Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна

Ева тихонько рассмеялась, сравнивая себя с Шурой. Ей казалось, что Шура смотрит на мир с таким же восторгом и любопытством, как и она когда-то, просто ее интерес вызывают немного иные вещи.

Ева не думала — и готова была поспорить с каждым, кто ей подобное заявит с несвойственной ей строгостью — что Шура равнодушная или бесчувственная. Что она невнимательна к другим. Просто ее забота была такой же ненавязчивой, незаметной и тонкой, как это кружево.

Она, например, знала, что Ева любит маленькие нежные норвеские ромашки, и свежий букетик всегда стоял на кухонном столе в вазочке. Без слов, улыбок, без всего того, что могло бы обратить внимание на то, что это она, Шура, делает для нее, Евы. Она не обращала на это внимание других, потому что и сама не считала это чем-то важным.

Мысли Евы плавно перетекли с Шуры к Арши. Когда-то, когда она еще была человеком, Ева была прислугой, хотя по сути, рабыней, в императорском дворце. Не было никаких причин, почему юный принц мог бы вообще узнать об ее существовании, если бы не особенности его характера.

Аррирашш всегда был необычным мальчиком, да! Слишком ласковый, слишком неамбициозный, слишком тихий и абсолютно неспособный к принятию иерархических систем — не слабый вовсе, но ни капли не конфликтный. Он одинаково прямо смотрел в глаза своим высокородным сородичам и бесправным поломойкам, к неудовольствию первых. С возрастом он смог воспитать в себе какую-никакую жесткость и расчетливость, научился плести интриги, с горем пополам освоил необходимый минимум в боевых искусствах, но суть его все-таки не поменялась.

Мальчик, когда-то сбегавший к ней на нижние этажи, чтобы послушать с маленькими служками придуманные ей сказки; с чего-то однажды решивший, что она его воспитательница, и заставивший всех это принять. Каким-то образом он стал центом ее жизни, ее короткой человеческой жизни, на протяжении которой он не успел вырасти даже до молодого мужчины. А она стала его главным сокровищем.

И он не смог ее отпустить. Мать-Землю и до этого не привечали на драконьих землях, но когда она благословила дитя Отца-Дракона, позволив ему воспользоваться чуждой для Его детей магией и создать голем с живой душой, поклонение Ей и упоминание Ее имени стало приравниваться к ереси.

Власть правящего рода строится на отсутствии любых связей с Ее детьми и Ее магией. На том, что они единственные чисты перед Его взором. То, что Аррирашш просил Ее благословения и получил его — государственная тайна.

Когда-то Еву звали Ларой. Но это было давно и неправда.

* * *

Первый Советник был был в легком отчаянии.

Когда-то он пообещал себе положить жизнь на служение императорскому роду, возвысившему и приблизившему его, низкородного недо-дракона, смеска, только за способности, за ум, за дело. Всю жизнь его преследовало по пятам его сомнительное происхождение. Ему довольно рано пришлось понять, что одного старания мало. Что талантов — мало. Ума — мало, трудолюбия — мало и желания — тоже мало. Что все это имеет значение только тогда, когда тебе готовы дать хоть шанс себя продемонстрировать в деле. Что на тебя готовы будут посмотреть, только если кто-то важный об этом попросит.

Шарам же ко всему прочему никогда не был особенно коммуникабельным. Замкнутый зануда — так бы его охарактеризовали многие. И не давали ни шанса. Но он был упертый, вот уж чего не отнять. Он легко смирился с тем, что никому не сдались его ум, трудолюбие, чистоплотность, но это смирение его, как ни странно, не останавливало.  Попытка за попыткой, провал за провалом, он искал кого-то, кто сможет его оценить, принять и забрать себе его верность.

