Воля под наркозом - Михаил Серегин

Сообразив, о ком идет речь, я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться.

– Ладыгин слушает.

Чехов говорил тихо, почти шептал.

– Нужна срочная помощь.

– Понял. Перезвонить можешь?

– Попробую.

Я назвал номер другого телефона, не задействованного на приеме звонков от страждущих помощи граждан, и успел подбежать к аппарату как раз в тот момент, когда тот разразился первым звонком.

Удостоверившись, что звонок предназначен мне, я сообщил:

– Можешь говорить спокойно.

– Не могу, – прошептал Чехов. – Меня тут обложили. Придумывай что угодно, но мне отсюда пора сматываться. Без твоей помощи не смогу.

Я вынул ручку, прямо на ладони написал ориентиры, куда ехать, сказал:

– Уже, кажется, придумал. Услышишь сигнал – выходи.

Чехов прошипел:

– Сигнал-то какой?

– Не перепутаешь, – пообещал я.

Первым делом я устремился в комнату отдыха, зашептал Колобку на ухо:

– Слушай, тезка, вон ту юную особу очаровать сможешь?

Колобок оживился.

– А она вкусно готовит?

– Не знаю, вряд ли, – честно сознался я. – Но позарез надо сделать так, чтобы на следующий вызов я поехал без нее.

– Я попробую, – пообещал Колобок, жалобно попросил. – Забери свой пирожок, он меня смущает.

Затем, жуя на ходу пирожок с непонятной, но обалденно вкусной начинкой, я помчался уточнять очередность выездов бригад на вызовы. Подгадав время так, чтобы по следующему адресу отправились мы, я позвонил в диспетчерскую и противным голосом сообщил, что с неким очень уважаемым гражданином случился, кажется, эпилептический припадок, а находится гражданин по такому-то адресу. Внимательно выслушав наставления Алевтины, какую помощь мне следует оказать пострадавшему до приезда «Скорой помощи», я промямлил что-то невразумительное на предмет своей личности и, донельзя довольный собой, положил трубку. Тотчас загремел громкоговоритель:

– Ладыгин! На вызов!

Заглянув в комнату отдыха, я узрел Колобка, с интересом досматривающего приключения вампиров, и Инну, спящую на диване глубоким сном. Ее хорошенькая головка покоилась на подлокотнике, а учебник девушка использовала в качестве подушки.

– Пришлось ей спеть колыбельную, – коротко пояснил Крутиков.

Я недоверчиво рассмеялся, тихо сказал:

– Ты хотел интересный вызов? Эпилептический припадок. Это, кажется, по твоей части? Только быстро, машина ждет.

Колобок стремительно помчался к выходу, по своему обыкновению тут же засыпая меня вопросами:

– Кто пострадавший? Пол? Возраст?

– Да ты его знаешь, – сообщил я невозмутимо. – Чехов.

Столь опрометчивое заявление было с моей стороны полной ошибкой. Те несколько минут, что заняла у нас дорога, я потратил на то, что втолковывал Крутикову суть своего плана. Кое-как уразумев, что эпилептический припадок полковника – не более чем плод моего воображения, Колобок никак не желал спокойно выслушать, какая роль в плане отводится именно ему, а беспрестанно возмущался циничностью моей насквозь прогнившей душонки. Когда терпение мое иссякло окончательно, я обратил свое внимание на Степаныча, а Колобку посоветовал пообщаться на предмет цинизма с ментом, хотя и на пенсии, Чеховым.

Степаныч, который к этому времени уже понял, что вызов не совсем обычный, быстро сообразил что к чему, ухмыльнулся и пообещал:

– Не волнуйся, Владимир Сергеевич, сделаем все по высшему разряду.

Вадик со Славиком получили инструкции через окошко, погоготали, уточнили некоторые детали и дали клятвенное обещание немедленно забыть обо всем, что увидят или услышат.

О своем приближении к проулку мы оповестили заранее всех, имеющих уши и находящихся в пределах досягаемости дикого завывания сирены. Звуковое оформление дополняли «мигалки», а за несколько метров до въезда в проходной двор Степаныч врубил еще и дальний свет, ослепив при этом недоуменно озирающуюся компанию молодняка, о которой предупредил меня по телефону Чехов.

Общий ажиотаж немедленно усилили «двое из ларца», по недоразумению переодетые в санитаров. Вадик со Славиком, еще до того, как машина успела полностью остановиться, выскочили из кузова и, придав физиономиям окончательно зверское выражение, решительно направились в сторону «отдыхающих», поочередно выкрикивая:

– Кто пострадавший? Свидетели есть? Ты что видел? А ты? Куда? А ну, назад! Свидетелем будешь!

Оглушенные и ослепленные «отдыхающие» под решительным натиском санитаров медленно сдавали позиции. Свидетелями не хотел быть никто. Не знаю, чем развлекался молодняк, но опустевший пятачок перед домом был девственно чист: ни обычных в таких случаях пивных бутылок, ни банок или сигаретных пачек.

