В поисках Олеговой Руси - Константин Анисимов

Ко второй группе племен летописец относит вислянско-днепровские племена, составившие ядро Польского и Древнерусского государств. Согласно летописцу, причиной расселения этих племен стало вторжение «волохов» и их насилия. Племена, занявшие Повисленье, назвались ляхами. К числу их принадлежали гнезненские поляне – поляки, а также велеты-лютичи, поморяне и мазовшане. Восточную отрасль этой группы славянских племен составили, по представлению летописца, древляне, дреговичи, днепровские поляне, северы, кривичи-полочане и ильменские словене, предки новгородцев. К этому списку, по всей видимости, следует добавить также бужан и дулебов, забытых летописцем. Это подтверждается, с одной стороны, археологическими данными, которые действительно подтверждают общее происхождение, во всяком случае, полян, древлян и дреговичей с бужанами и дулебами, а с другой – последующим заявлением летописца: «Се бо токмо словтнескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, новъгородьци, полочане, дьрьговичи, стверо, бутане, зане стдять по Бугу, послтже же волыняне». Эта фраза до сих пор смущает историков, так как из списка оказались исключены и смоленские кривичи, и радимичи, и хорваты, и вятичи, и уличи с тиверцами. Если отсутствие одних племен (вятичи, тиверцы, уличи) еще можно объяснить тем, что во времена написания летописи они не входили в состав Руси, то отсутствие хорватов и кривичей такому объяснению не поддается. Это привело к появлению околонаучных толкований, объявляющих все племена, не упомянутые в списке «словенского языка», кем угодно, но только НЕ славянами: балтами, сарматами. Однако все становится на свои места, если предположить, что данный отрывок изначально подводил итог преданию о расселении дунайских словен на Вислу и Днепр, разорванный при последующей редакции преданием о посещении киевских гор и «пути из варяг в греки» апостолом Андреем[56]. Здесь бужане помещены вместе с племенами – выходцами с Дуная. По вине ли летописцев, переписчиков ли, бужане выпали из предания о расселении, но именно в этом варианте оно приобретает логический вид. Изначальный текст был разорван, помимо сказания об апостоле Андрее, также еще несколькими вставками: перечислением данников и неславянских народов, входящих в Русское государство, и рассуждением летописца о языческих славянских обычаях с обширной цитатой из Амартола. За исключением их, предание превращается в предысторию Киевской Руси, рассказывающую о расселении славян, вторжениях волохов, обров (аваров), «белых угров», печенегов и черных угров (мадьяр), о создании Полянского княжества Кием, Щеком и Хоривом и хазарской дани:

«По мнозѣхъ же временѣхъ сѣлѣ суть словени по Дунаеви, кде есть нынѣ Угорьская земля и Болгарьская. От тѣхъ словенъ разидошася по земьли и прозвашася имены своими, кде сѣдше на которомъ мѣстѣ. Яко пришедше сѣдоша на рѣцѣ именемъ Моравѣ, и прозвашася морава, а друзии чесѣ нарекошася. А се ти же словѣне: хорвати бѣлии, серпь и хорутане. Волохомъ бо нашедшим на словены на дунайскые, и сѣдшимъ в нихъ и насиляющимъ имъ. Словѣне же ови пришедше и сѣдоша на Вислѣ, и прозвашася ляховѣ, а от тѣхъ ляховъ прозвашася поляне, ляховѣ друзии – лютицѣ, инии мазовшане, а инии поморяне.

Такоже и тѣ же словѣне, пришедше, сѣдоша по Днепру и наркошася поляне, а друзии деревляне, зане сѣдоша в лѣсѣхъ, а друзии сѣдоша межи Припѣтью и Двиною и наркошася дреговичи, и инии сѣдоша на Двинѣ и нарекошася полочане, рѣчькы ради, яже втечеть въ Двину, именемь Полота, от сея прозвашася полочанѣ. Словѣне же сѣдоша около озера Илмера, и прозвашася своимъ именемъ, и сдѣлаша городъ и нарекоша и Новъгородъ. А друзии же сѣдоша на Деснѣ, и по Семи, и по Сулѣ и наркошася сѣверо. И тако разидеся словенескъ языкъ, тѣмьже и прозвася словеньская грамота.

