Убить Троцкого - Юрий Маслиев

Муравьева смущали частые встречи Ольги с этим человеком, хотя все и объяснялось близостью Юговича к ее отцу. Он понимал, что Югович не остановится и будет плести интригу.

За время романа Муравьев несколько отдалился от друзей, манкировал служебными обязанностями, которые частично, чтобы не вызывать нарицаний генерала Розанова, взвалил на свои плечи Блюм.

Редко ночующий дома Евгений, в последнее время дни и ночи проводящий в госпитале в связи с увеличившимся потоком раненых, глядя на все, что происходило с Михаилом, соломонствуя, изрекал со свойственной ему иронией:

– И это пройдет.

После бурных всплесков любви отношения Ольги и Михаила выровнялись. В один из зимних вечеров между ними состоялся разговор, который заставил Михаила более внимательно присмотреться к своей избраннице.

Мирно текущая беседа, плавно затрагивающая то одну тему, то другую, подошла, как всегда в последнее время, к животрепещущей проблеме – политическое положение в Приморье, и к ставшему злободневным для многих вопросу – «Что делать?». Ольга заинтересовалась будущими планами Муравьева и его материальным положением. Вообще-то, матримониальные планы Ольги можно было понять. Любой человек, особенно женщина, собирающаяся вступить в брак, если она не дура, думает о своем будущем. Но Ольга делала это чересчур навязчиво и бесцеремонно, как бы одновременно с этим, якобы незначительным, интересом, ставя вопрос о браке, как о само собой разумеющемся продолжении их отношений.

Михаил, в свои девятнадцать лет не помышлявший об этом, стал осторожен в ответах. Он мимоходом сообщил, что в случае победы Советов – он практически разорен, а небольшое наследство, находящееся во Франции, – разве что позволит ему оплатить учебу в каком-либо западном университете.

– Так что, если мне придется жить в эмиграции, – заключил он под конец, – мне понадобятся еще годы учебы, прежде чем я приобрету хорошую профессию и займу подобающее место.

– Боже! – неожиданно взорвалась Ольга. – Что вы все о себе думаете? Что отец с его щепетильной порядочностью, утверждающий, что хорошие специалисты нужны любой власти, что ты, Михаил. Имеешь непосредственное отношение к армейским поставкам, а сам в последнее время считаешь гроши… Обо мне вы подумали? – Ее прекрасное, точеное лицо покраснело от неожиданного гнева. – Вот Югович, так тот не теряется, хотя имеет посредственное отношение как к поставкам, так и к банковским счетам. И в отличие от вас ведет себя как мужчина. Он знает, что хочет получить от жизни, и уже получил… – Она неожиданно замолчала, прикрыв узкой мраморной ладонью рот, понимая, что сказала двусмысленность, если только это не было правдой, и, исправляясь, уже более спокойным тоном добавила: – У него уже сейчас солидные счета в европейских банках; и думаю, что они еще увеличатся… По крайней мере его близкие не будут страдать от нищеты на задворках Европы. И я не хочу!.. – опять выкрикнула она последнюю фразу и, залившись бессильными слезами, откинулась на спинку дивана.

– Ну что… что ты предлагаешь? – подошел к ней Михаил, положив руку на обнаженное плечо.

Эта неожиданная истерика его обескуражила.

Ольга резко дернула плечом, сбросив его руку, и холодным, хотя и извиняющимся тоном произнесла:

– Ничего не предлагаю. Это дело мужчин.

Уже совершенно успокоившись и утерев слезы, она поцеловала его в щеку мягкими, слегка влажными от этих слез губами.

– Оставь меня. Я сегодня плохо себя чувствую… Извини, не знаю, что на меня накатило…

Уже в шинели Михаил на выходе столкнулся с отцом Ольги. Тот, входя в парадное, о чем-то оживленно беседовал с Юговичем, который, как ему показалось, встретившись с ним взглядом, ехидно улыбнулся.

– Что-то вы, батенька, нас рано покидаете… – вместо приветствия бросил Григорий Владимирович.

Михаил, невразумительно промямлив что-то о делах, небрежно попрощавшись, выскочил на заснеженную, тронутую серыми вечерними сумерками улицу.

