Воспоминания - Иван Бларамберг

В течение первых двух месяцев нашего пребывания здесь персидский лагерь был также обнесен глинобитной стеной, в которой было оставлено пять проходов, служивших воротами, где стояли часовые. В центре лагеря находился большой холм. Здесь размещался арсенал вместе с пороховым складом (хорхане), который был окружен специальной стеной. Для шаха и его первого министра были возведены отдельные просторные помещения с двором, скрытым высокой стеной. Мирза Хаджи-Агасси принял еще большие меры предосторожности: его жилище с просторным двором было обнесено высокой стеной, по четырем углам которой имелись круглые башенки с бойницами, и все это было вдобавок окружено рвом, так что он сидел как бы в крепости.

Прежде чем продолжить рассказ, я вкратце опишу события, имевшие место в персидском лагере и под стенами Герата до нашего прибытия сюда, и сам город.

Город расположен в обширной долине или, скорее, на большой и плодородной равнине, которая с юга, востока и севера окружена высокими горами и обильно орошается. Возникновение Герата относится к временам Александра Великого, и его считают ключом к Афганистану.

Здесь, в Герате, сходились дороги из Бухары, Туркмении, Мешхеда, Йезда, Кермана и Кандагара. Раньше, судя по множеству развалин, его площадь, очевидно, была больше. По высказываниям восточных писателей, здесь проживало более миллиона жителей. Герат был несколько раз опустошен и разрушен. Здесь свирепствовал Чингисхан, а позднее — Тамерлан; он страдал от афганцев, узбеков и, наконец, Надир-шаха, но каждый раз вновь отстраивался и укреплялся. Когда в 1837 г. персидская армия осадила Герат, в нем насчитывалось около 60 тыс. жителей, включая беженцев из окрестных деревень.

Город имел форму большого четырехугольника, окруженного валом высотой около 25 футов, который имел вдоль внешнего склона две расположенные друг над другом крытые галереи. С верхней обороняли нижнюю, лежащую наискось, и с обеих можно было держать под обстрелом ров, имевший глубину около 15 футов.

На гребне вала возвышалась довольно толстая зубчатая стена высотой около 15 футов, сложенная, как почти все постройки в Персии, из саманного кирпича с башнями на определенном расстоянии друг от друга и четырьмя массивными высокими башнями (бурджи) по углам из того же материала. Вдоль северной части стены находился Арк, т. е. цитадель, отделенная валом и рвом от внутренней части города.

Вплотную к городскому рву подходили сады и предместья, что облегчало проведение осадных работ. Персы могли бы овладеть городом первым же энергичным штурмом, ибо гарнизон был тогда малочисленным и без артиллерии, но из-за полнейшего невежества Хаджи в вопросах военного искусства, искусства осады и его путаных указаний все вышло наоборот.

Персидская армия продвигалась из Тегерана очень медленно, и Мохаммед-шах тешил себя надеждой, что тогдашний правитель Герата Камран-Мирза и его министр Яр Мухаммед-хан покорятся ему без боя. Поэтому он часто делал в пути длительные остановки, которые растянулись на четыре месяца, и появился у стен Герата лишь 11/23 ноября, расположив армию в 2 1/2 верстах от города.

Здесь Хаджи (первый министр) сразу же отдал свое первое «гениальное» распоряжение: он приказал блокировать лишь двое из пяти городских ворот, в то время как остальные трое оставались в течение трех месяцев открытыми, так что афганцы имели достаточно времени, чтобы обеспечить город продуктами и усилить гарнизон. Мирза Хаджи-Агасси оправдывал эту глупость тем, что хотел дать жителям (в основном персам-шиитам) возможность оставить город, чтобы они могли присоединиться к своим братьям по религии в лагере. Однако боязливое, угнетенное персидское население не тронулось с места, потому что энергичные, дикие афганцы никогда не позволили бы им покинуть город. Затем Хаджи приказал обстрелять одну из четырех угловых башен, Бурдж-Хакистер, потому что в свое время Надир-шах проник в город через такую башню. Однако сотни ядер, выпущенных наугад по башне, лишь застревали в ее глинистой массе, не нанося повреждений. О полнейшем невежестве персов в искусстве осады свидетельствовала, впрочем, и манера обстрела. Шах, например, приказывал произвести сегодня по башне или стенам 100 выстрелов, на другой день — 50 и т. д. После этого его величество, сопровождаемый большой свитой, отправлялся на возвышение, чтобы, как в спектакле (тамаша), наблюдать за обстрелом. Когда при ударах ядер о глиняные стены поднималась столбом пыль, вся свита в восторге громко восклицала: «Барек Аллах! Ой джан! Маш Аллах!» но никто из них не мог и не хотел понимать, что это была напрасная трата пороха и что таким способом ничего нельзя добиться.

