Поцелуй меня первым - Лотти Могач

– Разумеется, нет, – ответил он.

– Она бросит тебя, если узнает? – настаивала я.

Коннор подозрительно посмотрел на меня.

– Ты мне угрожаешь?

– Нет, – ответила я.

– Отвечаю на твой вопрос: не знаю. Не представляю, что будет с Кристиной, если она узнает. Полагаю, бросит меня. – Его лицо будто немного смягчилось. – Не верится, что Тесса умерла. Не могу поверить в то, что ты мне наговорила.

Коннор внезапно сник. И я тоже. Точнее сказать, я обессилела. Впервые в жизни я почувствовала себя изнуренной.

– Что ты за человек, – наконец выдохнул Коннор. Это был не вопрос.

Не успела я и рта раскрыть, как Коннор встал и, не оглядываясь, вошел в контору.

Я посидела еще немного, с усилием встала и поплелась к реке. Помнится, у моста я остановилась и долго смотрела на украшающую его длинную череду обращенных к воде каменных львиных голов. Заметив, что одной недостает, я подумала: у кого же хватило сил и упорства сорвать с места такую глыбу? Затем я вытащила телефон и по «Гугл-карте» определила, где находится ближайший полицейский участок. Оказалось, на Флит-стрит, в пяти минутах ходьбы.

Поначалу дежурный никак не мог взять в толк, о чем я говорю. Он уставился на экран и, казалось, совсем не обращал на меня внимания. При слове «суицид» полицейский повернул ко мне рыхлое лицо и с невозмутимым видом провел в крохотную комнату с голыми стенами, расположенную сразу за приемной. Еще раз переспросил имя и фамилию Адриана и вышел, оставив меня одну. Через минуту вошла сотрудница полиции и села напротив. Она знала некоторые подробности дела.

Она забросала меня вопросами, снова и снова спрашивая, где находится Адриан.

Я раз за разом отвечала, что ничем не могу помочь в его поисках и что мне известно не больше, чем сообщалось в газетах. Мне хотелось поговорить о Тессе, но их куда больше интересовал Адриан. Полицейский все переспрашивал: «Ты ведь знаешь, что он поступал противозаконно?», и привел в пример Рэндала. Конечно, я рада, если кого-то, не до конца уверенного в своем решении, удалось удержать от самоубийства, заявила я, но это не означает, что нужно отказывать в содействии каждому, кто отчаялся. Полицейский был разочарован. Тогда я кратко изложила основные сократовские тезисы, пересказала аргументы доктора Саса[4] и объяснила, что суицид, по сути, – единственная философская проблема и что человек, принявший решение покончить с собой, не обязательно нуждается в психиатрической экспертизе, это может быть обдуманным и сознательным актом с его стороны. Приятно было высказать свою позицию, зная, что меня слушают эти двое и записывают на диктофон. Кажется, я выступила убедительно, Адриан бы мной гордился. Моя тирада не произвела на полисмена должного впечатления. Он, похоже, принимал меня за дурочку, повторяя: «Пособничество при самоубийстве противозаконно. Тебе это известно?» Пришлось ему объяснить, что «закон» не всегда равноценен моральному праву.

Я хотела оставить в прошлом все, что произошло, потому-то и пришла в полицию. Но доносить на Адриана я не собиралась. Мне мягко намекнули, что если я откажусь сотрудничать, то крупных неприятностей не избежать. Полицейские будто не понимали, что этого-то я и добиваюсь. Я хотела оказаться в тюрьме. Почему они не принимают меня всерьез?

Наконец женщина, ведущая допрос, спросила: «Ты собиралась доводить начатое до конца?», и я сообразила: они считают, что ничего не было. Будто я, как Рэндал и остальные, тоже получила предложение выдавать себя за другого человека, но вовремя передумала.

Еще можно было ускользнуть. Сказать, например: «Конечно, нет». Или выдумать кого-то, сказав, что знаю только имя и что мы не успели далеко зайти. Стать, как Рэндал, еще одной жертвой Адриана Дервиша, «кровожадного хищника дебрей интернета».

Но я не стала ничего сочинять.

– Нет-нет, вы меня не так поняли, – сказала я. – Я довела дело до конца. Тесса умерла.

Это их заинтересовало.

Я пробыла в участке несколько часов. Рассказала о встрече с Адрианом и о ночных беседах с Тессой. О Джонатане и Марион и о том, как по телефону выдала себя за ее дочь с помощью программы, изменяющей голос. Как нашла Тессе квартиру и работу в Сойнтуле. О Конноре я не сказала ни слова. Мне принесли чашку чая, но я к ней не притронулась.

Теперь меня допрашивали по очереди:

– Где она? Где тело?

Я отвечала, что не знаю, но вопрос всплывал снова и снова. Они будто ждали, что я вот-вот вспомню.

И только потом, гораздо позже, меня спросили, зачем я это сделала.

– Потому что она так хотела, и потому что считаю, что это правильно.

