Синдзи-кун и искусство войны - Виталий Хонихоев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А… чтоб тебя! — я отпускаю жгуты и падаю на спину. Больно, конечно, но уже не сильно. Способность излечивает.
— Это… крутой прием. — говорит Майко, приседая рядом со мной на корточки: — кому покажешь — точно обосрутся. Подумают, уж если он себя так не жалеет, то что с нами-то будет?
— Очень смешно. — говорю я, держась за ногу. Кость с щелчком встает на место, рана затягивается, но окровавленная дырка в штанине остается. Хорошо, что костюм тренировочный одел, думаю я, не дай бог форму школьную испортил бы. Нанасэ меня б убила. Денег пока не так много, чтобы брюками раскидываться.
— Смешно. — прищуривается Майко. — Ты бы свое лицо видел, когда понял, что сам себе ногу сломал.
— Майко! — говорит оказавшаяся рядом Юки. Они с Иошико смотрят на мою ногу, прекратив свою тренировку.
— Хватит его дразнить, — говорит Юки, — ему же больно.
— Ни черта ему не больно, можете мне поверить. — скалится Майко. — И вообще, как говорил Миямото Мусаси, тяжело в учении — легко помирать. А цель каждого уважающего себя самурая — достойная смерть. Как же ты сможешь помереть достойно, если чуть ногу сломал и сразу — падать. Надо вон, как Кухулин — отрубили ногу, обрубком об пень оперся и продолжил битву! Отрубили руку — взял ее в другую и забил врага ею. Отрубили мужское достоинство… кхм… ну тут не знаю, что и посоветовать.
— Не давать себя рубить? — предполагаю я.
— А получится? — опять скалится Майко. — У тебя же вся проблема в том, что ты медленный как муха в сиропе.
— Вот, это между прочим и было решение проблемы. — указываю я на окровавленную дыру в штанине. — Экзоскелет с внешними приводами к конечностям!
— Такими вот решениями ты сам себя скорее убьешь, чем враг к тебе подойдет. — говорит Майко. — Он на тебя взглянуть не успеет, а ты раз — и в комочек сам собрался. Мокрый такой. Совсем как наш лучший друг Алан. — Юки при этих словах бледнеет и дергается. Невольно кидает взгляд туда, где когда-то стоял холодильный ларь. Бетонный пол тренировочного зала в том районе немного выщерблен, после удара Ледяным Молотом Правосудия. Я смотрю на Юки и на Иошико и думаю, что у них на самом деле много общего. Вот Юки, например, — того, кто ее обидел, надругался над девичей честью и как там — «сударь, вы стряхнули пыльцу моей невинности» — в лепешку. А Иошико — только часть ее старого знакомого в лепешку превратила. Значимую такую часть. Но, уверен, дай ей волю, она бы Молот Правосудия вовсю использовала. Маньячки. Все до одной.
— Знаете. — говоря я, поднимаясь с земли и проверяя все ли с порядке с ногой. С ногой все в порядке.
— Знаете, девчонки, вы такие милые. — говорю я вслух. — Я вас просто обожаю.
— Конечно, — отвечает за всех Майко, — мы же — классные. Готов? — она поднимает свою катану.
Глава 17
Я иду по гладкому деревянному полу, отполированному до блеска, впереди бесшумной тенью скользит девушка в темно-синем кимоно в белых таби. В ее волосах воткнута длинная заколка, на конце ее золотая цепочка, на цепочке — качается туда-сюда, в такт ее шагам — маленький феникс. Символ семьи Кодзима. Сегодня я здесь один, без здравого смысла Акиры, без бесшабашного оптимизма Майко, без холодного расчета Читосе. Без поддержки. Акира, как сказала эта самая девушка, которая идет впереди, Акира больше не является желанным гостем в этом доме. Для японца такая формулировка скажет намного больше, чем когда в остальном мире — выгоняют с проклятьями. Для якудза указанное возводится в степень. Джиро-сама все еще вызывает внутри у меня сдержанную неприязнь и периодически я прогоняю в голове планы по откручиванию его седой головы без привлечения внимания Акиры. Чертова сентиментальность нашей всегда рациональной и сдержанной Акиры. Она умна и это не дает мне возможность сделать старому крокодилу карачук. Я не хочу терять ее дружбы и ее доверия, а это значит, что я не могу сделать больно старому Джиро без того, чтобы она об этом не узнала. Вывод — старый Джиро будет жить. Пока. У меня хорошая память, и когда-нибудь… когда Акира забудет про такую возможность, когда никто меня не будет подозревать…
Так я думаю, смотря в затылок девушки в темно-синем кимоно, следуя за ней по отполированным доскам Сливового Павильона. Наконец она останавливается, открывает дверь и отходит в сторону, сделав жест рукой. Проходите.
— Джиро-сама. — киваю я головой, шагнув внутрь. Не поклон. Я слишком зол на старого крокодила. Да, злость эта нерациональна, и сама Акира не раз объясняла мне всю нелогичность моих чувств. Мизинец отрос, инцидент исчерпан, верно? Неверно, думаю я, неверно. Вон, говорила Акира, тебе Майко руку отрубила на стройке, ты ж на нее не злишься. Я не злюсь на нее, потому что она хотела чтобы я вырос, потому что она знала что я отращу новую и взяла на себя риск оказаться крайней перед моим гневом. Ну и потому, что она — лапочка, конечно же.
— Синдзи-кун. Проходи. — кряхтит со своей подушки старый крокодил Джиро. Я прохожу и присаживаюсь напротив. Мы молчим, пока девушка в темно-синем кимоно не завершает все необходимые действия по завариванию чая и прочим непонятным мне, но крайне необходимым для этикета процедурам. В конце концов она кланяется и исчезает за дверью.
— Дошло до меня, юный мастер Син, что между нами возникло … некоторое непонимание. — говорит Джиро-сама и берет чайную чашку. Я гляжу на его руку, перевитую узловатыми венами, широкую в запястье и понимаю, что его руки — это руки мечника. Тело для кэндо — это тело только для кэндо. Только у них бывают такие широкие запястья, перевитые венами. Такие сильные пальцы.
— Непонимание. — говорю я. Будем играть со старым крокодилом в его же игры. Я такое не люблю, эти все намеки и экивоки не для меня, я люблю ясность и конкретные формулировки без недомолвок и неточностей, но Акира уже предупредила меня, что так нельзя. Это как покупать что-то на восточном базаре и не поторговаться — мало того,