Глава 13

Целиком занятый в последние месяцы своей любовной горячкой, как и любой молодой человек на его месте, Муравьев пропустил грозную политическую чехарду, которая творилась в Восточной Сибири, в Амурской области и в Приморье. Вся эта территория напоминала слоеный пирог, только не намазанный кремом, а густо усеянный боевыми соединениями различного национального и политического толка. Японцы, семеновцы, прокоммунистические отряды партизан, чехословацкий корпус, американские войска… Между ними шныряли новоявленные мелкие атаманы, которые, тоже прикрываясь различными политическими лозунгами, грабили всех подряд. Производство остановилось. Железные дороги были практически парализованы. Иногда эшелоны стояли по несколько суток, растянувшись на многие километры, состав к составу. На большинстве узловых станций, в тупиках из этих составов создавались целые городки, на которые интендантское ведомство уже махнуло рукой и которые сами по себе являлись рассадником анархического беспредела. Военные грузы растаскивались. Вечно пьяное колчаковское офицерство, ответственное за сохранность, обменивало их на водку, жратву и другие мало-мальски ценные вещи. А некоторые, наиболее ретивые, обзавелись во время этого отстоя даже новыми «семьями», с которыми проживали в своих теплушках.

Адмирал Колчак терпел поражение за поражением. Звезда верховного правителя закатывалась. Различные политические партии, включая эсеров, кадетов, меньшевиков, социалистов различного толка, – тянули каждый на себя оборванное, все в заплатах и практически истлевшее одеяло власти, не понимая, что фатальный исход предрешен и что стальные легионы красных, спаянные одной идеей и железной дисциплиной, захватывая город за городом, уезд за уездом, часто не встречая сопротивления, неминуемо рано или поздно сбросят их всех в седовато-пенистые воды Тихого океана.

Большевики умели работать без излишнего слюнтяйства и пустой интеллигентской трепотни, изнутри, путем вполне доходчивой пропаганды разлагая даже самые надежные колчаковские полки. Да что там русские части… Даже японцы, казалось, в силу языкового барьера, недоступные этой пропаганде, и те были подвержены коммунистической агитации, в результате чего японскому командованию приходилось расформировывать части, попавшие под влияние большевиков, и под конвоем отправлять своих солдат на родину.

Генерал Гайда, назначенный Колчаком командовать одной из армий, узнав о понесенных частями поражениях, покинул их и уехал во Владивосток. Там, совместно с эсерами, он пустился в авантюру против Колчака. В это же время командование чехословацким корпусом решило, что в Сибири их солдатам больше делать нечего, и отдало приказ своим войскам двигаться на восток.

Эсеры же задумали с помощью чехословаков свергнуть Колчака, захватить власть в Сибири и, имея вооруженную силу, а также располагая поддержкой Америки, начать переговоры с советским правительством о признании автономной Сибири во главе с эсерами.

Сговорившись с Гайдой, эсеры обратились к коммунистам с предложением распустить партизанские отряды, на что им было отвечено: «Если вы желаете разговаривать с Советской Россией вооруженными, то какие могут быть разговоры о роспуске или прекращении действий отрядов».

Не имея собственных сил во Владивостоке, эсеры старались привлечь на свою сторону большевиков. Надвигалось время грозных и решительных перемен.

Михаил, ни сном, ни духом не подозревающий о больших переменах, происходящих сейчас, придя домой, был решительно удивлен известием о взятии Красной армией города Омска – столицы верховного правителя.

Вернувшись поздно ночью и все еще переживая размолвку с Ольгой, он встретил ожидавшего его Сашу Блюма, который вместе с этими известиями принес и приказ генерала Розанова срочно явиться в штаб.

Оказывается, в эту же ночь генерал Гайда дал приказ выступать. Заговорщики захватили одну из типографий в городе, напечатали и распространили воззвание к населению.

В то же время в японском штабе состоялось совещание представителей войск интервентов, на котором было решено соблюдать строгий нейтралитет.

Однако японцы немедленно после совещания письменно пожелали успеха колчаковскому генералу Розанову в подавлении заговорщиков.

Михаил с Александром попали в штаб в тот момент, когда генерал рассылал вестовых в преданные ему войска. Он уже отдал приказ юнкерской школе, школе гардемаринов, егерскому батальону – войти в город и занять все правительственные учреждения и стратегические пункты.

Молодых офицеров генерал тут же послал к юнкерам, окружающим в этот момент вокзал, с приказом начать его штурм сразу после артиллерийского обстрела.

Машина, с трудом продираясь сквозь густой, липкий туман, окружающий со всех сторон, едва не сбила юнкера, неожиданно выскочившего из-за угла пакгауза, еле проглядывающегося сквозь хлопья густого, мокрого снега.