Поляномъ же живущиим о собѣ и владѣющимъ роды своими, яже и до сея братья бяху поляне, и живяху кождо съ родом своимъ на своихъ мѣстехъ, володѣюще кождо родомъ своимъ. И быша 3 брата: а единому имя Кий, а другому Щекъ, а третьему Хоривъ, и сестра ихъ Лыбѣдь. И сѣдяше Кий на горѣ, кдѣ нынѣ увозъ Боричевъ, а Щекъ сѣдяше на горѣ, кдѣ нынѣ зовется Щековица, а Хоривъ на третьей горѣ, отнюду же прозвася Хоривица. Створиша городокъ во имя брата ихъ старѣйшаго и наркоша и Киевъ. И бяше около города лѣсъ и боръ великъ, и бяху ловяще звѣрь, бяхуть бо мудрѣ и смыслени, и нарицахуся поляне, от нихъ же суть поляне – кияне и до сего дни.

Инии же, не вѣдуще, ркоша, яко Кий есть перевозникъ бысть, у Киева бо перевозъ бяше тогда съ оноя страны Днепра, тѣмь глаголаху: «На перевозъ на Киевъ». Аще бо былъ перевозникъ Кый, то не бы ходилъ къ Цесарюграду. Но сий Кий княжаше в роду своем, и приходившю ему къ цесарю – не свѣмы, но токмо о сѣмъ вѣмы, якоже сказають: яко велику честь приялъ есть от цесаря, которого не вѣмъ и при котором приходи цесари. Идущю же ему опять, приде къ Дунаеви, и възлюби мѣсто, и сруби городокъ малъ, и хотяше сѣсти с родомъ своимъ, и не даша ему близъ живущии; еже и донынѣ нарѣчють дунайци городище Киевѣць. Киеви же пришедшю въ свой городъ Киевъ, ту и сконча животъ свой, и брата его – Щекъ и Хоривъ, и сестра ихъ Лыбѣдь ту скончашася. И по сей братьи почаша дѣржати родъ ихъ княжение в поляхъ, а въ деревляхъ свое, а дрьговичи свое, а словѣне свое въ Новѣгородѣ, а другое на Полотѣ, иже и полочанѣ. Се бо токмо словѣнескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, новъгородьци, полочане, дьрьговичи, сѣверо, бужане, зане сѣдять по Бугу, послѣже же волыняне.

Словеньску же языку, якоже ркохом, живущю на Дунаи, придоша от скуфъ, рекше от козаръ, рекомии болгаре, и сѣдоша по Дунаеви, насѣлницѣ словеномъ бѣша. А посемъ придоша угре бѣлии и наслѣдиша землю словѣньскую, прогнавше волохы, иже бѣша приялѣ землю словеньску. Си бо угри почаша быти пр-Ираклии цесари, иже ходиша на Хоздроя, цесаря пѣрьскаго. В си же времена быша и обре, иже воеваша на цесаря Ираклия и мало его не яша. Си же обри воеваша на словѣны и примучиша дулѣбы, сущая словѣны, и насилье творяху женамъ дулѣбьскымъ: аще поѣхати бяше обрину, не дадяше въпрячи коня, ни волу, но веляше въпрячи 3, или 4, ли 5 женъ в телѣгу и повести обрина, и тако мучаху дулѣбы. Бяху бо обри тѣломъ велицѣ, а умомъ горди, и потреби я Богъ, и помроша вси, и не оста ни единъ обринъ. И есть притча в Руси и до сего дни: погибоша аки обри, ихъ же нѣсть ни племене, ни наслѣдка. По сихъ бо придоша печенизѣ, и пакы идоша угри чернии мимо Киевъ послѣже при Ользѣ.

Поляномъ живущимъ о себѣ, якоже ркохомъ, сущии от рода словѣньска и наркошася поляне, а деревляне от словенъ же и нарекошася древляне; радимичи бо и вятичи от ляховъ. Бяста бо два брата в лясѣхъ: Радимъ, а другый Вятко, и, пришедша, сѣдоста: Радимъ наСъжю, и прозвашася радимичи, а Вятко сѣде своимъ родомъ по Оцѣ, от него прозвашася вятичи. И живяху в мирѣ поляне, и древляне, и северо, и радимичи, и вятичи и хорвати. Дулѣби же живяху по Бугу, кде нынѣ волыняне, а уличи, тиверци сѣдяху по Бугу и по Днѣпру, и присѣдяху къ Дунаеви. И бѣ множество ихъ, сѣдяху бо по Бугу и по Днепру оли до моря, и суть городы ихъ и до сего дне, да то ся зовяху от Грѣкъ Великая скуфь.