С Ярролимом они учились вместе в столичной академии. Все представители правящего рода обязаны были получить образование в Высоком Городе, социализируясь среди представителей разных рас. Блажь — по мнению Шарама, но кто его спрашивал. Во время учебы они никогда не общались, да и с чего бы? Ни по положению, ни по характеру они были не схожи и особого внимания друг на друга не обращали. Просто через три года после выпуска, когда Шарам сидел в каком-то убогом кабаке на нижних этажах города, к нему неожиданно подсел мужчина с неприметной внешностью и спросил, почему такая светлая голова до сих пор не выбилась в приличное место. Оказалось, это был Ярм. Выбрался погулять под мороком и очень удивился, увидев его. Балбес. Нахватался от дяди дурости. Начал ныть, что его окружают одни кретины, заказал дешевой выпивки, а на утро Шарам проснулся во дворце с похмельем и провалами в памяти, но в должности личного помощника Ярма.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Са’Варши все были такими. Ярм мог сколько угодно думать, что это только его дядюшка — взбалмошный чудак, не вписывающийся в строго-иерархичное драконье сообщество, но Са’Варши все были такими. Они справедливо были Над драконьими родами, а не в ряд с ними, и конечно же дело было не в том, что лишь они остались «чисты пред Его взором», не запятнав себя никакой связью с детьми Темной. Но именно это было аргументом для остальных Гнезд. И правящий род не должен был лишаться этого аргумента.

Са’Варши были над условностями строго-иерархичного драконьего сообщества. Это было невероятно прекрасно. И это могло стать тем, что их погубит.

* * *

Я сидела перед зеркалом, заплетала косички. Вообще-то сегодня я не стала надевать платье. Но косички почему-то хотелось оставить. Сама я особо себе раньше никогда волосы не заплетала — в хвостик или пучок только. И получалось, мягко выражаясь, слегка небрежно.

Стоит ли мне вернуться в издательство?

Пару раз на какие-то школьные праздники мне заплетала косички Олежина мама. Ворчала, в сто двадцать пятый раз проходилась по моему происхождению, но зачем-то заплетала, завязывая их нелепо-огромными белыми бантами размером с мою голову каждый. Где, интересно, она их покупала?

И стоит ли мне снова писать статьи?

Со второго этажа шумно спускались на завтрак Дорик с Бориком. Переругивались, как всегда. Ева ласковым голосом их успокаивала и звала скорее за стол. В отражении я увидела, как Бор заходит в комнату, оставляя Дорика на кухне уговаривать Еву завтракать сладкими пирогами, а не рагу. Он подошел и положил подбородок мне на макушку.

— Доброе утро, — мужчина посмотрел мне в глаза через отражение.

— Доброе, — улыбнулась я.

— Хорошо получается уже, — он повертел в руках одну из косичек, а потом приложил ее мне под носом, делая усы, — почему ты не хочешь зайти к Луке? Это важно. Ответь мне, пожалуйста?

Я замерла и задумалась. Честно говоря, я и сама не могла точно сказать. Я каждый день думала, что надо зайти к Луке, но каждый раз меня что-то останавливало, я находила кучу совершенно незначительных причин, почему это надо сделать потом, а не сейчас. Я хотела его увидеть, поболтать с ним, но при мысли о встрече меня как будто начинало придавливать к земле бетонными плитами. Или будто все внутренние органы вдруг сжимались до размера сухофрутов.

— Не знаю, — ответила я Борику, скривившись, — не знаю. Хочу, но не могу. Не знаю! Как это объяснить?

Обычно я четко знала, чего хочу, а чего -нет. И если нет — то почему. И просто не делала, особенно не заморачиваясь; не хочу — значит не надо. А тут вдруг: хочу, но не делаю, не делаю — и мучаюсь, что не делаю. Всегда думала, что люди, не умеющие анализировать свои эмоции и желания — просто глупые, а теперь сама вот такая. Последнюю неделю я вообще не понимала, что со мной происходит. Я не то что Борику, я самой себе не могла внятно объяснить, и это было ужасно непривычно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Стоит ли мне вернуться в газету?

— Значит, все-таки хочешь? Скажи четко.

— Да.

Борик кивнул.

— Тогда я сам тебя отведу. Хочешь? — я молчала, — тебе не надо решать, я просто отведу тебя туда, потому что сам хочу зайти к Луке. Дурик сегодня уедет дурить, а одну тебя оставлять я бы не хотел. Ты сейчас в каком-то странном состоянии.

Я кивнула.

— Спасибо.

Он непривычно спокойно мне улыбнулся и потрепал по плечу, уходя на кухню.