Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна

Я представила такую ситуацию и почувствовала… обиду. Иррациональную. Глупую. Обиду. Я могу сделать все просто и быстро, но вместо этого смотрю, как Ева с тоской перебирает свои травки. Картинка была такой яркой, что я даже скривилась.

— Поняла, вроде, — я кивнула головой, прогоняя образ.

— Смысл в том, что помогать тяжело, когда тебе не позволяют помогать, а не делать ты этого не можешь, — я снова кивнула, — дело не в том, что мы не хотим о тебе заботиться, иначе и не заботились бы, а в том, что ты от нас закрываешься — вот что тяжело перенести.

Надо было прояснить еще один вопрос.

— А почему вы вообще обо мне заботитесь? — я внимательно посмотрела на ее привязанное к деревянному шару головы поясками лицо, — нет, сейчас-то уже понятно, но с начала? Вы приняли меня сразу и без вопросов. Я понимаю, что это из-за Раша. Вы в этом просто пошли за ним, приняли как факт, что я с чего-то теперь своя. Но почему он обо мне заботится?

— Ты же читала мифы о сотворении мира? И про появление первой расы?

Я кивнула. Вообще-то миф о сотворении этого мира в Империи не сильно отличался по сути от мифов в моем мире.

Сначала был Хаос, покрывавший все сущее черным полотном, а потом на золотых крыльях появился Он, Отец-Дракон, Демиург, и белыми рогами разорвал черное полотно, зародив жизнь. Отец-Дракон создал по образу своему и подобию драконов, Старшую Расу, урожденных господ, а потом развлекался тем, что придумывал всякие другие расы, видимо от нечего делать, но любимчиками его остались те, что были больше всего похожи на него самого. А потом Хаос, или Темная, или Мать-Земля, обиделась и обзавидовалась и тоже решила наклепать что-то антропоморфное. Получились люди.

Мать-Земля — Тьма, а Отец-Дракон — Солнце, она — земля, а он — покрывающее ее небо, драконы — возвышенные и одаренные, люди — приземленные и, в общем-то, довольно так себе. Конечно, добрые господа нас, неудачный эксперимент Темной Госпожи, все-таки приняли, но легкое пренебрежение все-таки прослеживалось в культуре и сейчас.

Дальше шла эпичная битва Света против Тьмы с разгромным счетом понятно в пользу кого. А насчет драконов было вообще массу всего интересного! Например, они спали редко, но основательно, и будить их надо максимально нежно, иначе есть риск стать завтраком. А еще они обожали все, к чему привыкали, особенно если оно блестело. Драконьи сокровищницы были неприкосновенны и порой довольно неожиданны по содержанию. Если бы у них были соски, то найти в сокровищнице глубоко пожилого дракона одну любимую, из далекого детства — было бы делом совершенно обычным. Кстати, интересно, а что в сокровищнице Раша? И насколько наглым с моей стороны было бы напроситься в гости? Это я и спросила у Евы. Она на мой вопрос расхохоталась.

— Понимаешь, Арши всегда был необычным мальчиком! — теперь мне еще больше захотелось в его святая святых, что у него там, интересно? Коллекция ночных горшков прислуги?

— Ты в правильную сторону подумала, — улыбнулась Ева, — Всем известно, что драконы очень берегут то, что им нравится. Чаще всего это драгоценные металлы и камни, порой артефакты или книги, просто какие-то памятные вещи…

— Да ладно?.. — ошарашено прохрипела я, кажется догадываясь, что сокровищница «необычного мальчика Арши» состоит вовсе не из ночных горшков.

— Арши вот любит людей. Но присваивать людей сейчас запрещено, поэтому он просто присматривает за сохранностью того, что ему дорого. И ты…

— Часть его сокровищницы? — уточнила я.

— Да, — кивнула Ева, — на самом деле, это довольно грустно, ведь человеческий век короток. А ты еще и жуть какая неспокойная, — припечатала она с несвойственной ей язвительностью. 

— И большая у него сокровищница?

— Нет, слава Отцу-Дракону. Дор и Бор вот тоже его сокровища. И я. Есть еще пара разумных в Высоком, но они в основном полукровки, и Арши переживает за них не так сильно, как за своих людей.