Я мысленно поаплодировал Славику и Вадику и подумал, что если не задастся их медицинская карьера, то работу по душе и по способностям они найдут всегда. Хотя бы у бывших коллег Чехова.

Крутикову я велел пока оставаться в кабине, планируя использовать его в крайнем случае, как тайное оружие. Степаныч, следуя моим указаниям, мотор не глушил и готов был в любой момент рвануть с места в карьер.

Я обошел машину сзади, всмотрелся в темноту двора. Меня одолевало любопытство. Вообще-то двор был частично освещен даже двумя фонарями – одним с проулка, другим со стороны улицы. Но после яркого света фар темнота во дворе казалась почти непроницаемой. Наконец я увидел черный силуэт, выскользнувший из приоткрывшейся двери какой-то постройки. Дверь закрылась. Некоторое время фигура еще возилась около нее, затем бесшумно начала приближаться. Я сделал знак, что, мол, все чисто, можно выходить. Фигура в ответ бурно зажестикулировала. Я чуть было не открыл рот, чтобы попросить Чехова объяснить нормальным языком, чего ему надо, но подумал, что он собственноручно меня за это придушит. Не совсем, конечно, а так, для профилактики.

Смысл жестов до меня все-таки дошел, я подбежал к кабине, шепнул Степанычу:

– Давай чуть вперед.

Сметливый Степаныч проехал вперед ровно настолько, чтобы дверцы кузова оказались как раз напротив притаившейся фигуры. Едва Чехов оказался в кабине, Степаныч выключил сирены и коротко просигналил. Вадик со Славиком расстались с ролью головорезов в белых халатах крайне неохотно. Компанию «отдыхающих» к тому времени они уже приперли вплотную к фрагменту заборчика, на который обычно крепят дорожные знаки типа «Объезд» или «Ремонт дороги». Был ли знак на этом заборчике, не знаю, но за ним явно угадывалась яма.

Я сел в кабину, бесцеремонно подвинув не востребованное «тайное оружие». Неожиданно, так же, как и начали, прекратив атаку на вконец растерявшихся «отдыхающих», санитары быстро ретировались, попрыгали в кузов. Степаныч снова включил сирену и дал задний ход.

Мчась по «зеленой улице», мы быстро преодолели половину пути. Я даже не имел возможности перекинуться с Чеховым парой фраз, будучи занят тем, что покрепче упирался, а заодно подпирал непривычного к таким гонкам Колобка. Неожиданно Степаныч замедлил ход, принюхался и неуверенно сказал:

– Горит вроде что-то.

Я тоже почувствовал отчетливый запах дыма, отдаленно напоминающий сигаретный. Степаныч выключил сирену и опрометью бросился в кузов. Выяснилось, что пожар инсценировал соскучившийся по куреву полковник, правда не без помощи бравых санитаров. Вадик со Славиком быстро произвели Чехова в кумиры и, когда тот вынул пачку и угостил своих почитателей сигаретами, сделали ответный жест: один выудил откуда-то горсть самой настоящей махорки, другой – клочок бумаги, без сожаления выдранный из тетрадки с конспектами. Сами санитары курить в кузове, разумеется, не решились, но с величайшим любопытством и удовольствием наблюдали, как полковник, игнорируя тряску, ловко изобразил невероятных размеров козью ножку, которую, увлекшись, тут же и раскурил.

Увидев встревоженное лицо Степаныча, Чехов потупился, виновато улыбнулся и протянул ему козью ножку со словами:

– Извини, друг, приперло. Курни, классная вещь.

Степаныч, к моему великому удивлению, не только не разразился проклятиями в адрес Чехова, но взял дружеский презент, вежливо его понюхал и даже сделал попытку курнуть. Думаю, он, как и братцы-санитары, тоже испытывал к полковнику тщательно скрываемое чувство благодарности за неожиданное маленькое приключение.

Воспользовавшись остановкой, я немедленно организовал рокировку пассажиров: сам с Крутиковым пересел в кузов, а Вадика и Славика, восторженно делящихся впечатлениями, отправил в кабину, подальше от пагубного влияния полковника.

Едва мы тронулись, Чехов, успокоивший нервы парой-тройкой добрых затяжек, успел вернуться в свое обычное состояние и немедленно наехал на меня: сначала по поводу «засветки» с машиной «Скорой помощи», потом – из-за участия в акции по его вызволению из будки Колобка, который «еще неизвестно, что за фрукт».

По первому вопросу я успокоил разгневанного полковника довольно быстро, пояснив, что ослепленная компания никоим образом была не в состоянии прочесть номер машины, да и вообще что-либо заметить, кроме гангстерских рож Вадика и Славика. Машину «Скорой помощи», конечно, сложно спутать с каким-то другим автотранспортным средством, но «Скорых» в Москве и Подмосковье столько, что найти какую-то конкретную, не имея на руках ничего, кроме примет санитаров, практически не представляется возможным. Единственное, чем грозит блестяще проведенная акция самому полковнику, – мог бы, кстати, поблагодарить для начала, – так это оплатой вызова.