Воля под наркозом - Михаил Серегин

Сашенькин тяжелый взгляд поочередно остановился на лицах всех присутствующих. В боксе, войти в который могли лишь имеющие особый допуск, собрались в этот ранний час практически все «единомышленники» – участвующие в тайном бизнесе сотрудники лаборатории. Это помещение, как и несколько других, не прослушивалось в целях пресечения утечки секретной информации – здесь ежедневно проводились опыты и эксперименты, знать о которых не имели права даже секретчики. Естественно, ход экспериментов, да и другая деятельность в подобных помещениях фиксировались, но такими методами, которые вполне позволяли без помех проводить здесь служебные и прочие совещания.

Сейчас в боксе присутствовало, включая Сашеньку, пять человек. Флегматичный Потапов, назначенный временно исполняющим обязанности начальника лаборатории на период официального длительного отпуска Колесова. Следующим был Редькин – на редкость омерзительный человечек с вечно всклокоченными седыми волосами, но непревзойденный профессионал в своей области. Редькин занимался апробацией новых видов препаратов, проводя опыты на лабораторных крысах, добровольцах преимущественно из числа молоденьких солдатиков и некоторых категориях заключенных. Рядом с Редькиным невозмутимо подтачивала маникюрной пилочкой острые ноготки лаборантка с высшим образованием и почти написанной диссертацией. Ее имя волшебным образом постоянно вылетало из Сашенькиной головы, вероятно потому, что лаборантка Сашеньку постоянно раздражала. С мужчинами гораздо проще находить общий язык. И подчиняются они лучше. Хотя в уме и работоспособности женщинам, как правило, уступают.

Сашенькин взгляд остановился на следующем из присутствующих. Четверкин – фигура мрачная, загадочная, иногда пугающая своей непостижимостью даже Сашеньку. Четверкин исследовал влияние на психику человека и организм в целом инфракрасных, СВЧ и иных излучений, а также испытывал приборы, которые неустанно изобретал и совершенствовал флегматичный Потапов.

Всех четверых – людей разных возрастов, интересов, характеров – объединяли три общие черты: профессионализм, отсутствие глупой сентиментальности и безмерная любовь к материальным ценностям.

Сашеньку деньги как таковые не интересовали. Интересовали возможности, которые можно было так или иначе купить.

Итак, всего пятеро. Не хватало троих.

– Где остальные? – голос, несмотря на все старания Сашеньки, выдавал бушующие в душе чувства.

Редькин развязно произнес:

– Ерема в психдиспансере. Договорились же вчера с Поповым поработать. Вот он и поехал с утреца.

– Что будем делать с Поповым? Один прокол с ним уже вышел.

– Не один, а два, – Потапов во всем любил точность. – Из диспансера-то уйти он не смог. Хотя и старался.

– Кто должен был забрать его со станции?

– Я, – подал голос Четверкин. – Но этот кадр на место на сутки раньше припорол.

– Видать, быстро управился, – лаборантка хихикнула, но тут же заткнулась под испепеляющим взглядом Сашеньки.

– Так что с Поповым?

– Ерема поставит его на третий уровень, – Редькин зевнул. – Чего с ним возиться? Неисполнительный какой-то… Поедет спокойно в деревню, а там фьють! В речке утопнет или под поезд. Пригородный.

Идиоты! Жадные недальновидные идиоты! Сашенькино лицо перекосилось, как от зубной боли. «Фьють» надо было раньше устраивать. Пока Попов в поле зрения ментам не попал. Наверняка же кто-нибудь здесь интерес проявит, там внимание обратит. И сопоставит факты. Если добудет, конечно.

Дверь отворилась, в комнату проскользнул еще один, Филимонов, – Сашенькина ошибка, единственное исключение, взятое в «команду» только благодаря своей наглости, силе и хитрости. Каким-то образом этот бритоголовый сумел кое-что пронюхать, просчитал удобный момент и самоуверенно выложил карты: или – или. Тогда Сашеньке показалось, что Филимонов сможет принести пользу в качестве союзника. Безупречной «машины» из него все равно бы не получилось, – возни с таким слишком много, да и родственнички влиятельные, чуть что, переполошились бы. А просто нейтрализовать было жалко. И совершенно напрасно.

При виде Филимонова Сашеньку захлестнул новый всплеск ярости. Ярость искала выход. И нашла, обрушившись сначала на бритую голову вновь прибывшего, а потом и на остальных.

– Скажи-ка мне, Костик, – голос Сашеньки перешел почти на шепот. – Хорошо ли поживает Ладыгин? Спокойно ли?

