Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - Славой Жижек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одной из целей протестующих была администрация Евросоюза, контролирующая боснийское государство, обеспечивая мир между тремя странами и оказывая ему значительную финансовую помощь, позволяя тем самым этому государству нормально функционировать. Это может показаться удивительным, ведь цели протестующих номинально совпадали с целями администрации ЕС: процветание, ликвидация этнической напряженности и коррупции. Однако хотя администрация ЕС делает вид, что содействует мультикультурной терпимости и преодолению этнической ненависти, ее фактические методы управления Боснией закрепляют разделенность: ЕС взаимодействует с националистическими элитами как с привилегированными партнерами, выступая посредником между ними.
Боснийский всплеск недовольства подтверждает, что в действительности невозможно преодолеть этнические страсти, навязывая либеральную повестку. Протестующих объединила радикальная программа справедливости. Следующим и самым трудным шагом было бы объединение протестов в новое общественное движение, игнорирующее этнические разногласия, и проведение новых протестных акций. Можем ли мы представить разгневанных боснийцев и сербов, вместе манифестующих в Сараево? Даже если протесты постепенно утратят свою силу, они останутся мимолетной искрой надежды вроде вражеских солдат, братавшихся в окопах во время Первой мировой войны. Настоящие освободительные события всегда предполагают игнорирование специфических особенностей как несущественных. То же самое относится и к недавнему приезду двух участниц Pussy Riot в Нью-Йорк: на большом гала-шоу их представила сама Мадонна в присутствии Боба Гелдофа, Ричарда Гира и других знаменитостей – известных правозащитников. Они должны были сделать там лишь одну вещь: выразить свою солидарность с Эдвардом Сноуденом и заявить, что Pussy Riot и Сноуден – составляющие одного глобального движения. Без таких жестов, объединяющих несовместимые на первый взгляд группы (мусульман, сербов и хорватов в Боснии; секуляристов и мусульман-антикапиталистов в Турции и т. д.), протестные движения всегда будут способом манипуляции одной сверхдержавы в ее борьбе против другой.
И то же самое касается Украины. Да, протестующие на Майдане были героями, но сейчас начинается настоящая борьба – за то, какой станет новая Украина, и эта борьба будет гораздо более тяжелой, чем борьба против вмешательства Путина. Здесь потребуется новый героизм, сопряженный с гораздо большим риском56. Образцом в этом смысле являются россияне, смело выступающие против национализма своей страны и осуждающие его как инструмент власти. Что сегодня необходимо, так это отказ от самих терминов конфликта и солидарность украинцев и россиян. Начать следует с организации акций публичной демонстрации братства, преодолевающей навязанные различия, с создания общих организационных сетей, объединяющих истинное освободительное ядро украинских политических активистов с российской оппозицией режиму Путина. Это может показаться утопией, но только такие «сумасшедшие» действия могут привести к эмансипации. В противном случае мы получим просто конфликт националистических страстей, которыми манипулируют олигархи. Подобные геополитические игры за сферы влияния не представляют никакого интереса для подлинной освободительной политики.
4. Эпигнозис
J’ai hâte de vous servir!
В романе Жюльена Грака «Побережье Сирта» действие происходит в стране под названием Орсенна (побережье Сирта – самый южный ее регион) – фантастической вариации на тему Италии, где есть автомобили, но нет электричества, а власть сосредоточена в древнем, приходящем в упадок одноименном городе, напоминающем, хотя и не во всем, Венецию. Почти у всех героев романа итальянские имена. Последние триста лет Орсенна находится в состоянии приостановленной войны с Фаргестаном – варварской пустынной страной, лежащей к югу за морем. Фаргестан, с его двумя крупнейшими городами на побережье и бескрайними песчаными дюнами, сильно похож на Ливию, но некоторые географические объекты поменялись местами: вулкан Этна переехал в Ливию и превратился в Тэнгри; руины Сабарт переместились из Ливии в Италию и стали называться Сагра; Сирт оказался в Италии. Альдо – рассказчик и главный герой романа – принадлежит к одной из правящих семей Орсенны. Когда его отправляют в качестве наблюдателя в далекую глухую крепость на побережье Сирта, он не может устоять перед очарованием Фаргестана, пересекает запретную линию в разделяющем два государства мертвом Сиртском море и подходит на своем корабле к городу Раджес на неприятельском берегу. Там его судно встречают тремя пушечными залпами. Возобновив своим непоправимым поступком старую войну, грозящую уничтожить Орсенну, Альдо совершает самоубийственный жест, которого тайно ждал весь народ: вернувшись из Сирта в Орсенну, он обнаруживает, что правящая элита Орсенны под предлогом войны с Фаргестаном разжигает националистический патриотизм. Даниэло, один из лидеров Орсенны, объясняет, каким образом действия Альдо оказались полезны:
…когда ты держишь в своих руках руль государственной машины, то нет большей незадачи, как позволить разойтись сцеплению; один раз такое со мной случилось, и я был очень удивлен, когда обнаружил, что у Орсенны сцепление срабатывает только в одном месте. Все, что направляло внимание в сторону Сирта, все, что способствовало развитию связанных с ним процессов, заставляло крутиться старый механизм с почти фантастической легкостью, а все, что не касалось их, неожиданно упиралось в стену инерции и незаинтересованности. Эти процессы стремились извлечь пользу из всего – из жестов ускоряющих, из жестов тормозящих, – словно человек, скользящий по склону крыши. Едва речь заходила о Сирте – как бы тебе это описать? – все мобилизовывалось, словно по мановению волшебной палочки1.
(Обратите внимание, как первое предложение – «когда ты держишь в своих руках руль государственной машины, то нет большей незадачи, как позволить разойтись сцеплению» – вторит предупреждению Мао революционерам у власти: «Самое главное, держитесь за [государственную] власть, никогда не позволяйте [государственной] власти выскользнуть из ваших рук».) Тем не менее помимо того очевидного факта, что Грак изображает сползание Орсенны в фашизм (в результате обращения к внешней угрозе с целью создания чрезвычайного положения и т. д.), здесь нельзя не заметить более глубокую экзистенциальную дилемму: что предпочтительно – спокойная инертная жизнь, состоящая из маленьких удовольствий, то есть жизнь не совсем настоящая, или же риск, который легко может закончиться катастрофой? Этот выбор является самой сутью того, что имеет в виду Бадью своей формулой mieux vaut un désastre qu’un désêtre: лучше катастрофа (катастрофический исход события), чем однообразное существование в гедонистическо-утилитарной вселенной – или, если говорить жестким политическим языком,
