Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ищу одного человека, – сказал я. – Бьёрн, он похож на меня.
Мужчина поставил кружку на скамью рядом с собой:
– Говоришь, Бьёрн?
– Да.
– Здесь есть кто-нибудь по имени Бьёрн? – крикнул он на всю площадь.
Один из мужчин, толстяк с темной бородой, вынырнул из дома, рядом с которым стояла бочка с пивом, и пробурчал:
– Хотелось бы знать, кто его спрашивает.
– Его брат, – ответил я.
Бородач вышел на площадь, придерживая штаны своей огромной лапищей, остановился и воззрился на меня.
– Какой же ты мне брат?
Я не ответил и ушел. И о чем я только думал? Мой брат не пошел бы к таким женщинам. Такие люди слабы, боги их презирают. Мало того, подобные женщины разносят заразные болезни, они вызывают ужасные страдания: мужское достоинство тогда отгнивает, а мозг высыхает.
Вскоре я принялся наугад бродить по городу, и было бы ложью утаить, что я в конце концов заблудился. Мне казалось, что, куда бы я ни пошел, дома ничем не отличаются друг от друга, и в конце концов я вновь очутился у рынка рабов. Здесь я было потерял Фенрира, но быстро нашел в одном переулке: он грыз свиную кость.
Когда я наконец вернулся к своей лодке, уже смеркалось. Хальвар не спал, лежал и пустым взглядом смотрел перед собой. Над рекой поднимался вечерний туман. Он расползся по всему руслу, так что корпуса кораблей скрылись в пелене, только мачты торчали. Небо надо мной было усыпано звездами, сияла полная луна. Я завернулся в шкуру, ведь с темнотой стало холодно. Я заметил силуэт боевого корабля на реке и услышал, как скрипят весла. На носу и корме пылали факелы. Вдруг от корабля раздался рев, из тумана возникла фигура медведя, протянувшего к небу передние лапы. Медведь замотал головой, но теперь я увидел, что он прикован к мачте. Одна цепь шла от лапы, вторая – от железного ошейника. Потом зверь вновь исчез в тумане, я слышал только жалобное рычание. Корабль заскользил своим путем и исчез в ночи.
Когда я проснулся, падал снег. Тяжелые снежные хлопья летели сквозь серое, безветренное утро. Хальвар исчез. Некоторое время я стоял, высматривая его меж домами, но вдруг заметил его на римском мосту. Поначалу я его не узнал, он облачился в меховой плащ и шапку. У конца моста он исчез из виду, спустившись по лестнице, но вскоре опять вынырнул между домов. Он подошел к моей лодке, положил ладонь на форштевень и щурясь глянул на реку. Затем высморкался в пальцы, кашлянул и вытащил из кошелька серебряную монету.
– Вот, – сказал он, протянув ее мне. – Твоя плата, как я и обещал. И вот… – он протянул мне тетиву.
Я ничего не ответил и взял предложенное. Хальвар искоса глянул на корабль, пришвартованный к причалу на другом берегу реки, чуть ниже по течению.
– Вон тот корабль, – мотнул он головой, – Он плывет в страну эстов. Я отправлюсь с ними. Они обещали, что высадят меня у Йомса.
– Я думал, ты искал…
– Я их нашел. – Хальвар сплюнул в снег. – Так что теперь пора возвращаться домой.
Мне хотелось спросить его еще, но тут я внезапно понял, что он имеет в виду.
– Да, – сказал Хальвар. – Мои братья уже пируют за столом Одина. – Он натянул на голову капюшон. – А мне пора домой, в Йомсборг. Но я буду высматривать твоего брата.
Я поднял лук, который сделал для него, и протянул ему.
– Торстейн, – произнес Хальвар. – Если ты когда-нибудь окажешься в Йомсборге, я замолвлю за тебя слово.
– Я ведь не воин.
– Нет. Воин. – Хальвар оперся на лук. – Но ты молод. Молодые люди редко знают, кто они такие. Или кем хотят быть. Через несколько лет ты увидишь, что я прав.
Я ничего не ответил, лишь посмотрел на реку и дома на другом берегу. Крыши скрылись под снегом. Город притих, снегопад приглушил все звуки.
Хальвар отвернулся и пошел прочь, но через несколько шагов остановился.
– Живи и умри без страха, Торстейн. – Он оглянулся на меня и повторил: – Без страха.
Затем он стал подниматься между домами и исчез.
10
Сговор
Я родился в переломное время. Никогда ранее правители европейского континента не трогали страны к северу от Даневирки, да и норвежские острова в Северном море не знали войн. Нас называли язычниками, народы на юге боялись нас и говорили о нашей жестокости. А из всех северян худшими считали нас, норвежцев. По правде говоря, мы действительно чем-то отличались. Ни один конунг так и не смог укротить нас, это не удалось даже Харальду Прекрасноволосому. Римский папа учил своих монахов, что нас нельзя отвадить от язычества, ведь мы – не люди, а дикие звери. Но ни один дикий зверь не смог бы пересекать моря, как мы, и никто не мог заплывать так далеко, как мы. И глупцы те, кто называет бесчеловечностью и злобой свободную волю и мужество!
Временами я сижу в темноте и вспоминаю о тех днях. Говорят, что с возрастом человек становится более богобоязненным, но мне нечего бояться своих богов. Когда я был молод, они придавали мне сил и всегда поддерживали меня, и в мире, и в войне. Теперь я уже старик, и мир стал не таким, как в годы моей молодости. Древних богов давно изгнали из северных земель, на капищах, где язычники когда-то приносили жертвы, прося о богатом урожае и победах в войне, теперь выстроили церкви. «Эти непокорные народы, чьи боги – прислужники Сатаны, склонились перед властью конунгов и приняли крещение!»
Да, в конце концов многие склонились. А другие предпочли смерть. Некоторые просто уплыли, как я. Теперь время хёвдингов вышло, могучие конунги управляют огромными землями, их войска насчитывают тысячи воинов. Там, где когда-то с согласия свободных людей правил Харальд Рыжий, теперь восседают тираны, попирающие свободы железной пятой. Когда-то мы боялись лишь страха, но теперь этот страх угнездился в сердце каждого мужчины и каждой женщины, и мне кажется, люди забыли, как когда-то мы ставили отвагу превыше всего остального. Теперь в нас появилось что-то жалкое.
Пусть Хель заберет всякого, кто жаждет королевской власти! Ведь именно конунги отняли нашу свободу. Всему виной жажда власти и богатства, обуявшая претендентов на престол. Возможно, мы не сразу поняли это, может, мы были слепы. Но вскоре нам
