Офицеры - Елена Караваешникова

22

Президент Агильера принял трех старших офицеров, возглавлявших следственную комиссию. Он был в трауре по случаю трагической кончины своего брата, верховного главнокомандующего республики Джошуа Агильеры. Со сдержанным достоинством человека, мужественно переживающего свое горе, президент сказал, что считает себя обязанным посвятит русских друзей в истинные обстоятельства трагедии. Официально было объявлено, что генерал Агильера погиб во время террористического налета на резиденцию, но на самом деле, сказал президент, он застрелился, узнав о предательстве полковников, вошедших в сговор с главарями оппозиции и пытавшихся осуществить военный переворот. Генерал Агильера не смог пережить того, что люди, которым он доверил ключевые посты в армии республики, все эти верные соратники, друзья юности, как полковник Касимба, оказались гнусными предателями, негодяями, поставившими на карту благополучие страны ради призрачной надежды захватить власть.

— Мой брат, — сказал президент, — был человеком несгибаемой чести. Такие понятия, как верность и воинский долг, были для него святыми. Он был идеалист, но я даже представить себе не мог, что благородство может привести его к такому трагическому финалу. Я чувствую себя виноватым перед Джошуа. Он очень много работал, жил в постоянном нечеловеческом напряжении. Этого требовала беспощадная борьба с оппозиционными группировками. Джошуа ни на один день не мог ослабить усилия, не мог позволить себе отдохнуть. А я рассчитывал на его зрелость, силу и несокрушимое здоровье и мало берег его. И вот попытка военного переворота привела к непоправимому. У брата произошел нервный срыв. Я никогда не смогу простить себе того, что в эту минуту меня не оказалось рядом с ним. Смерть Джошуа не только мое личное горе, но и невосполнимая потеря для страны. Опираясь на надежную, возглавляемую Джошуа национальную гвардию, я мог спокойно вести республику по пути демократических реформ, промышленного и культурного возрождения. Увы, отныне мне не с кем разделить мою ношу. Господа, видя в вас прежде всего посланцев великой страны, которая в трудную минуту протянула мне руку дружбы, я поделился с вами своим личным горем, но прошу сохранить известие о самоубийстве моего брата в тайне. Это в интересах чести семьи Агильера.

Изложив таким образом свою трактовку событий, президент Агильера перешел к насущным для комиссии вопросам и заявил, что не видит вины русских специалистов во взрыве базы «Стюарт». У него есть основания полагать, что база была заминирована предателями, которые, обнаружив, что их главарь, полковник Касимба, захвачен, уничтожили ее. После этого президент выразил русским свои соболезнования по поводу гибели полковника Ширяева. Президент сказал, что он уважал старшего военного советника, ценил его профессионализм, опыт, глубокое понимание политической ситуации на Африканском континенте. Именно благодаря Ширяеву он вовремя раскрыл заговор мятежных полковников и сумел его ликвидировать. Он высоко ценил выдержку, личное мужество и масштабность мышления Советника и скорбит о его гибели, как о гибели близкого друга. В заключение своей речи президент упомянул, что он сожалеет о гибели капитана Осоргина.

Возглавляющий комиссию генерал-майор Смирнов в стандартной формулировке выразил президенту соболезнования. Он сказал, что, хотя никто из присутствующих не имел чести лично знать генерала Агильеру, они убеждены, что это был доблестный патриот и превосходный военный. Но, высказав все, что он обязан был высказать по этикету, Смирнов завершил свое заявление не самым приятным для президента образом.

— Господин президент, Россия потеряла опытного военного специалиста по национально-освободительному движению, более десяти лет отработавшего в Африке. В результате безнаказанного террористического налета уничтожен архив русской военной миссии, сгорели дипломатические и финансовые документы исключительной важности. Погиб молодой талантливый офицер. Господин президент, Россия оказывала вашему правительству достаточную помощь, для того чтобы исключить возможность таких серьезных неудач, как этот мятеж. Я обязан предупредить вас, что материалы следственной комиссии будут переданы для рассмотрения в соответствующие высокие инстанции. Может быть принято решение о значительном сокращении и даже прекращении военных поставок в вашу страну.

«Ну и черт с вами, — подумал президент Агильера, когда русские покинули его кабинет. — Не вы, так американцы. К сожалению, их помощь обойдется подороже, чем помощь России, но Сантильяна богатая страна. Можно сдать в аренду иностранным компаниям один-два алмазных прииска, и пусть отбиваются от бандитов».

