МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ - ДЖЕМС САВРАСОВ

Но, пожалуй, первое место по частоте исполнения занимала фривольная «На Дерибасовской открылася пивная». Сочинение, по-видимому, нэповских времен. Несмотря на пикантное содержание, а может быть, именно поэтому, песня была очень популярной у амакинских холостяков — любителей красивой жизни:

На Дерибасовской открылася пивная,Там собиралася компания блатная:Там были девочки Маруся, Роза, РаяИ ихний спутник Васька-шмаровоз.

Конечно, скромные семейные товарищи воздерживались от участия в таких песнопениях, предпочитая морально выдержанные песни про ту же Одессу. Такие, к примеру, как «В тумане скрылась милая Одесса», «Одесский порт в ночи простер», или утесовскую «Одесса — мой солнечный город». В крайнем случае выбирали нейтральные куплеты:

Мне здесь знакомо каждое окно,И девушки — хорошие такие;Одесса, мне не пить твое виноИ не утюжить клешем мостовые!

У каждого из геофизиков были свои любимые песни, каждый солировал и не заставлял себя упрашивать, когда приходила его очередь запевать:

Андрей Орлов — «Если не попал в аспирантуру», «Сурово плещет Баренцово море»; Евгений Саврасов — «Фай-дули-фай», «Мы идем по Африке»; Майя Орлова — «Когда запас бензина маловат», «Электричество»; Юра Усов — «Таганка», «Воркута — Ленинград»; Неля Мурашкина — «Киса-Мурочка», «Дура»:

Я не знал, что ты такая дура,Как корявый пень твоя фигура,Морда, как лепешка, а еще немножко,И в зверинец можно отвести...;

Исаак Березин — «Ночь. Париж. Свет тусклых фонарей»; Виктор Сипаров — «Я в Рио-де-Жанейро приехал на карнавал»; Тамара Кутузова — «Сам я вятский уроженец»; Джемс Саврасов — «Куда ведешь, тропинка милая», «Виновата ли я»; Коля Романов — «Океан шумит угрюмо», «Зашел я в чудный кабачок»; Толя Лебедев — «Дуня-тонкопряха»; Толя Уставщиков — «Ты не плачь, не плачь, моя хорошая», «Что-то мне, товарищи, не сидится дома».

Разумеется, не менее дружно пелись и «бесхозные» песни, в том числе модного тогда Ива Монтана, только что вернувшегося из-за границы Вертинского, вездесущих Бунчикова и Нечаева, Клавдии Шульженко.

Вздрагивала спящая Нюрба, когда среди ночи слышался пронзительный голос Николая Романова, поддерживаемый мощным хором из доброй дюжины глоток:

Хорошо в степи скакать,Вольным воздухом дышать.Лучше прерий места в мире не найти,Вар-вар-вар-вары!

Мы ворвемся ночью в домИ красотку уведем,Если парня не захочет полюбить...

Подарком для гостей в день рождения Бориса Викторовича Бабушкина была совершенно неподражаемо исполняемая им старинная русская песня «Цареградские сапожки» под собственный аккомпанемент на гитаре:

Спит курган во мраке ночи,В долине стелется туман.Ты приходи ко мне, красотка,На тот на дальний на курган...

Кто хоть раз слышал эту песню в его исполнении, тот навсегда становился ее рабом. Трудно словами передать то чувство, которое возникало у слушателей, песня просто зачаровывала. Мелодия долго потом звучала в памяти, но воспроизвести ее так, как мог Борис Викторович, не удавалось никому.

Непревзойденным певцом-актером был Станислав Станиславович Кульвец. Песенный багаж его не был обширен. Он знал всего три песни: «Туча», «Приглашен был к тетушке» и «Расскажу я, братцы, как я воевал». Но как он их исполнял! Он не просто пел, он играл песню. Перевоплощался в героев песни и изображал их перед зрителями. Надо было видеть и слышать, как он заканчивал «Тучу»:

В район идет машина,Водителю смешно...

При этом «крутил баранку» и заразительно смеялся. Как тот самый водитель, который увидел:

Стоят, обнявшись, двое,А дождь прошел давно.

Как уморительно изображал он финальную сцену из «Тетушки»:

Я проснулся раньше всех... Морда вся украшена:Фонари навешены, рыло стало страшное.Весь пиджак изодратый, на нём жир от курицы,Один сапог на столе, а второй на улице.

В своей третьей песне, переделанной во время войны какими- то танкистами из песни батьки Махно в известной роли Бориса Чиркова, куплеты пелись только самим Кульвецем, а припев подхватывали слушатели:

Башенный с радистомбинтует раны мне,А моя машинадогорает в стороне.Эх, любо, братцы, любо,любо, братцы, жить,В танковой бригадене приходится тужить!

Расцвет песенного творчества геологов-алмазников совпадает в основном с нюрбинским периодом, когда Амакинская экспедиция, базировалась в пос. Нюрба и был сплоченный геологический коллектив единомышленников. Позднее часть молодых специалистов разъехалась, часть геологов переехала в г. Мирный в Ботуобинскую экспедицию и другие организации. Со временем стали уезжать из Якутии и ветераны. Однако песни продолжали жить, хотя чаще всего, особенно в городских условиях, они стали звучать в небольших компаниях. И лишь при крупных встречах старых друзей, связавших с алмазной геологией многие годы своей жизни, амакинские песни вновь звучат в полную силу.

ШЕДШИЕ ВПЕРЕДИ

ГРИГОРИЙ ХАИМОВИЧ ФАЙНШТЕЙН: Я ЛЮБЛЮ ГЕОФИЗИКОВ[10]

— Люблю геофизиков! — таким восклицанием обычно приветствовал меня Г. X. Файнштейн, когда наши с ним дороги пересекались где-нибудь в Мирном, на косе Соколиной или в Иркутске.

Такое приветствие появилось у него после того, как однажды он побывал в одном многолюдном застолье с амакинскими геофизиками, как всегда проходившем в непринужденной дружеской обстановке, с обилием песен под баян и гитару, со стихами-экспромтами. Надо сказать, что у геологов-алмазников такие массовые компанейские встречи бывали реже. Большей частью они были разъединены по семьям, да и меньше случилось в их среде песенных и музыкальных талантов. У геофизиков же сложился дружный песенный коллектив еще тогда, когда они существовали в Нюрбе отдельной небольшой экспедицией от Западного геофизического треста. Да и позднее, когда геофизическую эспедицию поглотила Амакинка, в их коллектив неоднократно вливались песенные и музыкальные таланты выпускников МГРИ и других вузов. Григорию Хаимовичу, при его кипучей и общительной натуре, импонировало такое сообщество, и он этого не скрывал: Молодцы, геофизики!

Наши с Г.Х. приятельские отношения начались, пожалуй, с тех дней, когда он снимался в фильме какого-то залётного чешского режиссера. Почему первое кино про алмазников делал чех, а не наши киношники, осталось для меня загадкой, но это было так. Снимался фильм то ли в 1958 году, то ли годом позже, сейчас забылось. Я жил в одной из комнат только что построенного двухквартирного дома 200-й партии, которая отводилась под гостиницу. Ко мне подселили Г.Х. и Юру Хабардина, прилетевших в Мирный специально для киносъемок. До этого знакомство наше было шапочным, а за несколько дней совместного проживания мы почти что подружились.