Крестовый поход детей - Туллио Аволедо

Несмотря на то что Чинос создавали много шума и часто преувеличенно хвастали своим могуществом и цивилизованностью по сравнению с соседними поселениями, по мнению Джона, они не были злым народом. Наверное, если бы было время пожить среди Чинос, они бы даже понравились ему. Две этнические группы, составлявшие сообщество, по-видимому, объединились без затруднений, на основании своеобразного разделения труда: китайцы больше занимались торговлей и промышленным производством, а латиноамериканцы — выращиванием грибов, разведением мышей и военной службой. Однако строгого разграничения не существовало: некоторые латиноамериканцы занимались торговлей, а некоторые азиаты агрокультурой. Только войско, по-видимому, состояло исключительно из латиноамериканцев. «Интересно бы узнать, почему», — подумал Джон. Но сейчас у него были более насущные и важные вопросы.

Некоторое время шли молча. Единственным звуком, слышавшимся в темноте, был звук их собственных шагов, эхом отражавшийся от стен туннеля.

―  Джон, — окликнул раввин.

―  Да?

―  Я думаю об одной вещи. Хочу тебя спросить.

―  Давай.

―  Это касается твоей религии. Ты все еще чувствуешь себя католиком? Я хочу сказать, ты еще подчиняешься папе и все такое? Проводишь мессы?

―  Папы больше нет. А мессы да. Я провожу мессу каждый раз, когда появляется возможность.

―  Папы больше нет?

―  Нет. Наша миссия в Венеции была связана именно с этим.

Некоторое время Самуэль молчал. Потом он сказал:

―  И все-таки, ты по-прежнему считаешь себя католиком?

―  Думаю, да. Да.

―  Я просто думал... После всего произошедшего... Может быть, это один из тех моментов, когда Церковь может измениться. Я имею в виду новые формы христианства. Эта катастрофа могла бы стать почвой для обновления веры. Когда-то я читал книгу о раннем христианстве. В ней говорилось, что на протяжении нескольких веков существовало бесконечное множество вариаций христианства. Были, например, докетисты, эбиониты, гностики, маркиониты и многие другие. В конце концов победили протоортодоксы, чья версия христианства стала религией Римской империи. Но если бы победил какой-нибудь другой вариант, история развивалась бы совсем по-другому.

―  Можно сказать, да. Ты что-нибудь знаешь об Аквилейской церкви?

―  Нет.

―  Она была основана в Александрии. У нее был собственный символ веры, отличный от Никейского, и довольно странная, на наш взгляд, форма проведения богослужения: их мессы пелись, как госпел, а проводившие их танцевали. Одного из их епископов за его танцевальные таланты даже стали называть elegans.

―  Сильно.

―  Погоди, это еще не все. Они проводили богослужение не по воскресеньям, а по субботам, как вы. В этом проявилось восточное происхождение нашей Церкви, основанной евреем — апостолом Христа. Представь себе: традиция считать священным днем субботу сохранялась в фриульских деревнях вплоть до Тридентского собора, когда местный клир и Инквизиция искоренили ее.

―  Вы много потеряли. Эта маниакальность, с которой Церковь искореняла разные ростки, чтобы вырастить скучный английский газон там, где мог бы благоухать цветник...

―  Прости, что перебиваю тебя, Самуэль. Но я тоже хотел бы спросить тебя кое о чем. Как тебе удалось собрать вместе столько евреев? Не знал, что в Милане была община. Я думал, их очень мало.

Смех раввина заполнил темное пространство туннеля. Это был смех человека, которому действительно от души смешно.

―  Среди нас очень мало евреев! Я имею в виду этнических. Наша община исповедует иудаизм, потому что я оказался единственным верующим в Боноле. Мало-помалу они приняли мой культ. Единственное, чего мне никак не удается сделать, — это убедить их сделать обрезание. Что, заметим в скобках, было слабым местом и у эбионитов. Никто из неевреев не соглашался на обрезание, необходимое, чтобы стать одним из них.

У раввина был приятный голос. У шедшего в темноте Джона временами возникало ощущение, что он слушает радио в автомобиле. Они говорили долго, сравнивали свои религии, свои веры, обменивались историями и начинали испытывать все большее взаимное уважение.

