Сказки и истории - Эдит Несбит

— Что здесь происходит? — спросил мужчина.

— Пожар! — сказал Освальд.

— Ага, я так и подумал, — сообщил вновь пришедший, весьма довольный собственной догадливостью.

— В таком случае помогите спасти вещи, — сказал Освальд, передавая ему свою ношу.

Вскоре начали подходить и другие люди с соседних ферм, и все они включались в работу, но никто из них не мог потягаться в усердии с Освальдом и Дикки. Элиза так и не нашла гаечный ключ, поскольку теперь ей было не до поисков, — каждый раз, когда она видела кого-нибудь из соседей, которые прибывали со всех сторон как муравьи, спешащие к своему муравейнику, на выбегала им навстречу, чтобы снова и снова рассказать историю о Ханисетте, которого угораздило куда-то запропаститься.

Но вот появилась какая-то женщина, представлявшая для Элизы особый интерес, судя по тому, что она затащила ее в укромное место под лестницей и принялась излагать все с самого начала и с дополнительными подробностями. Я ненароком услышал часть их разговора.

— …Эта бедная миссис Симпкинс, — говорила Элиза, — ее муж с тремя другими людьми погнал скотину на Эшфордский рынок, а мы с моим мужем хотели на это время забрать Лили к себе — все-ж-таки она моя сестра. Тогда и Ханисетт мог бы поехать в Ромни и договориться насчет овец. Но она отказалась перебираться к нам, хотя у дома уже стояла повозка и вообще все было готово. Уперлась и ни в какую — ну что с ней поделаешь? Поэтому мы решили, что Ханисетту будет лучше остаться пока дома, а в Ромни он может съездить и завтра.

— Значит, если бы она не отказалась ехать, дом был бы сейчас пуст? — спросила вторая женщина.

— Да, — сказала Элиза, — мы обо всем договорились, но потом она вдруг уперлась как…

— Попридержи-ка свой длинный язык! — с неожиданной яростью оборвала ее собеседница. — Лили твоя сестра, а Том Симпкинс — мой брат, и если ты не будешь держать язык за зубами, они оба могут попасть в беду. Дом-то, я слышала, застрахован?

— Ну и что? — пробормотала Элиза. — Я не понимаю…

— Ты никогда ничего не понимаешь! Сказано тебе — помалкивай, пока тебя никто не спрашивает, а когда спросят, говори, что пришла проведать сестру, а тут пожар, и больше ты ничего не знаешь.

— Но почему…

— Заткнись! — вторая женщина схватила Элизу за локоть и поволокла ее прочь, свирепо шепча ей что-то на ухо.

Между тем пламя набирало силу, но теперь здесь было много мужчин, которые выстроились цепочкой и непрерывно поливали стену водой, не давая ей загореться.

Когда из дома были вынесены все вещи, те, кто работал там, перешли к амбару. Освальд и Дикки, разумеется, были в первых рядах. Они вытаскивали из амбара тюки с овечьей шерстью — бесчисленное количество тюков — и не останавливались до тех пор, пока дело не дошло до мешков с семенами репы и прочих не столь уж ценных предметов. Тут они решили, что потрудились достаточно, и направились к тому месту, где были сложены извлеченные из кладовой продукты. Взяв кувшин молока, хлеб и сыр, они отнесли это все больной женщине, удобно расположившейся на устроенной ими посреди луга постели. Женщина выпила немного молока и предложила нам разделить с нею трапезу. Мы не стали обижать ее отказом и мигом расправились с хлебом м сыром (это был хороший голландский сыр), запивая еду молоком.

Мы как раз опорожнили кувшин и еще не успели перевести дух, когда невдалеке послышались крики, — напрямик через поле в сторону дома катила пожарная машина.

Мне ужасно нравятся пожарные машины. Такие шумные, сверкающие и стремительные, они чем-то напоминают мне огромных железных драконов, всегда готовых сразиться с бушующей огненной стихией.

На сей раз, впрочем, стихия могла бушевать сколько ей заблагорассудится, поскольку пожарные, несмотря на их великолепную униформу и блестящие медные каски, оказались совсем не готовы к борьбе. Как выяснилось, они не привезли с собой воды, а колодец к тому времени был уже вычерпан почти до дна.

Вместе с пожарными, лишь ненамного их обогнав, на своем старом разболтанном велосипеде, прибыл человек по фамилии Ханисетт, который лично ездил в пожарную часть поднимать тревогу. Уезжая, он спрятал ключ от дома в обычном месте, о котором Элиза знала, но не догадалась там поискать. Кроме того, он оставил ей записку, нацарапанную огрызком красного карандаша на обратной стороне счета за сенокосилку. Вот дословный текст этой записки:

«СТАГА СИЛНО ГАРЯТ. ЕДУ ЗА ПАЖАРКОЙ»

Освальд по сей день хранит записку Ханисетта в память об этом знаменитом событии.