В свою очередь, я осведомилась, как они собираются известить Марион. Женщина ответила, что это потребует «чрезвычайной деликатности». Ей сообщат лично; тогда я посоветовала полицейским, в котором часу лучше прийти, пока с Джонатаном сиделка, а также сказала, что по средам Марион уходит в клуб книголюбов. Скажите ей, убеждала их я, что ее дочь была сильная женщина, годами скрывавшая свои страдания от друзей и родных, не желая причинять им беспокойства. Скажите ей, продолжала я, что перед тем, как окончательно уйти, она была очень счастлива, пребывая в спокойной уверенности, что приняла единственно верное решение. Она находилась в здравом уме, не принимала наркотики, не употребляла алкоголь.

Меня уверили, что все это будет принято во внимание. Затем они перешли на более непринужденный тон и стали задавать личные вопросы. Как бы я описала свое «психическое состояние»? Нет ли у меня депрессии? Или, возможно, была в прошлом? Не собиралась ли я сама покончить с собой?

На все вопросы я твердо отвечала: нет, не было, не собиралась, и вообще – не понимаю, какое отношение подобные расспросы имеют к делу.

– И все же ты так прониклась чувствами человека, желавшего покончить с собой, что пошла на риск, несмотря на уголовную ответственность… – Женщина покачала головой. – Ты утверждаешь, что полностью погрузилась в этот «проект». Иными словами, ты пожертвовала своей личной жизнью ради Тессы?

Я согласилась, что у меня действительно ушло много времени на заботу о Тессе, но с моей стороны это был акт милосердия.

– Адриан тебе заплатил? – спросили у меня.

– Не совсем, – нерешительно ответила я.

– Что значит «не совсем»?

– Я думаю, что деньги дала Тесса. Адриан только отправлял их по почте.

Мужчина подался вперед.

– Сколько он платил?

– Сто семнадцать фунтов.

– В день?

– В неделю.

Полицейский недоуменно сдвинул брови.

– Почему именно такая сумма? – спросил он.

– Ровно столько мне нужно, чтобы прожить, – пояснила я.

– Значит, Адриану заплатила Тесса?

Признаюсь, раньше мне не приходило в голову ничего такого.

– Не знаю.

– У нас есть основания полагать, что Тесса передала Адриану крупную сумму денег, чтобы он поскорей нашел исполнителя, – продолжил он. Оказывается, «клиент» Рэндала, тот самый «счастливо спасенный» Марк, заявил полиции, что заплатил Адриану двадцать тысяч фунтов.

– Возможно, это было добровольное пожертвование, – предположила я. – Пользователи «Красной таблетки» могли делать добровольные взносы на развитие сайта. Ведь Адриан вел его совершенно бесплатно.

– Если это так, – продолжал полицейский, словно не расслышав меня, – то вы с Адрианом наживались на чужих смертях. Это влечет за собой большие неприятности. Ты это понимаешь, Лейла?

– Не могу сказать насчет Адриана, – ответила я, – но я ни на ком не наживалась. Мне всего лишь нужно было на что-то жить. Ровно сто семнадцать фунтов в неделю. Могу показать счета. Дело не в деньгах. Дело в убеждениях.

Полицейский молча сверлил меня взглядом, затем объявил, что на сегодня допрос окончен, и я могу идти, но не должна уезжать из города, не уведомив полицию. Я спросила, когда они пойдут к Марион; мне ответили, скоро, пока не знают точно когда, но я ни под каким видом не должна пытаться поговорить с ней. Я спросила, скажут ли Марион, кто я. Мне ответили, что сейчас в этом никто не заинтересован. Возможно, ей назовут мое имя позже, смотря что скажут правовые консультанты.

– Мы никогда не сталкивались ни с чем подобным, – сказала женщина, провожая меня к выходу. – Для нас это нехоженая тропа.

На сегодня хватит. Восходит солнце, и уже слышен стрекот насекомых. Завтра я должна лететь домой, обратный рейс забронирован на 15:35, но, скорее всего, я изменю дату вылета. Энни остается еще на неделю, и я, пожалуй, тоже останусь. Надо только съездить в город и поменять билет, а еще написать Джонти, что приеду на неделю позже. Буду шлифовать табуретки вместе с Энни. Может быть, я вызову такси и поеду посмотреть на Альгамбру.

Четверг, 25 августа 2011 года

Я снова сижу в ярко-оранжевом самолете, лечу назад в Лутон. То есть не совсем лечу: мы уже сорок минут торчим перед выездом на взлетную полосу, и неизвестно, сколько еще так простоим. Кажется, не соблюдены «организационные меры безопасности полета», но наверняка это попросту означает, что недостает кого-то из экипажа. Все пассажиры как будто примирились с неопределенностью, кроме моего соседа, который ведет себя с нескрываемым раздражением. Ему, видите ли, не нравится, когда я случайно задеваю его локтем, печатая на своем ноутбуке, едва уместившемся на крохотном откидном столике. Подчеркнуто скрестив на груди мясистые руки, мой сосед уставился прямо перед собой. Может, этот же тип сидел рядом со мной, когда я летела из Лондона. Вполне возможно, что и самолет тот же, каким я прилетела сюда неделю назад: в салоне такой же тяжелый и застойный воздух.