После стольких лет одиночества и сомнений найти человека, который настолько уверенно чувствует себя со своей верой, стало для Джона большим облегчением. А вот идти в темноте было, напротив, очень утомительно. Самуэль, хоть был десятью годами моложе Джона, с трудом поспевал за упругими шагами священника. Туннель был в ужасном состоянии. Рельсы выкорчеваны и использованы для сооружения заграждений, но не подвижных блокпостов, как по дороге на станцию Кадорна, а массивных решеток, сквозь которые не смогло бы пробраться ни одно существо крупнее человека. Раввин печально смотрел на очередное препятствие в дрожащем свете заводного фонарика.

―  Интересно, почему решетки стоят так редко. Ведь они не могут остановить людей. Вот если бы их поставили почаще...

―  Думаю, что если уж тебе по какой-то причине приходится перебираться с одной стороны этих заграждений на другую, поневоле возблагодаришь небеса за то, что ширина позволяет тебе пролезть.

―  «Позволяет» — это как-то громко сказано.

―  Отчаяние помогает. Ты не представляешь себе, на какие вещи оказывается способен человек, находясь в опасности.

Они сняли рюкзаки и теплые куртки. Воздух был холодным, но не ледяным: туннель лежал на довольно большой глубине. Первый шаг сделал Джон. Он изогнулся и задержал дыхание, чтобы протиснуться на противоположную сторону. Остальное было уже легко.

―  Давай, теперь твоя очередь, — сказал он, держа фонарик. Самуэль был более худым и пролез почти без труда. Но и у него это заняло некоторое время.

―  Теперь понимаешь, почему они не поставили столбы еще ближе друг к другу? Мы с тобой вышли через единственный проход. Даже один вооруженный автоматом человек может остановить здесь любого невооруженного агрессора. Естественно, тот, кто проектировал это заграждение, думал о невооруженных врагах. Не о людях.

Оказавшись по ту сторону заграждения, они погрузились в бездонную тишину. Было слышно биение сердец, шуршание пыли под сапогами, и это были чистые, абсолютные звуки.

Они напомнили Джону чувства, которые он испытал, впервые в жизни послушав The Dark Side of The Moon Пинк Флойд на стереосистеме своего отца. Игла опустилась на пластинку. Звуки, хлынувшие из дорогущих колонок «Nautilus», были настолько чистыми, что казались живыми. То же самое происходило и здесь: каждый шум вырисовывался отчетливо, рельефно, так что казалось, до него можно дотронуться.

Самуэль собрался шагнуть вперед, но Дэниэлс остановил его, схватив за руку.

―  Нет. Здесь начинается минное поле.

Лоб раввина мгновенно покрылся холодной испариной.

―  Мог бы предупредить.

―  Зачем? Чтобы ты заранее начал нервничать? Зажги фонарик.

Раввин послушался.

― Иди по моим следам, — сказал Джон. Карта была предельно ясной и точной. Священник быстро осмотрел ее. Затем передал Самуэлю.

―  Возьми. Она может понадобиться на обратном пути, если придется идти одному.

―  Но ты не сможешь идти без карты.

―  Я ее уже выучил. Иди по моим следам.

И, не дожидаясь ответа, он пошел вперед так уверенно и быстро, что молодой раввин испугался.

Два шага влево, один вперед, один вправо.

Смерть окружала их.

Самуэль ощущал ее присутствие, как присутствие дикого зверя в засаде.

Один неверный шаг, и их тела разнесет на куски.

Всего один неверный шаг отделял их от небытия.

Самуэль читал про себя древнюю утреннюю еврейскую молитву.

Извечный, преисполнись состраданьяИ сжалься над Израилем, любимым сыном Своим.Ибо страстно жажду яУвидеть великолепие могущества Твоего.Молю Тебя, Бог мой, услада сердца моего,Сжалься же и не скрывай от меня лик Свой.Яви Себя, Любимый,И раскинь надо мной шатёр Своего мира.Озари землю славой Своей,И будем мы ликовать, будем радоваться Тебе!Поспеши, Любимый, ибо пришла пора,И будь милостив к нам, как в прежние времена[22]

Вскоре раввин впал в состояние, близкое к трансу. Он шел и молился. Молитва задавала ритм шагам, и в какой-то момент показалось, что он может идти с закрытыми глазами, отдавшись гипнотическому ритму.