Перед блокированными воротами, называвшимися Хош, находилась высота, которую капитан Семино как искусный инженер предложил занять еще в начале осады, прежде чем там укрепятся афганцы. И действительно, Моэб Али-хану, родственнику министра, поручили овладеть ею. Поскольку он, однако, медлил, Семино сам вызвался возглавить войска, чтобы взять высоту. Однако высокомерный Моэб Али-хан язвительно заметил, что первый министр дал ему на это 20 дней. Через два дня афганцы заняли эту высоту и удерживали ее до конца осады.

В персидской армии имелась батарея из шести русских 12-фунтовых пушек из числа двенадцати, пожалованных в 1830 г. его величеством покойным императором Николаем тогдашнему персидскому престолонаследнику Аббас-Мирзе. Вместо того чтобы выдвинуть всю батарею на выгодные позиции, пушки распределили по две-три среди знатных ханов, потому что каждый из них почитал за честь иметь хотя бы одну русскую пушку в своем распоряжении, и поэтому последние не приносили никакой пользы.

Вообще, начальники, отвечавшие за определенный участок окопов, действовали каждый сам по себе. Никто не хотел подчиняться другому, даже вышестоящему. И каждый тешил себя втайне надеждой самому овладеть городом. Поэтому повсюду господствовал настоящий хаос, осадные работы продвигались медленно. Самым странным было то, что ни шах, ни его министр ни разу за 10 месяцев осады не появились в окопах или по крайней мере вблизи них, считая это ниже своего достоинства.

К счастью, зима 1837/38 г. выдалась в районе Герата очень теплой. За всю зиму только один раз выпал снег; недолго продолжался и сезон дождей. После того как армия простояла три месяца у Герата без малейшего успеха, первый министр приказал наконец 14/26 февраля 1838 г. блокировать и остальные трое ворот, чтобы полностью изолировать город. Он намеревался теперь действовать активно, и вот каким оригинальным способом.

Несмотря на то что персидская армия располагала 60 пушками, среди которых были 12-, 18- и 24-фунтовые, первый министр полагал, что их калибр недостаточен, чтобы овладеть Гератом. Он приказал построить в лагере литейную мастерскую для отливки 42-, а позднее 70-фунтовых пушек. С этого момента он каждое утро пропадал в своей новой мастерской, даже завтрак ему приносили туда. И однажды за завтраком он выразился следующим образом: «Граф Паскевич был вынужден везти орудия из России через Кавказские горы, чтобы осадить мой родной город Эривань. Только их транспортировка стоила ему 60 тыс. туманов. А вот я здесь, под стенами Герата, сам лью пушки, и они мне ничего не стоят». Действительно, дрова для топки плавильных печей ему ничего не стоили, так как для этого использовали фруктовые и другие деревья в окрестностях. Единственно, на что он тратил большие суммы, так это на покупку меди и цинка в Хорасане и на их транспортировку. Первая пушка 42-фунтового калибра была отлита на 1 1/2 фута короче, потому что ошиблись в весе металла. Никто ее не испытывал, и после второго выстрела она разорвалась, причем не обошлось без жертв среди артиллеристов. После этого министр приказал отлить две гигантские пушки 70-фунтового калибра, но так как не хватало металла, у ханов, командиров батальонов и остальных офицеров была реквизирована часть их кухонных кастрюль, а также колокольчики верблюдов, мулов и вьючных лошадей, чтобы наскрести необходимое количество меди для литья. Министр хотел отлить шесть таких пушек, но не смог раздобыть нужного количества металла во всем Хорасане и вынужден был, к сожалению, довольствоваться лишь двумя пушками, на которых была выгравирована высокопарная надпись.