Пусть любить тебя будет больно - Ульяна Соболева

Я уже несколько месяцев работала с Кариной. Мне это было необходимо – немного отвлечься, выйти из дома и заняться любимым делом. Я с каким-то сумасшедшим рвением схватилась сразу за несколько заказов и выматывала себя наизнос. Уложу Никиту и сижу над проектами почти до утра. Мысли, идеи, эскизы. Нескончаемая гонка, в которой нет места отчаянной тоске. Тоска потом… в тот самый час, когда пытаешься уснуть и смотришь в темноту затуманенным слезами взглядом, пока наконец не засыпаешь. Несколько часов до рассвета, чтобы позволить себе плакать в подушку и не быть больше сильной. Быть всего лишь одинокой женщиной с тремя детьми, которая пишет письма в никуда, ждет из ниоткуда ответов и ждёт того, кто вычеркнул ее из своей жизни.

Я так же не отдала компанию Царя Савелию. Да, ту самую проклятую компанию по перевозкам, которая теперь была оформлена на мое имя. Воронов сделал это по моей просьбе. Я больше не боялась. Это бесполезно. Глупо. Не в компании дело. Точнее, не только в ней. Я навсегда останусь женщиной Царева, бывшей или не бывшей – это не имеет никакого значения, когда у нас общие дети. Я могу уехать хоть в Зимбабве, меня все равно достанут, если захотят. Неделю назад мы начали первые выплаты работникам после долгого простоя. Активы компании разморозили, так же как и счета Царева-старшего, и на следующей неделе отплывет первая партия товара. С Кариной мы стали партнерами – объединили мою фирму в Валенсии и ее филиал. Несколько дизайнеров выехали вчера в Испанию на наш новый совместный проект дизайна сети русских ресторанов.

Я начала ставить перед собой цели и упрямо идти к ним. Возможно, я хотела доказать себе, что могу быть для него не только женщиной, которая ждет дома, а и партнером, готовым понять его бизнес. Я больше не хотела оставаться в стороне. Той, от кого все скрывают, потому что не поймет, потому что не разбирается. Мне нравилось часами расспрашивать Савелия, как работает та или иная схема управления такой огромной компанией. Постепенно начала вникать в суть и понимать, почему Ахмед так стремился завладеть этим бизнесом и как собирался использовать. Я начала понимать ошибки и промахи отца Руслана, который буквально загнал собственного сына в ловушку. Мне было очень странно осознавать, что Царев сделал столько ошибок, и самой первой из них было партнерство с Лешаковым, который в обход Царева взял крупные кредиты на имя компании, а погашать их пришлось Руслану. Некоторые из них до сих пор не выплачены, и мне самой нужно было вести переговоры с кредиторами. Мой мужчина оказался загнанным в угол и зажатым со всех сторон. Нет, я не оправдывала его. Есть поступки, которые забыть невозможно, и я их никогда не пойму, потому что сама бы не смогла так поступить с ним… но я смогла его простить.

Поправив легкий шарф, я посмотрела на небо – пронзительно лазурное, ни одного облака. Сколько таких дней пройдут в моей жизни без него? Тысячи. И я не имею права сломаться и хотя бы на секунду перестать верить в нас.

Мама говорит мне, что я обязана начать жизнь сначала. Должна принять решение Руслана и перестать ждать того, кто даже не интересуется тем, как я живу, и не вспоминает обо мне и о детях. Я ничего ей не отвечала, только меняла тему разговора, а она тяжело вздыхала и яростно гремела тарелками на кухне, откуда ее не мог выгнать никто. Ей было плевать на поваров и кухарок, она кричала, что варить манную кашу ее внукам умеет только она и детей нельзя кормить, как в ресторане. Она не понимала одного – Я НЕ ХОЧУ НЕ ЖДАТЬ. Не НЕ могу! Я не хочу! Это огромная разница. Что значит «начать сначала»? Как начинать что-то, если ничего не закончилось? И я не могу принять его решений, потому что он решил за меня, черт возьми! Почему я должна с этим мириться? Если я не представляю без него никаких начал?

Не нужно говорить мне о гордости, о самоуважении, унижении и тому подобной ерунде! У меня от него дети. Он мой мужчина! Какая гордость? Пусть вернется и посмотрит нам в глаза, и тогда, возможно, я приму какие-то решения, но не когда мой мужчина сидит в клетке. Я обязана дождаться… И я уверена, что он не только вспоминает о нас, а знает обо всем. Он знает, что я его жду. Снова вспомнила о письме и тут же заставила себя не думать, потому что сердце заколотилось с такой скоростью, что мне стало трудно дышать.

Осмотрелась по сторонам, стараясь успокоиться. Мелькающие лица прохожих, городская суета. Жизнь продолжается. Вот она неумолимо проносится рядом шелестом деревьев, лучами весеннего солнца.