– Да он заговоренный какой-то, – Филимонов взъерошил коротко стриженную шевелюру. – По нему хоть из автомата пали – осечка будет…

– Ты, Костик, как был гоблином, так им и остался, – Костик дернулся, и Сашенькин голос зазвенел громче: – И купленный папенькой диплом о высшем медицинском образовании на мозги твои куцые никак не повлиял. А где ты, скажи на милость, потерял Тимохина?

– В больнице он, – Филимонов смутился, – Ладыгин ему нос сломал и ногу.

– Интересно, а где в это время был ты?

На этот раз Костик предпочел промолчать. Голос подала лаборантка:

– А он у нас крови боится.

– А ты, милая, – Сашенькино внимание временно переключилось на самоуверенную особу, – вообще молчала бы. Обольстительница хренова. Этот самец тебя даже и не заметил. А тебе, между прочим, была дана полная его характеристика. Холерический тип, сильная, но неустойчивая нервная система. Влюбчив, быстро увлекается. Синдром защитника, гипертрофированное чувство долга. Болезненное самолюбие, стремление быть всегда на высоте. Импульсивен, сначала делает, потом думает. Легко внушаем. Что тебе еще надо? Все расписать, дать письменные рекомендации и скрепить печатью? От тебя же требовалось не в постель к нему прыгать, а всего лишь отвлечь на несколько дней, занять щебетанием, охами да вздохами. Этого было бы вполне достаточно.

Лаборантка вспыхнула.

– Я не виновата, что он шляется где-то все время. Он же дома практически не живет, где его ловить? В секцию бокса, что ли, записаться?

– А могла бы записаться, если бы мозги немного работали. Он любит… экстравагантность. Да что теперь говорить…

Придется Ладыгина взять на себя. Толку от этой расфуфыренной куклы ровным счетом никакого. А все туда же: я да я! Что там еще на повестке дня? Ах да! Ну, Филимон, допрыгаешься ты!

– Кстати, Костик, – Сашенькины голос звучал почти ласково, но глаза горели холодным огнем. – Во дворе в двух кварталах отсюда обнаружили забитого до полусмерти бродягу. Это как понимать? – Филимон хотел сказать что-то оправдательное, но не успел и рта раскрыть. – Тебе было русским языком сказано: бродягу шугануть, но не более. Ты, придурок, если уж бьешь, то делай это так, чтобы не до полусмерти. А до конечного результата. Очень мне интересно, не по этому ли поводу сегодня на каждом шагу торчат штатские, от которых ментовкой за версту несет? Может, он тебя опознал, а, Костик? Показания дал?

– Вот, стервец, живучий, – пробормотал под нос Редькин. – А такой с виду плюгавенький…

– А вы, уважаемый, за каким хреном тогда за ними увязались? По-моему, работа дает вам массу возможностей свои садистские наклонности реализовывать!

Редькин заерзал под ледяным взглядом, визгливо выпалил:

– А почему, собственно, вы тут командуете? У нас есть, между прочим, начальник.

– Твой начальник сейчас заново мир познает и говорить учится. И научится, если мы ничего не предпримем, будь уверен. Он способный. А ты, умник, даже до его палаты дойти не сумел! – Выплеснув гнев, Сашеньке удалось взять себя в руки. – А если вы, уважаемый, имеете в виду и. о. начальника лаборатории господина Потапова, так можете поинтересоваться лично у него, кто, на его взгляд, тут командовать, как вы изволили выразиться, должен!

Окружающие дружно посмотрели на взлохмаченного Редькина, кто с любопытством, кто с осуждением, но ни один – с сочувствием. Потапов кашлянул, пророкотал:

– Разумеется, руководитель – вы. Это, полагаю, бесспорно и обсуждению не подлежит.

Испытующий взгляд Сашеньки скользнул по остальным, на мгновение останавливаясь на каждом.

– Возражения есть? Нет? В таком случае остался последний вопрос: Тарасов. Предварительную подготовку он, можно считать, уже прошел – его страх сделал за нас все необходимое. Итак, Тарасов готов к окончательной обработке. Какие будут предложения? Лично я считаю, пускать его в дело опасно.

– Совершенно согласен, больно он заметный, – заторопился Редькин. Внимания на его реплику никто не обратил.

Потапов прокашлялся, неторопливо сказал:

– Предлагаю устроить «промывание» и этим пока ограничиться. Естественно, заложить программу самоликвидации. А дальше смотреть по обстоятельствам. Работать психиатром после хорошей промывки он все равно вряд ли сможет. А учитывая неустойчивое состояние его психики да склонность к алкоголизму…

– Дело говоришь, – предложение Потапова пришлось Сашеньке по душе. – Вечерком наведаемся к профессору. Поедешь со мной.