По сихъ же лѣтехъ, по смерти братья сея, быша обидими деревляны и инѣми околными. И наидоша я козаре, сѣдящая в лѣсѣхъ на горах, и ркоша козарѣ: «Платите намъ дань». Здумавше же поляне и вдаша от дыма мечь. И несоша козарѣ къ князю своему и къ старѣйшинамъ своим и рѣша имъ: «Се, налѣзохомъ дань нову». Они же рѣша имъ: «Откуду?», Они же рѣша имъ: «В лѣсѣ на горах, над рѣкою Днѣпрьскою». Они же ркоша: «Что суть вдалѣ?» Они же показаша мечь. И рѣша старцѣ козарьстии: «Не добра дань, княже! Мы доискахомся оружьемь одиноя страны, рѣкше саблями, а сихъ оружье обоюду остро, рекше мечи. Си имуть имати и на нас дань и на инѣхъ странахъ». Се же събысться все: не от своея воля ркоша, но от Божия изволѣнья. Яко и при фараонѣ, цесари егупетьстемь, егда приведоша Моисѣя пред фараона, и ркоша старци фараони: «Сий хощеть смирити область Егупетьску»; якоже и бысть: погыбоша егуптянѣ от Моисѣя, а пѣрвѣе бѣша работающе имъ. Тако и си: пѣрвѣе владѣша, а послѣдѣ самѣми владѣют; якоже и бысть: володѣють бо козары русьстии князи и до днешняго дне».

В таком виде текст сам не только может ответить на многие вопросы, которые ранее вызывали многочисленные споры, но и приблизительно датировать описанные события. К примеру, удается отождествить «волохов» с ромеями – византийцами, которые в 592–594 гг. совершили несколько разгромных нападений на дунайских славян, в результате которых погибли вожди дунайцев Ардагаст и Пирагаст, а «рикс словен» Мусокий попал в плен и, кажется, вместе со всеми пленниками был передан аварскому кагану. Вслед за этим последовало покорение аварами дулебов, привязанное летописцем к временам императора Ираклия (610–641)[57], а также появление болгарской орды Аспаруха, который сумел договориться с дунайскими славянами и положил начало Болгарскому царству. Удивление вызывает появление после болгар «белых угров», освободителей дунайцев от валашского засилья. Уточнение летописца, что эти «белые угры» совершили набег на Хосроя Ануширвана, царя Персии, позволяет отождествить их с сарагурами («сары» – тюрк. желтый, светлый, белый), которые возглавляли кочевые племена Дагестана и Поволжья до возвышения хазар. Однако сарагуры никогда не появлялись в Подунавье, да и вряд ли переходили даже Дон. Уместно предположить, что «белые угры» летописца соответствуют гуннам, тем более что и сарагуры были одним из гуннских племен. Однако гунны лидировали на Дунае задолго до появления аваров и болгар. Очевидно, летописец просто ошибся в хронологии, что, в общем, странно,[58] или же появление «белых угров» возникло в результате ошибки переписчика. Указание на то, что «белые угры» изгнали «волохов», притеснявших дунайцев, очень напоминает обстоятельства создания Первого Болгарского государства, что в свою очередь заставляет думать, что первоначально «белые угры» – лишь другое название болгар-кочевников. Следом за «белыми уграми» в причерноморских степях летописец почему-то помещает печенегов, а после них «черных угров» – мадьяр. На первый взгляд, здесь тоже можно усмотреть ошибку летописца, ведь источники говорят о том, что печенеги пришли уже после мадьяр и изгнали тех в Паннонию. Между тем и Никоновская летопись сообщает о столкновении Аскольда и Дира с печенегами еще в 861 году, а «Худуд-аль-Алем» сообщает о двух ветвях печенегов до вторжения их в Причерноморье – хазарских и тюркских, живущих за Волгой. «Хазарские печенеги» – это, вероятно, первая волна этого народа, разбитая русью и вынужденная подчиниться хазарам.