Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич

У ворюг три пути. Первый — через забор. Но он высокий, на нем колючая проволока, а за ним — шоссе. Слышно, как проезжают машины. Там не проскочат. Им выгодней бежать вдоль бухты, на угольный комплекс, и далее, на развороченный строительный полигон. Но и там их будет ждать достойная встреча.

Имелся еще один вариант: морем, на лодке. Однако и это не просто. Бухту патрулирует катер. На причалах, возле иностранных судов, пограничный наряд. Нет пограничников лишь на крайнем причале терминала, где еще ведутся днем строительные работы. Сейчас это, пожалуй, единственный неприкрытый участок. Поэтому и решил Олег повернуть туда. Ефрейтор Григорий Кондин, неотступно следовавший за Сысоевым с оружием наготове, сразу оценил маневр прапорщика. Отрезать путь отхода — это проще и полезней, чем искать воров наугад в обширном темном лабиринте.

Еще до службы, в родном сибирском селе, частенько хаживал Григорий на охоту. Лет двенадцать было ему, когда дядя по отцу начал брать с собой в тайгу. И примером учил, и словом: на отдыхе у костра рассказывая племяннику о повадках птиц и зверей, о том, что надобно настоящему охотнику. Без терпения, без настойчивости успеха не будет. Умей надолго затаиться в засаде, не выдавая себя ни малейшим движением. Напрягись весь, чтобы не пропустить тот единственный миг, который будет у тебя для точного выстрела. А если доведется преследовать зверя, не отступайся до самой последней возможности. Иди по следу, пока есть силы, и даже после того, как они иссякнут. На охотничьем самолюбии, но крепись. И при всем том, как бы ты ни ослаб, держи себя в напряжении: зверь может броситься неожиданно.

Дяде-охотнику таежные навыки очень помогли на войне. Зимой, бывало, часами лежал в укрытии, ожидая, пока обнаружит себя фашист. И укладывал врага первой пулей. Домой вернулся с двумя орденами. О снайперском мастерстве тоже рассказывал своему молчаливому племяннику.

Григорию повезло: попал не в технические войска. Что ему делать-то в авиации или на корабле? Там лесная наука не пригодилась бы, а для пограничника она в самый раз. Вот и теперь шагал он легко, крадучись, готовый мгновенно отреагировать на изменение обстановки. Ему нравилась эта собранность, волновала и радовала ответственность за важное дело.

Еще час назад у него были совсем другие переживания. Не оставляло беспокойство, вызванное приближавшимися занятиями стрелкового кружка. Послезавтра приедут комсомольцы с двух застав. Кондину бюро поручило рассказать им о своем опыте. А как рассказывать, какими словами? На практике, на стрельбище — это он с удовольствием…

Григорий надеялся, что успеет посоветоваться с прапорщиком, но, судя по всему, узелок на терминале завязался крепкий, и Сысоеву не до советов. А жаль. Слова у прапорщика весомые. Тем более для Кондина, который испытывал глубокое чувство благодарности к старшему товарищу, сумевшему помочь в трудные дни сохранить семью, обрести самого себя.

Впрочем, все эти воспоминания, ощущения проносились сейчас как-то прозрачно, поверхностно, нисколько не задевая главного, не расслабляя Григория. Всем существом своим Кондин нацелен был на поиск преступников. И вероятно, эта устремленность, желание добиться успеха как раз и подсказали ему мысль, которая никому не закралась в голову, даже сержанту Агаджанову, хотя он дольше других служил на контрольно-пропускном пункте, своими глазами видел, как закладывались и сооружались пирсы терминала.

Мысль эта возникла уже после того, как они вышли на оголовок пустого причала. Внизу плескались невидимые волны. Агаджанов осветил фонарем глянцевую, словно дымящуюся, воду.

Но едва луч отодвинулся дальше — сразу увяз в плотном тумане.

Здесь нагнал их проводник с собакой. Овчарка выскочила на пирс метрах в десяти левее Сысоева и завертелась на месте, заскулила от неудачи: на краю причала след обрывался.

Подбежали старший лейтенант Шилов, за ним Чапкин и еще несколько человек. Стояли тяжело дыша, разгоряченные, раздосадованные.

