Синдзи-кун и искусство войны - Виталий Хонихоев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Еще какие-то пожелания? — спрашиваю я, вставая. Джиро тоже встает, грузно, нехотя.
— Если возможно сделать это в саду, то… — говорит он. Я киваю. Мы выходим в сад, отодвинув дверь-стену из рисовой бумаги с бамбуковыми перегородками. Сад ничуть не изменился со времени, как здесь лежал Мара, истекая кровью от руки Читосе. Сад все так же прекрасен. Заслуживает ли такой человек как Джиро такой прекрасный сад? Сложный вопрос, но раз уж он его имеет — значит заслуживает. Надолго ли? Я все-таки становлюсь философом.
— Значит, так все и закончится? — говорит Джиро, обнажая свой меч. — Тут, в моем саду?
— Если вы так хотите. — пожимаю я плечами.
— Ты же сказал, что у тебя есть моральное право взыскать мою жизнь, мальчишка.
— Право есть. Буду ли я реализовывать это право здесь и сейчас? Я бы не хотел.
— А чего ты хочешь тогда? — хмурится Джиро. Он готов к смерти и просить пощады не будет. Но и шанса остаться в живых не упустит. В конце концов, он не самурай, он — якудза.
— Я хочу, чтобы вы, Джиро-сама больше никогда, даже в мыслях не допускали возможность навредить кому-либо из нашей команды, или близких к нам. Я хочу, чтобы в любом месте, где мы пересекаемся с гокудо ваши сперва сдавали назад, а потом уже задавали вопросы. Я хочу, чтобы вы навсегда запомнили, что вы живете и дышите только потому, что Акира за что-то вас любит и уважает. И я хочу виры за оскорбление меня и моей команды.
— Понимаю, — говорит Джиро. Он задумчиво рассматривает лезвие своего меча, — кто бы думал, что так все повернется.
— Судьба, Джиро-сама. — киваю я. — Старик на северной границе потерял лошадь.
— Смотри-ка, выучил-таки одну. — говорит он и улыбается.
Глава 18
— … продолжаю считать это ошибкой. — говорит Акира. Она спорит со мной. Она говорит, что такое поведение неразумно, что гибкость и мягкость — это путь жизни, а твердость и жесткость — путь смерти. Киваю, выслушиваю ее до конца. Рядом сидит непривычно тихая Майко, полирует свои ненаглядные пистолеты Читосе. Такой, неофициальный сбор команды в промежутке между тренировками. В углу тренировочного зала — кучка брикетов С4 и даже два баллона с газом. Доказательства тяжкого труда специалиста из гокудо по минированию нашего убежища.
— Никоим образом не могу заставить тебя перестать считать это ошибкой. — отвечаю я. — Просто хочу чтобы ты выслушала и мою точку зрения.
— Хорошо, — Акира складывает руки на груди, — я выслушаю.
— Спасибо. Так вот, есть такое понятие как границы. Свои личные, например, или границы других людей. У каждого человека есть свои границы, до которых он может терпеть вторжение. Для кого-то нормально хлопать по плечу и обниматься, даже может драться в шутку, а кому-то и пожатие руки уже чересчур. Но я не сколько о границах, сколько об отстаивании своих границ. В 1974 году в музее Неаполя сербская художница провела эксперимент под названием «Ритм 0». Она должна была стоять шесть часов неподвижно, а люди могли бы делать с ней все что угодно. Замечу, что дело происходило в центре цивилизованного мира, в месте, где действовали все законы и существовала полиция. Как ты думаешь, много прошло времени до того момента, когда ее раздели догола? Как ей стали резать кожу лезвиями? Рисовать унижающие надписи на теле? Поджигать волосы? Сама она говорит, что по истечению этих шести часов она нашла у себя в волосах седые пряди. Это — то, что происходит с людьми, если перестать отстаивать свои границы. — я вздохнул и потер подбородок. — Пойми, я не считаю Джиро врагом. Пока не считаю. Отношения нашей группы и гокудо скорее можно назвать отношениями молодых людей, которые только начали жить вместе — мы проверяем наши границы. Если такая пара начала жить вместе и молодой человек обнаруживает, что его девушка не отстаивает свои границы, он начинает их проверять.
— Ее изнасиловали? — спрашивает Читосе, прекратив полировать восемьдесят пятые.
— Ее домогались. В нее засовывали различные предметы. Ей надрезали соски бритвой. А не изнасиловали ее только потому, что такое насилие означало бы необходимость самому раздеться в музее. Так что с ней сделали все, что могли — думаю, что продлись такой эксперимент сутки — она бы не выжила. — говорю я. Тяжелый эмоциональный опыт подобного эксперимента показывает не то, что люди — твари, а то, что, если ты не будешь отстаивать свои границы и интересы, тебя перестанут считать личностью, а начнут воспринимать как предмет. Игрушку, у которой нет своих интересов. Которой не больно. С которой можно делать все, что захочешь.
— Сволочи. — говорит Читосе, хмурясь и изучая зеркало затвора на предмет загрязнения. У нее своя травма, связанная с беспомощностью и ее такие вот разговоры беспокоят.
— Я бы даже не сказал, что сволочи. Это в природе человека — исследовать. Изучать. Конечно, умом они должны были понимать, что это всего лишь художественный перфоманс, что ей больно и что нельзя так поступать. Но как только человек перестал быть человеком для них — включился гораздо более глубокий инстинкт. Которому трудно сопротивляться. Они стали проверять ее границы. И чем дальше — тем страшнее. Вот представьте себе пару, где девушка терпит все и никогда не отстаивает свои границы. Долго ли пройдет до того момента, как парень положит ноги на стол и перестанет считаться с ней вообще? Будет использовать ее тело, ее ресурсы, обращаться как с грязью? То же самое верно и в обратную сторону — если парень ничего никогда не скажет девушке — она рано или поздно занесет его в список подкаблучников и начнет вести себя соответственно.
— Училась со мной в школе одна. — кивает Майко. — Тоже никому и ничего сказать не могла. Тихая такая. Ее парни после школы по кругу пустили. Даже не заставляли сильно, просто раздели и … а она потом повесилась.
— А я парня одного знала, — говорит Читосе, все еще хмурясь, — его девушка настолько за человека не считала, что других приводила домой, при нем же. Она его потом бросила. Не знаю, что с ним стало.
— И ведь обычно человек, пусть даже самый тихий и робкий, все равно, отстаивает свои границы.