С одной стороны, меня почему-то радовало, что в его глазах я практически буквально бриллиантик, с другой — довольно наивно с моей стороны было когда-то думать, что я могу просто переехать, и они все перестали бы обо мне заботиться. И Ева, и Дорик с Бориком — по сути действительно его. И идут за ним. И если он решил, что у него теперь новое золотце, то они скорее за мной бы переехали, чем вышли бы на прощание помахать платочком и пожелать удачи в новой жизни, выдохнув с облегчением. Если бы они мне не нравились, и я сама не хотела бы отпускать их из своей жизни, ситуация бы меня напрягла. Но и мне, и им повезло, что я все-таки привязалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Надо сказать, что узнав точно мотивы Раша, а неизвестны мне все-таки были только его мотивы (мотивом остальных был сам Раш и его веселые тараканы), я немного успокоилась. Некоторые моменты мне прояснились, и картину в общем я видела почетче.

— Милая, возвращайся в издательство, — неожиданно прервала мои мысли Ева; я вскинула на нее взгляд, — проблема ведь не в том, что ты влезаешь в неприятности со своими статьями.

Я смотрела на нее напряженно и чуть испытующе.

— А в чем?

— В том, что ты не думаешь о последствиях. И в том, что многое не знаешь о нашем мире.

— И что мне, каждое слово согласовывать и отказываться от всего, что может принести проблемы? — я улыбнулась ей, — Я тогда вообще ничего писать не смогу.

— Смысл в том, Шура, что твое слово для этого города уже значимо. Каждое твое слово. И каждое слово надо взвешивать, думая, к каким последствиям оно может привести тебя и других. Не для того, чтобы отказываться от всех слов, которые могут быть опасны, а для того, чтобы знать какую ты за них несешь ответственность. Готова ты к этой ответственности или нет. Ты больше не можешь, как маленькая, просто делать все, что в голову взбредет, не задумываясь о том, к чему это приведет. Но это и не значит, что ты больше не можешь делать ничего. Понимаешь?

Как ни странно, я понимала.

— Мы все переживаем, что ты отказалась от любимого дела. Но может это вовсе не обязательно? — я уставилась в тарелку и снова начала расковыривать еду ложкой, — просто попробуй работать более вдумчиво. Вдруг это будет не хуже, чем раньше?

— Может… — кивнула я. Было немного обидно, что никто не оценил мою попытку сделать им приятно, но гораздо больше меня воодушевила мысль, что я могу вернуться в газету. Попробовать снова, но немного по-другому? Узнавать еще больше информации? Не только о теме статьи, но и как она будет смотреться в общей картине? Какие есть причины написать о чем-то и к каким последствиям это может привести? Это почему-то наполняло меня энергией. Это казалось интересным.

Работать более вдумчиво.

Я чувствовала, что мне очень хочется попробовать. Возможно, это будет очень даже весело.

Глава 16. Влюбленные. Нерешительность

Ева неторопливо пришивала к платью кружево — изящное, тонкое, но очень ненавязчивое. Оно было почти незаметным, но безумно красивым, и, по мнению госпожи Киныси, очень подходило Шуре. Еве все больше и больше нравилась эта девочка, хотя сказать откровенно, Еве многие очень нравились.

Она с самой юности, безумно далекой для человеческой памяти и потому очень смутной в воспоминаниях, была до смешного снисходительной к недостаткам разумных существ, но очень благодарной и открытой к достоинствам. Можно было бы подумать, что Ева была наивной и видела только хорошее, но на самом деле Ева была проницательной гораздо более, чем обычно казалось окружающим. Сколько сама Ева себя помнит, она по самым мелким и незначительным поступкам могла сделать вывод о человеке в целом. Очень легко, как дышать, она подмечала самые незаметные детали и не менее легко по ним делала выводы. Тон голоса, мимика, слова, поступки… Она уже плохо помнила события, даты, из ее памяти количеством прожитых лет выдавливало образы когда-то важных для нее существ, но она вряд ли сможет забыть, какой восторг и любопытство с самого детства в ней вызывали разумные. Их чувства, мысли, поступки, блеск глаз, взмах руки, слезы, улыбки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})