Увидев цепочку людей, передающих друг другу ведра и поливающих стену амбара, Ханисетт сказал:

— Послушайте, парни, вам что, больше нечем заняться? Оставьте в покое амбар, ветер уже час как дует в обратную сторону.

Все огляделись и поняли, что Ханисетт говорит правду. Пламя распространялось в противоположном от амбара направлении, захватывая ближайшие стога сена, в то время как стена амбара была совершенно холодной и очень мокрой, а поливавшие ее люди с удивлением обнаружили, что стоят посреди большой лужи воды.

Только сейчас, когда строения усадьбы были вне опасности, Освальд смог собраться с мыслями и вспомнить о вероятной причине пожара — о воздушном шаре с горелкой, который он собственной рукой запустил в сторону болот, неся тем самым гибель и разрушение окрестным фермам.

Понемногу сгущались сумерки; но даже великолепное зрелище ярко пылающих стогов сена на фоне темно-синего вечернего неба не пробудило в сердце Освальда ничего, кроме сожаления и горькой досады на самого себя. Взглянув на Дикки, он понял, что тот испытывает сходные чувства.

— Что-то я устал, — сказал Освальд. — Пора ехать домой.

— Люди говорят, что при таком ветре все одиннадцать стогов обречены, — заметил Дикки.

— Это мы обречены, — сказал Освальд.

— На что? — не понял его менее сообразительный брат.

— На тюремное заключение, — бросил через плечо Освальд, направляясь к тому месту, где они спрятали велосипеды.

— Еще неизвестно, может быть, наш воздушный шар здесь совсем ни при чем, — сказал ему вслед Дикки.

— Догадаться нетрудно.

— Но никто не узнает, если мы сами не проболтаемся.

— Мы не можем держать это дело в секрете, — сказал Освальд, потому что тогда в поджоге обвинят кого-нибудь другого. Я уже слышал кое-какие намеки насчет страховой премии.

Все равно нам не стоит спешить с признанием, — возразил Дикки. — Подождем, и если кто-нибудь и вправду будет арестован за поджог, тогда уже делать нечего — расскажем им все как есть.

Освальд задумчиво покачал головой. Предложение Дикки было вполне разумным, но что-то мешало ему с ним согласиться.

Они уже садились на велосипеды, когда из кустов по ту сторону дороги вышел мужчина и приблизился к ним.

— Похоже, там все сгорело? — спросил он, кивая на зарево.

— Не все, — сказал Дикки. — Мы спасли мебель, шерсть и много других вещей…

Мужчина окинул нас тяжелым взглядом и медленно произнес:

— Вы поступили благородно, но могли бы не очень стараться. Все имущество фермы застраховано.

— Послушайте, — сказал Освальд серьезно, — я не советовал бы вам говорить о страховке в присутствии посторонних.

— Это еще почему? — удивился мужчина.

— Люди могут подумать, что вы специально подожгли свою ферму, чтобы получить страховку.

Человек изумленно вытаращил глаза, затем нахмурился, а затем разразился смехом и, пробормотав напоследок что-то о юных мозгах и старческой мудрости, быстро пошел прочь.

Мы также двинулись в обратный путь, и чем ближе мы подъезжали к дому, тем больше мрачнели наши лица и тяжелее становилось на душе.

Той же ночью, дождавшись, когда уснут младшие, мы собрались на совет. Алиса и Дора, судя по их лицам, проплакали весь день напролет. Их немного успокоило лишь наше сообщение о том, что никто на ферме не сгорел заживо. Алиса призналась мне, что днем не находила себе места, вспоминая различные истории о многодетных семьях, за одну ночь обращавшихся в груду тлеющих головешек, и о страшных пожарах, возникавших по вине детей, которые затевали опасные игры с огнем. Что касается воздушного шара, то мы так и не пришли к единому мнению — говорить о нем взрослым или нет.

Освальд и Алиса считали, что лучше во всем сознаться, Дикки настаивал на том, что нужно обождать, а Дора предложила никому ничего не говорить, но написать о случившемся папе, который тогда находился в Лондоне.

Алиса сказала:

— По-моему, нет никакой разницы — от нашего шара загорелась ферма или от чего-то другого, мы все равно должны о нем сообщить. Я почти уверена, что пожар начался по нашей вине.

— Мне тоже так кажется, — согласился Освальд. — На сей раз, похоже, нам не удастся увильнуть от тюрьмы.

В конце концов мы легли спать, так и не придя к окончательному решению.