— Моряки предупреждены, — сказал Шилов, словно бы отвечая на невысказанный вопрос пограничников: что же теперь? — Моряки предупреждены, да ведь бухта большая и в такой сметане…

— Отчаянные бандюги, — подавил вздох Сысоев, — не побоялись от берега отвалить.

Вот тут Кондин и сообразил: может, вовсе и не уплыли преступники?

— Товарищ старший лейтенант, товарищ прапорщик! — заторопился он. — Где-то здесь, под причалом, труба выходит. Водосток. Большая труба, я видел с бухты… Агаджанов, ты должен знать!

— Есть труба! — припомнил сержант и даже ахнул негромко: — Товарищ старший лейтенант, как же это я сразу не сообразил!.. Она там, труба, где собака… Где след оборвался…

— Колодцы на территории терминала?

— Нет колодцев.

— Точно?

— Факт, товарищ старший лейтенант. Здесь узкая полоска терминала, шоссе близко, строители напрямую прошли. При мне трубы-то укладывали. За шоссе распадок, весной или после дождей ручеек бежал… Вот и убрали в трубу. Бригада Тверцова работала…

— Где ближайший колодец?

— За дорогой где-то…

— Немедленно в машину, сержант. Найдите Тверцова. Определите колодцы, поставьте охрану у люков. Захватите трех человек!

— Разрешите мне! — вызвался Кондин.

— Да, и скорее!

— Это оставь. — Сысоев забрал у Агаджанова фонарь. — Товарищ старший лейтенант, будем искать трубу? Спускаться надо…

— На чем?

— Я видел на кране толстую веревку с узлами, — доложил Чапкин.

— Шкентель с мусингами? — уточнил Шилов. — Бегом!

Сысоев лег на край пирса. Мокрый бетон неприятно холодил грудь и живот. Сказав, чтобы крепче держали за ноги, Олег свесился вниз, светя фонарем. Луч скользнул по стене, шероховатой от камешков и ракушек. Над поверхностью воды смутно обрисовывались какие-то балки, толстая цепь. Среди них, как пушечное жерло, чернело устье трубы.

— Тяните… Здесь она. — Олег вскочил, стряхивая с кителя налипший мусор. — Товарищ старший лейтенант, позвольте мне?!

— И мне! — Чапкин был уже здесь, у ног его змеей гнулся морской канат.

— Первым идет прапорщик Сысоев, — распорядился Шилов.

Закрепить трос было не за что. Трое пограничников удерживали его руками. Олег медленно, сжимая трос коленями пополз вниз. Наконец нога коснулась какого-то выступа. Под рукой — осклизлая цепь. Разбившаяся о причал волна обдала прапорщика градом брызг.

Отверстие трубы пугало неизвестностью. Сысоев на четвереньках влез в нее. Приподнялся. Ничего себе сток — диаметром побольше метра!

Из глубины трубы тянуло затхлостью, плесенью. Мелкие камешки впивались в колени. Олег подумал: давно не было дождей, сухо. Лесок и галька будут скрипеть под сапогами, а слышно в трубе далеко.

За спиной сопел спустившийся Чапкин. Протянул фонарь. Олег шепотом приказал солдату разуться и оставить фуражку. Сам тоже снял сапоги.

Лишь на секунду включил он фонарь, осветивший прямой ровный тоннель. На том отрезке, куда доставал луч, не было ничего подозрительного. Держа в левой руке фонарь, а правой пистолет, Олег, согнувшись, осторожно двинулся вперед.

21

Расстрига подремывал. Конечно, холодная труба с застоявшимся запахом плесени не самое удобное место для отдыха, но Расстрига давно научился приспосабливаться к любым обстоятельствам. В его запутанной бурной жизни бывало всякое: жаркий берег Кавказа и вечная мерзлота Таймыра, шикарные люксы гостиниц и жесткие скамьи камер предварительного заключения.

Когда-то, закончив производственно-техническое училище, он стал мастером по ремонту холодильных установок. Неплохо зарабатывал и на производстве и слева. Впрочем, это люди считали, что неплохо. А ему казалось мало. Хотел приобрести все, что правится, и как можно скорее. Но где ухватить солидный куш, не вступая в явное противоречие с законом? От трудов праведных не наживешь палат каменных — эту поговорку усвоил он с детства. А как их нажить, разные там хоромы-палаты, автомашину, гараж и все прочее?