Таинственный пасьянс - Юстейн Гордер

КОРОЛЬ БУБЁН

…мы должны носить на шее бубенчики…

Ещё прежде, чем я дошёл до смерти Фроде, папашка заворочался в кровати, но я был так захвачен чтением, что не мог отложить книжку-коврижку. Лишь когда он начал похрюкивать, я поспешил спрятать её в карман штанов.

— Хорошо спал? — спросил я, когда он уже сел в кровати.

— Сказочно хорошо! — ответил он, и одно мгновение его глаза блуждали по комнате. — И мне приснился удивительный сон, — сказал он.

— Расскажи! — попросил я.

Он всё ещё не встал с кровати. Может, он боялся, что забудет свой сон, если его ноги коснутся пола.

— Мне приснилось, что люди стали маленькими, как карлики, о которых ты вчера рассказывал. Но хотя все они были живые, только нас с тобой удивляло, что мы живём. И тут один старый врач обнаружил, что у всех карликов имеется странный знак под ногтем на большом пальце ноги. Без лупы или микроскопа рассмотреть его было невозможно. Знак состоял из обозначений одной из четырёх мастей игральных карт и числа, от единицы до нескольких миллионов. У одного был знак червей и число семьсот двадцать восемь тысяч девятьсот шестьдесят четыре, у другого — знак треф и число шестьдесят тысяч сто сорок три, у третьего — знак бубён и число две тысячи шестьсот пятьдесят девять. На собрании, напоминающем тинг или народное вече, выяснилось, что одинаковых номеров не было ни у кого. Таким образом всё человечество оказалось одним большим пасьянсом. Но — тут мы подошли к самому главному — оказалось, что у двух карликов вообще не было никаких знаков. И этими карликами были мы с тобой, Ханс Томас. Из-за этого все остальные карлики стали нас бояться. В конце концов они постановили, что мы должны носить на шее бубенчики, чтобы все слышали, где мы находимся.

Мне пришлось признать, что это необычный сон, но в то же время я подумал, что папашка просто продолжил то, на чём я остановился вчера вечером, читая книжку-коврижку.

— Просто невероятно, какие мысли и идеи прячутся у человека в голове, — сказал он наконец. — Но самые глубоко лежащие идеи проявляются только во сне.

— В том случае, если эта голова не слишком затуманена алкоголем, — ввернул я.

На этот раз он взглянул на меня и широко улыбнулся, не произнеся сам ничего ехидного. Неожиданным было и то, что мы пошли завтракать до того, как он выкурил первую утреннюю сигарету. Завтрак в отеле "Титания" был и очень простой и по-настоящему первоклассный. На столе уже стояла какая-то дешёвая ерунда, стоимость которой была включена в стоимость проживания в отеле. Но тут же был и большой буфет, где можно было взять вкуснейшие блюда, если, конечно, ты был богат и мог за них заплатить.

Папашка никогда не был обжорой, но тут он взял и апельсиновый сок, и йогурт, и яйца, и помидоры, и ветчину, и аспарагус. Я тоже неплохо запасся едой.

— Ты вообще-то прав относительно того, что булькает в бутылке, — признался он, разбив яйцо. — Я почти забыл, что мир так ярок.

— Но, надеюсь, ты не перестанешь философствовать? — спросил я.

Я всегда немного опасался, что все его хитрые мысли связаны с содержимым бутылок и что он, перестав прикладываться к ним, вдруг станет самым обычным человеком.

Он с удивлением поглядел на меня.

— Ты что, спятил? Вот теперь я стану опасным философом.

Я вздохнул с облегчением, а он уже снова пустился в свои рассуждения.

— Ты знаешь, почему большинство людей бродят по свету, нисколько не удивляясь тому, что видят вокруг себя? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

— Потому что они ко всему привыкли. — И продолжал, посыпав яйцо солью: — Люди не верили бы в существование мира, если бы много-много лет не привыкали к нему. Мир — это то, что легко может изучать даже ребёнок. Дети так восхищаются всем, что видят вокруг себя, что часто не верят собственным глазам. Поэтому они тычут пальцами налево и направо и спрашивают обо всём, что видят. Со взрослыми не так. Мы всё видели уже столько раз, что в конце концов стали считать действительность данностью.

Мы ещё долго сидели за столом и ели сыр с ветчиной. Наконец наши тарелки опустели, тогда папашка сказал:

— Давай пообещаем друг другу одну вещь!

— Это смотря какую, — состорожничал я.

Он глубоко заглянул мне в глаза.