23

На следующий день один из членов комиссии появился в палате у Шуракена.

— Майор Бобков Виктор Степанович, — представился он.

Увидев его вежливое, незапоминающееся лицо и стандартный костюм, Шуракен подумал: «Атас, сейчас начнется прокачка мозгов. Интересно, какая у них рабочая гипотеза? Они подозревают, что мы со Ставром завербованы американцами или получили от повстанцев по миллиону долларов за взрыв базы?»

— Как вы себя чувствуете? — спросил Бобков.

— В пределах нормы, — ответил Шуракен. — Садитесь.

Бобков придвинул стул и сел. Он достаточно много знал о Шуракене из его личного дела, видел фотографии. Сейчас он отметил ощущение силы, которое шло от Шуракена, несмотря даже на то, что он был не в лучшей форме. Верхняя часть койки была приподнята, под спину Шуракен засунул две подушки, так что он скорее сидел, чем лежал. На Бобкова произвела впечатление скульптурная мощь его груди и рук, великолепная мускулатура, не искусственно накачанная, а профессионально сформированная. Ему понравилось лицо Шуракена с крупными правильными чертами и серьезными серыми глазами. В этом парне чувствовались уверенность в себе и гордость, которые скорей всего не позволили бы ему врать и изворачиваться, но в том, что он будет защищаться, Бобков не сомневался. Он решил повести разговор таким образом, чтобы у Шуракена не возникло необходимости защищаться.

— Нам предстоит разобраться в обстоятельствах взрыва базы «Стюарт» и гибели полковника Ширяева, — сказал Бобков. — Вы непосредственный участник событий и можете дать ценную информацию. Я хотел бы задать несколько вопросов.

— Задавайте.

Бобков спокойно достал из кармана портативный магнитофон.

— Не возражаете, если я включу магнитофон?

— Включайте.

— Мы знаем, что вы выполняли приказ вашего руководителя полковника Ширяева и у вас не было намерения взрывать базу.

— Нет. У нас не было такого приказа.

— Вы специалист, и у вас наверняка есть своя версия случившегося.

— Да. Я думал об этом.

— Что же, по-вашему, произошло?

— Случайный взрыв одной мины не мог дать такого эффекта. База взлетела на воздух, потому что сработала вся сеть поставленных по определенной схеме взрывных устройств. Это могло произойти только в одном случае.

— В каком же?

— Если кто-то, кто знал схему минирования, прошел по нашему следу и поставил на мины взрыватели, и они сработали в той последовательности, в которой были выставлены датчики времени.

— Это могли быть повстанцы, члены вооруженной оппозиции?

— Нет.

— Почему?

— Схему минирования знали только я, мой напарник капитан Осоргин и полковник Ширяев. Не

имея схемы, найти мины было абсолютно невозможно.

— Как вы думаете, полковник Ширяев мог быть заинтересован в уничтожении базы?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— Понимаю ваше нежелание компрометировать вашего руководителя. Но мы здесь для того, чтобы разобраться в обстоятельствах гибели полковника Ширяева. Мне кажется, наши интересы совпадают, и мы можем рассчитывать на вашу помощь.

«Так, — подумал Шуракен, — чистосердечное признание и так далее. Знаем мы эти песни, неоригинально».

— Я спросил вас о возможных причинах, которые могли иметься у полковника для уничтожения базы, потому что вы сами сказали, что схема минирования была только у вас и Ширяева, — спокойно уточнил Бобков.

— Это я так думаю, — ответил Шуракен. — Но на самом деле полковник вполне мог передать план операции службе госбезопасности. В любом случае президент имел право требовать, чтобы Ширяев ознакомил с планом кого-то из его доверенных людей. Полковник не обязан был информировать об этом нас с Егором.

— Насколько я понимаю, у вас были довольно напряженные отношения с полковником?

— Да.

— Почему?

— Мне трудно объяснить вам. Это были чисто личные конфликты.

— Я постараюсь понять вас.

— Вы легко поняли бы меня, если бы прожили здесь хотя бы месяц. Нервы здесь постоянно напряжены, так что конфликты случаются иногда на пустом месте. Это портит отношения, как разборки на коммунальной кухне.