Только все мимо меня. Я вне времени и пространства. Я не живу, а как хорошо отлаженный механизм правильно функционирую. И у меня в сумочке тикает ядерная бомба моего собственного апокалипсиса, когда все внутри может взорваться. Трезвая адекватность тонкой гранью чуть смятого конверта от болезненно-разрушительного безумия. И я намеренно не позволяю себе ее переступить.

Спускаюсь в метро, и мне кажется, я где-то вне измерения, и вижу себя со стороны – женщина в легком пиджаке, светлом шарфике, с сумочкой в руках. Ничем не отличаюсь от любой другой в утренней толпе. Привычным жестом поправляю волосы, перекидывая ремешок сумки на плечо, поглядываю на циферблат электронных часов на стене, вспоминая расписание.

Людской муравейник в утренней дремоте ползет по эскалатору вниз. Шелестят газеты, пахнет черным кофе и сигаретами. Наверное, иногда стоит оказаться среди людей, чтобы понять, насколько зависла сама в ежедневной неопределённое™. Если бы не дети, я бы погрузилась в свое отчаяние с головой, а они, как спасательный круг, держат на поверхности, не давая захлебнуться.

Внутри клокочет ожидание и волнение. От него то холодно, то жарко внутри, и моментами меня тянет сунуть руку в сумочку и жадно прочесть. Пусть все взорвется к чертям, пусть я потом буду осыпаться пеплом на землю и превращаться в прах, но прочесть. Впитать каждое его слово. Увидеть просто «здравствуй» и сойти с ума от счастья. И не могу. Мне страшно. Так страшно, что дух захватывает.

Вдалеке послышался шум приближающегося поезда, народ оживился, и кто-то толкнул меня сзади, а я смотрю на часы, и снова туман перед глазами.

Я бы соврала, если бы сказала, что в этот момент не вспомнила нашу первую встречу. Тоже в метро.

Его наглую ухмылку и растрепанные волосы, цепочку с клыком и запах кожаной куртки вперемешку с дорогим парфюмом. Капелька крови на белой материи. Взгляд с сумасшедшим блеском и шум адреналина в венах от близости к молодому и горячему телу.

То самое начало, когда можно было еще бежать без оглядки и не позволить себе вспорхнуть слишком высоко, зная точно, как больно потом будет падать. Начало, которое уже тогда было похоже на торнадо, сметающее на своем пути стыд, совесть, принципы, дурацкую мораль, навязанную обществом.

Только я бы ни за что не отказалась ни от одной секунды, проведенной с Русланом. Даже от самых болезненных и невыносимых. Это все мое. Принадлежит только мне, и я бы все сделала точно так же. Я бы снова выбрала его. У любви нет пола, нет возраста, нет расстояния. Она существует вне измерений, логики и рамок. Ей плевать на все границы. Она ломает запреты, как тонкое стекло, оставляя порезы и шрамы. Она сметает стихийным бедствием все, к чему привыкаешь, и создает новую вселенную среди полнейшего хаоса твоего прежнего мира.

Тряхнула головой, возвращаясь из воспоминаний обратно на ярко освещенную станцию к подъезжающему поезду. Толпа нервно и лихорадочно хлынула по вагонам, и я вместе с ней.

Наверное, это не зависело от меня, но я посмотрела в окно. В каком-то идиотском и совершенно сумасшедшем ожидании, что увижу его там… как когда-то, и на мгновение мне показалось, что я брежу.

Я не могла и не должна была заметить его. Слишком много людей. Но это ожидание или обман зрения… или чертовы галлюцинации. Но я видела. Вцепилась в поручень, вглядываясь в силуэт парня, расталкивающего людей, перепрыгивающего через ступени. Просто похож. Всего лишь похож. А сама, тяжело дыша, вцепившись в поручень, слежу за ним глазами.

Я перестала дышать. Именно ни одного вздоха. Дыхание перехватило, как только узнала. Не могла не узнать. Это внутри. Там уже все дрожало и гудело, как натянутые провода с потрескивающими разрядами электричества. Любое «не верю» уже разъело панической, бешеной радостью и диким ощущением полета с высоты.

Он заскочил в другие двери в противоположном конце вагона, и я, толкнув кого-то, пошла навстречу. Где-то внутри клокотало: «Тебе кажется! Ты с ума сходишь!», но я уже ничего и никого не видела, продиралась сквозь толпу, не реагируя на злые окрики, наступая кому-то на ноги с автоматическим: «Простите! Извините!»

Пока не увидела его и не остановилась. Ни одного вздоха опять, и глаза уже не печет, а жжет, а я моргнуть не могу. Глотаю, а в горле пожар. Я бы не могла сказать ни слова, даже если бы хотела закричать. И я хотела, даже схватилась за горло. Первый вздох – и начинаю задыхаться.