— Давай пообещаем друг другу, что не покинем эту планету до того, пока не узнаем побольше о том, кто мы и откуда взялись.

— Согласен, — сказал я и над столом пожал папашке руку.

— Но прежде мы должны найти маму, — прибавил я. — Думаю, что без неё у нас ничего не получится.

♥ ЧЕРВИ

ТУЗ ЧЕРВЕЙ

…я перевернул карту — это был туз червей…

По дороге в Пирей папашка был очень возбуждён.

Я не мог понять, возбуждён ли он потому, что мы ехали в Пирей, или потому, что ещё до вечера он должен был позвонить тому агенту, который, возможно, скажет нам, где мы сможем встретить маму.

Припарковав свою машину в центре Пирея, мы пошли в международный порт.

— Здесь мы швартовались семнадцать лет назад, — сказал наконец папашка и показал на пирс, где был пришвартован большой русский торговый корабль. Потом стал говорить, что жизнь состоит из смыкающихся в конце концов кругов.

— Когда ты должен звонить? — спросил я.

— После трёх, — сказал он.

Он посмотрел на часы, я — тоже. Время ещё не перевалило за половину первого.

— Судьба — это головка цветной капусты, которая растёт одинаково во все стороны, — заметил я.

Папашка раздражённо махнул рукой.

— О чём это ты, Ханс Томас?

Я понял, что он нервничает, не зная, что произойдёт, когда мы встретим маму.

— Мне хочется есть, — сказал я.

Это была неправда, но не так-то легко придумать что-то, имеющее отношение к цветной капусте. Так или иначе, кончилось тем, что мы пошли в знаменитый порт Микролимано, чтобы там перекусить.

По дороге мы прошли мимо судна, которое отправлялось на остров Санторино. Папашка рассказал, что в давние времена этот остров был гораздо больше, чем теперь, но в результате активной вулканической деятельности почти целиком погрузился в море.

На ланч мы заказали муссаку. Папашка проронил несколько слов о рыбаках, которые возились с сетями неподалёку от ресторана, но вообще за едой мы почти не говорили. Зато каждый из нас раза три или четыре взглянул на часы. Мы оба старались сделать это незаметно, но ни он, ни я не умели ничего делать украдкой.

В конце концов папашка сказал, что пора звонить агенту. Было без четверти три. Перед уходом он заказал мне большую порцию мороженого, но ещё до того, как его принесли, я достал лупу и книжку-коврижку.

На этот раз я спрятал маленькую книжечку под столом и пытался читать так, чтобы никто не видел, что я делаю.

♥ "Я помчался по склону к домику Фроде. Пока я бежал, мне казалось, что я чувствую слабое покачивание под ногами, как будто почва, на которую я ступал, плохо держала меня.

У домика Фроде я оглянулся вниз, на селение. Многие карлики тоже покинули праздничный зал и суетливо бегали между домами. Кто-то крикнул:

— Убьём его!

— Мы убьём их обоих! — откликнулся другой.

Я рванул дверь домика. Теперь, когда я знал, что нога Фроде больше никогда здесь не ступит, дом показался мне безнадёжно пустым. Я упал на скамью и перевёл дух.

Встав, я долго смотрел на маленькую золотую рыбку, которая плавала передо мной в большой круглой чаше. Одновременно я заметил в углу белый мешок, наверное, он был сшит из кожи местного шестиногого животного. Я вылил воду с рыбкой в пустую бутылку, стоявшую на скамье у окна, и осторожно поставил бутылку вместе с чашей в белый мешок. На полке над дверью я нашёл пустую деревянную коробку, в которой Фроде хранил свои карты в первые годы жизни на острове. Её я тоже положил в мешок. Я бегал по дому Фроде и бросал в мешок первое, что попадалось мне под руку. Сняв стеклянную фигурку, представлявшую собой моллука, я услыхал у дома какой-то звон. И тут же в дом вбежал Джокер.

— Мы должны сейчас же бежать к морю, — запыхавшись, сказал он.

— Мы? — удивился я.

— Да, мы оба. Но надо спешить, моряк.

— Почему?

— Волшебный остров разрушается изнутри, — проговорил он, и я вспомнил Игру Джокера.

Пока я затягивал мешок, Джокер рылся в шкафу. Вскоре он вернулся со сверкающей бутылкой. Она была наполовину заполнена пурпурным лимонадом.

— Возьмём и это, — сказал он.

Мы вышли на крыльцо. Нас встретило пугающее зрелище. По склону поднималась толпа карликов — некоторые пешком, некоторые верхом на моллуках. Впереди скакали четыре валета с поднятыми мечами.