Дорога надежды - Серж Голон

Как и несколько дней тому назад, отцы города обратились к графу де Пейраку, единственному, по их мнению, человеку, способному изменить ситуацию, которая, как это становилось все очевиднее, не могла ни разрешиться, ни оставаться прежней. Видели, как он шел к дому из красного кирпича, на фасаде которого золотистое солнце играло малиновыми и бледно-розовыми красками, подобно тому, как библейские израильтяне некогда должны были взирать, дрожа от священного ужаса, на первосвященника, единственного, кто был вправе обращаться к Всевышнему, входившего в Святая Святых. Ради осторожности сочли необходимым привязать к его лодыжке вервь, как в старые библейские времена, которая позволила бы ожидавшим снаружи извлечь его из святилища, если бы вдруг, он оказался сраженным потусторонними силами.

Переговорив с отцом де Марвилем, Жоффрей вывел его из дома, а затем и из города, лично проводив к дальней бухте, где за баснословную цену заручился посредничеством одного нечестивого пирата с Ямайки, не верившего ни в Бога, ни в Черта и взявшегося доставить своего драгоценного и малопривлекательного пассажира на остров Мартинику, а то – почему бы и нет – и до самого Онфлера во Франции.

В ожидании прилива, чтобы выйти в открытое море, судно стояло на двух якорях за островом в бухте, и иезуит на его борту находился как бы вне пределов досягаемости.

Все это оказалось нелегким делом, потребовавшим времени и сил для переговоров.

Так что к тому часу, когда Жоффрей де Пейрак смог вернуться в дом миссис Кранмер и подняться в спальню к Анжелике, она была вне себя от нетерпения.

– Ну что? – набросилась на него Анжелика. – Как дела? Правда ли, что его убил иезуит?

Он задумчиво посмотрел на нее и вдруг разразился смехом. Затем, нагнувшись, взял ее двумя пальцами за подбородок.

– К чему эта мина, моя маленькая суеверная девочка?

Однако нервы у нее были напряжены до предела, и она с серьезным видом мягко, но твердо отвела его руку.

– Что вы обо всем этом думаете, Жоффрей? Я хочу знать.

Он смотрел на нее: лунного цвета волосы, легкая, почти сказочная фея с редким отсветом изумруда или голубоватого льда в глубине глаз, и это значительное, трагическое выражение, поразившее его в самое сердце тогда, на Тулузской дороге.

Чудо и восторг! Она совсем не изменилась.

За хрупкой внешностью та же цельная натура, твердая и яркая, как алмаз. Он просто обязан сказать ей правду.

– Поймите меня, – настаивала она, – все это время меня окружают женщины разных национальностей и вероисповеданий, которые не устают повторять, что несчастный мальчик был убит своим духовным наставником. Так ли это? Скажите мне правду. От вас я приму ее, не утратив самообладания, но не скрывайте от меня ничего. Рут и Номи по обыкновению оставили их наедине. Еще ниже склонившись к ней, он мимолетно коснулся губами ее нежных приоткрытых губ.

– Да, это правда, он убил его!

– С помощью колдовства?

– Как сказать? Какую реальность подыскать для этих слов? С помощью колдовства? Скажем… путем гипнотического воздействия.

Он сел на край кровати.

– Мальчик очень ослабел, был буквально на пределе сил, к тому же с израненной душой. А следовательно, беззащитен перед властной волей, призвавшей его к самоуничтожению… Матросы с «Радуги» видели, как он шел по набережной нетвердым шагом, и услышали всплеск упавшего в воду тела.

Выбежав на набережную, они обнаружили отца де Марвиля, неподвижно стоявшего в тени склада в нескольких шагах от места происшествия. Однако он не только не попытался предотвратить несчастье, но позднее отказался даже отпустить ему грехи, заявив, что молодой человек совершил величайший грех, покончив с собой. Тогда они пришли ко мне. Это были мальтийцы. Совершенно потрясенные.

Оди поняли, что произошло, славные католики-средиземноморы! Несмотря на то, что были католиками, а может быть, именно благодаря этому. А теперь успокойтесь, мой ангел. Вы ни в чем не виноваты.

Она сползла на подушки, бледная и безутешная.

– Бедный мальчик! Это моя ошибка.

Он обнял ее, прижал к себе, повторяя, что она не в силах одной лишь добротой своего сердца спасти мир, вырвать его из пут закоренелых предрассудков, освободить от привычной и неизбежной глупости.

Что же касается Жоффрея, то он не так уж и огорчался, хотя она и возмущалась его по меньшей мере неуместным смехом, но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что это смех человека, который стоит на вершине горы и видит, что избежал смертельной опасности – падения в бездну, где бьется увязшая в безысходных противоречиях мысль.

Сколько раз ему доводилось видеть смерть, убийство и убивать самому! Он знал, что это не составляет труда для того, кто должен защищать не только свою жизнь, но и свои убеждения, идеалы, порой более важные, чем жизнь. Как мужчина он понимал, что это неизбежный поступок для того, кто ощущает себя загнанным в тупик и не находит иного выхода, и потому не возмущался, подобно Анжелике, что отец де Марвиль, воин, его совершил.

– Впрочем, – заключил он, – меня волнует не столько то, что иезуит его убил, сколько то, зачем он это сделал.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА «РАДУГЕ»

Глава 13

Салем и массачусетские берега терялись вдали. «Радуга» с попутным ветром вышла в открытое море. Вскоре флагман и сопровождавшие его суда оказались между небом и водой.

Впрочем, открывшемуся перед ними простору предстояло недолго оставаться бескрайним. Они плыли на северо-восток. Размашистый изгиб побережья Новой Англии, перейдя во Французский залив, замыкался мощными клещами, образованными Акадским полуостровом, или Новой Шотландией, берега которого должны были появиться вскоре по правому или по левому борту в виде узорчатой линии.

Замаячат острова, то одинокие, то вытянувшиеся в прямую линию, а то разбросанные как попало.

Но прежде чем это случится, несколько дней они проживут вдали от тягостного общества, оторванные от всего мира.

Как только подняли якорь, Анжелика почувствовала, что Жоффрей угадал ее желание по возможности продлить эту праздность и не мчаться на всех парусах.

Он сказал ей, что намерен превратить их путешествие в своего рода каботажное плавание, которое позволит им, с одной стороны, смягчить переход от волнений, пережитых в Салеме, к привычной жизни в Голдсборо, а с другой – «посплетничать», наведавшись в различные населенные пункты на побережье, где их ждали друзья и дела.

Они бросят якорь в Каско, Пофаме, Пемакиде, прежде чем взять курс на восток, чтобы и там сделать несколько остановок на островах, жители которых поджидали их суда, намереваясь переправить в Голдсборо товары своих промыслов и ремесел.