Крестовый поход детей - Туллио Аволедо

―  Невеселое местечко, — заметил Самуэль, стуча зубами.

Джон провел пальцем по поверхности стены.

―  Она ледяная.

С каждым шагом становилось все холоднее и холоднее. Изо рта шел пар.

―  Ты еще можешь вернуться назад.

Раввин отрицательно помотал головой.

―  Тогда пойдем быстрее.

Отражение Джона на гладкой блестящей поверхности стены страшно исказилось, Как в темном зеркале. Он выключил фонарик. Иногда ему было жаль утраченного дара потустороннего зрения. С ним он мог бы увидеть в инфракрасном излучении любого врага, особенно при таком морозе. Уже не в первый раз он задумался о том, не таким ли зрением обладали Создания ночи.

Весьма вероятно.

Вспомнился Монах и странные отношения, которые их связывали. И еще более странный мир, в котором они встретились.

―  Как ты познакомился с этим странным существом? — спросил ровно в этот момент Самуэль.

Джон надолго задумался.

Ответить на вопрос было нелегко.

Но, быть может, как раз пришло время сделать это.

―  Это случилось недалеко от Равенны. Я двигался очень осторожно, совершая переходы только по ночам. Хотел избежать встречи с часовыми Церкви. Равенна — ее северный аванпост. Я шел по бывшей автостраде Ромеа в поисках убежища, в котором мог бы провести дневные часы, когда вдруг услышал за спиной звон колокольчика. В тот момент звук показался невероятным. Я подумал, что это галлюцинация, вероятно вызванная усталостью, но обернулся. Из-за валившего снега видимость была ограничена несколькими метрами. С восхода прошло совсем немного времени, и свет был слабым. Звон колокольчика приближался, и постепенно в гуще метели начала вырисовываться какая-то фигура. Я пригляделся. Фигура двигалась очень странно. Когда мне удалось как следует ее разглядеть, я понял, что на ней что-то вроде монашеской рясы. Лицо покрывал капюшон. Под ним я не видел ничего, кроме темноты. Фигура остановилась рядом со мной. Оказалось, что колокольчик, который я услышал, висел на посохе.

―  Добрый день, — сказал Монах.

―  Добрый день, — ответил я удивленно.

―  Ты путешествуешь днем. Для тебя это небезопасно.

―  Откуда ты знаешь?

―  Просто знаю.

―  Я еще не успел найти место, чтобы остановиться. Я ищу его уже несколько часов.

―  Есть одно место недалеко отсюда. Хорошее укрытие. Если хочешь, я отведу тебя туда.

―  Кто ты? Почему я должен доверять тебе? — допытывался я.

―  Ты служитель Святой Римско-католической церкви, но в данный момент — всего лишь заблудшая овечка, как вы выражаетесь. И я тебе нужен. Поэтому тебе придется довериться мне.

―  «Откуда ты знаешь, что я священник?» — первое, о чем я его спросил. Но в ответ он только пожал плечами. Как бы то ни было, он был прав. День приближался. В его свете снег не мог укрыть меня от глаз дозорных. А в окрестностях Равенны их всегда было много. И я решил довериться ему. Укрытие действительно отыскалось. Это был крестьянский дом. Он разрушился, но в подвал можно было пробраться. Обломки верхних помещений служили дополнительной защитой от радиации. Кроме того, дом стоял достаточно далеко от дороги, и патрульным не пришло бы в голову осматривать его. Снег практически моментально скрыл наши следы. Мне удалось спрятать сани и их содержимое под идеально подошедшим по размеру навесом.

Потом Монах отвел меня в подвал и закрыл за нами люк.

―  И ты доверился ему?

―  У меня не было выбора. Кроме того, да, он почему-то вызывал у меня доверие.

В подвале было почти тепло, особенно по сравнению с улицей, где мелкий снег перерос в настоящую метель. Монах, как я стал называть его про себя, кивком показал на угол, в котором лежала разбитая деревянная бочка. Из этой сухой древесины я развел костер в месте, которое он мне показал. Получилось просто прекрасно: дым поднимался вверх и выходил через невидимые отверстия в потолке. Мне практически нечем было поделиться, но Монах не проявил никакого интереса ни к еде, ни к воде, которые я ему предложил. В красноватом свете костра темнота под его капюшоном казалась черной дырой, способной поглощать свет.

―  Вон в той высокой бутылке есть вино, — сказал Монах.

―  Оно наверняка давно превратилось в уксус.

―  Нет, оно еще не испортилось. Попробуй.

Я подошел к бутылке. Нацедил вина в свою миску. Он был прав. Вино было прекрасное.

Я предложил его Монаху, но тот снова отказался.

Я выпил довольно прилично. Я уже так давно не наслаждался вкусом вина, что его аромат казался мне настоящим чудом.

Я пил и говорил. Монах сидел молча и слушал. Он спросил меня, как так вышло, что я шел совсем один и тащил такие тяжелые сани.

―  И что ты ответил ему?

―  Вино развязало мне язык. Боюсь, я рассказал ему все. Вероятно я и сам не подозревал, насколько сильно мне нужно было исповедаться, не держать все внутри себя. В конце Монах кивнул...

―  Путь до Рима долог и опасен, — сказал он. — Начиная отсюда —  все меньше дорог, по которым можно пройти, и все больше блокпостов.

―  У меня нет выбора, — ответил я.

―  Выбор есть всегда. Дорога на Милан почти свободна.

―  Но я иду не в Милан.

―  Никогда нельзя знать наверняка. Если путь короче, это не означает, что он лучше.

Я ухмыльнулся. Я чувствовал себя пьяным. Рыгнул, и отрыжка от чересчур крепкого вина наполнила рот кислым. Монах протянул руку, чтобы палкой расшевелить пламя костра.

И в тот момент я увидел его руку.

―  И что ты подумал?

―  Я решил, что просто пьян. Что все это просто снится и утром, когда я проснусь, ничего не будет. Но той ночью случилась одна вещь.

Я проснулся, и вдруг хмель совершенно исчез. Я видел все вокруг предельно ясно и четко.

Монах сидел рядом и пристально смотрел на меня. Капюшон уже не закрывал лица, но, поскольку за спиной монаха горел костер, я увидел только черный гладкий овал.

Вспомнилось секундное видение черного когтя, шевелившего пламя. Я спросил себя, как мне удалось заснуть рядом с этим монстром.

―  Проснись, Джон, — сказал тот.

―  Что такое? — ответил я, протирая слипшиеся ото сна глаза.

―  Я должен кое-что сделать для тебя.

―  Ты уже сделал для меня очень много. Убежище, вино.

―  Подарок, который я хочу сделать, гораздо ценнее.

―  Ах, ну ничего себе, — сказал я с издевкой. — Насколько ценнее?

―  Суди сам, — произнес он. И поднес правую руку к моим глазам.

Я почувствовал резкую головную боль. Иногда говорят, что сильная боль ослепляет, но это всего лишь образное выражение, лишенное прямого смысла.

Боль, которую испытал я, ослепила меня в самом буквальном смысле. Я провалился в темноту.

―  А потом?

―  А потом в темноте я услышал звон колокольчика и увидел Монаха, появившегося вдалеке. Сначала он был не больше точки, но постепенно становился все больше, пока не оказался прямо передо мной.

―  Ты как? — спросил он меня.

―  Что ты сделал с моими глазами?

―  Я избавил их от недостатка.

―  Какого недостатка?

―  Они работали слишком хорошо. Настолько хорошо, что для тебя это было опасно. Тебе нужны особенные глаза. И я дал их тебе. Ты отплатишь мне за них, когда сможешь.