой — влево. Однако Ларисе показалось, что они не ушли совсем, а затаились где-то рядом… Зачем? Неужели они думают, что она способна сейчас убежать?
Ноги ее не держали. Не спрашивая никого, она присела на край нар, на которых сидел на своих тюфяках Щербатый. Он понял это по-своему и, протянув руку, взял подбородок Ларисы в свою ладонь.
— Долго стойку держать вредно, девочка, могут ножки подогнуться, тогда шлепнешься в грязь… — и крикнул, не оборачиваясь: — Ну, что там у тебя, Котяра? Долго мне еще ждать?
— А все… все давно готово, — залепетал испуганно мальчик, — пожалуйте отдыхать.
Не говоря ни слова, властно и сильно, как какую-нибудь вещь, Щербатый легко поднял Ларису, перенес за занавеску и небрежно бросил на тюфяк. Кто-то — кажется, мальчик — торопливо и неумело раздевал ее, обрывая шнурки и пуговицы. Теряя сознание, она почувствовала вдруг навалившуюся на нее тяжесть, которая душила ее, не давала шевельнуться. Потом она ощутила сильнейшую боль в нижней части живота и закричала и от этой боли вновь пришла в себя и, упершись обеими руками во что-то скользкое, потное, липкое, отодвинула его от себя, но уже через секунду оно снова навалилось сверху, и новый приступ боли отключил ее сознание надолго.
Однако не боль была причиной ее глубокого обморока, а прилив еще невиданной слабости. Если раньше ей все время хотелось есть, то в последние две-три недели чувство голода странно притупилось. За обедом она без всякой жадности съедала свои полмиски баланды и ложку каши, но при этом не испытывала ни сытости, ни голода, ни даже вкуса к тому, что ела. Знающая все, что касалось лагерной еды, староста барака сказала, что с этого времени не Лариса ест пищу, а пища ест Ларису и недалек тот день, когда вкус еды она забудет навсегда…
Сейчас, в чужом бараке, среди полуголых мужчин, жадно на нее глядящих, Лариса вдруг вспомнила слова старосты. Она была одета в свое казенное темносерое негнущееся платье и телогрейку. Даже ватные брюки и бахилы были на ней. Она не помнила, когда и как оделась и почему в руке оказались зажаты белые трикотажные трусики, разорванные почти пополам и запачканные свежей кровью…
Среди гробового молчания окружавших ее мужчин она попыталась подняться, но силы снова оставили ее — она легла на спину.
И тут, как по волшебству, перед ней возник черный от копоти алюминиевый котелок, наполненный с верхом слегка остывшей гречневой кашей. Котелок держал в руках тот самый мальчик с нелепой кличкой Кот. И лицо мальчика, почему-то в слезах, и тонкие пальцы его, державшие котелок, были невыносимо грязны, и Ларисе захотелось непременно встать, принести воды и вымыть мальчика. Она вновь сделала движение вперед, но ткнулась лбом в край котелка. От этого неловкого движения вся горка каши, которая была сверху, странным образом перевернулась. Каша упала вниз, на дно пустого котелка, а вровень с краями оказалась круглая фанерка, совсем новенькая, недавно обрезанная по кругу…
Лариса еще не успела сообразить, что случилось, как вокруг раздался хохот множества мужских глоток. Пустой котелок выпал из грязных пальцев мальчика-педераста и покатился по полу, остатки каши серыми ошметками налипали на края нар, на колени и пальцы тех, кто хотел рассмотреть представление поближе. Сопровождаемая неистовым хохотом, Лариса, держась за стенки, прошла вдоль всего барака, с трудом отворила наружную дверь и почти упала в подставленные руки надзирателя — старшины Гузина.
— Эк, налопалась! — свирепо произнес он и, взяв Ларису за шиворот, толкнул ее к другому надзирателю — старику Нефедову. Его лицо и лицо Ларисы на секунду оказались совсем рядом.
— Она не пьяная, — сказал Нефедов, — только, похоже, не в себе.
— Сознавайся, сука! — не слушая его, спрашивал Гузин и тряс Ларису за плечо. — С кем пила? Кто поил?
— Да не пьяная она! — уже тверже повторил Нефедов. — Похоже, тут надругались над ей, а потом выкинули. Это все Щербатый энтот проклятый! Скольких бабенок замордовал. Гнать бы его на етап!
— Не твое дело! — свирепо заорал Гузин. — Когда надо, тогда и отправят! — Из барака, как тараканы, разбегались зэки, поймать хоть одного Гузин даже не рассчитывал, и гнев его обратился на старика Нефедова: — Веди в карцер! — он грязно выругался. — Да из надзорки людей покличь, зараз шмон будем делать, они тут целый шалман устроили!
— Ах ты, беда какая! — жалостливо глядя на Ларису, говорил Нефедов. — Идтить-то можешь?
Она отвалилась от калитки, возле которой стояла, прислонясь к ней, и, шатаясь, побрела впереди Нефедова. Сначала она не понимала, куда идет, потом сознание стало проясняться. Позади она услышала жаркий шепот Оксаны и бубнящий старческий голос Нефедова.
