Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - Сергей Ачильдиев

Ни в Петрограде конца 1910-х годов, ни в Ленинграде спустя семь десятилетий межнациональная напряжённость, к счастью, не переросла в открытую вражду. В первые месяцы после Октября агрессия городских низов была направлена главным образом против состоятельных граждан, а малейшие — даже словесные — попытки националистических выступлений, в первую очередь антиеврейских, тут же пресекались большевиками, которые повсюду кричали о своём «пролетарском интернационализме», потому что тогда ещё были одержимы идеей скорейшей мировой революции. На исходе 1980-х свою благотворную роль сыграл в Ленинграде общий подъём демократических настроений.

Однако если в периоды межвременья, которые случились дважды на протяжении минувшего века, город всё же не превратился в арену межнациональных распрей, — это вовсе не являлось свидетельством какой-то природной толерантности петербуржцев. Избежать трагедии удавалось главным образом благодаря счастливому стечению обстоятельств.

1. Октябрьская революция перед судом американских сенаторов: Официальный отчёт «Оверменской комиссии» сената. М., 1990.

2. Санкт-Петербург: Автобиография / Сост. М. Федотова, К. Королёв. М.; СПб., 2010.

3. Александр Михайлович, великий князь. Книга воспоминаний. М., 1991.

4. Анисимов Е. Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого. М., 2010.

5. Аннинский Л. Русские и нерусские. М., 2012.

6. Бенуа А. Мои воспоминания: В 2 т. М., 1990.

7. Верт А. Пять дней в блокадном Ленинграде. Впечатления о городе и его жителях английского журналиста и писателя. СПб., 2011.

8. Витте С.Ю. Воспоминания: В 3 т. М., 1960.

9. Волков С. История культуры Санкт-Петербурга с основания до наших дней. М., 2001.

10. Волков С. Шостакович и Сталин: художник и царь. М., 2004.

11. Гордин Я. Меж рабством и свободой. СПб., 1994.

12. Горький М. Несвоевременные мысли. М., 1990.

13. Греч Н. Записки о моей жизни. М., 1990.

14. Душенко К. Цитаты из русской истории от призвания варягов до наших дней: Справочник. М., 2005.

15. Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970.

16. Залесский К.А. Империя Сталина: Биографический энциклопедический словарь. М., 2000.

17. Крестовский В.В. Петербургские трущобы: В 2 т. Л., 1990.

17а. Кузмин М. Дневник 1921 года // Минувшее: Исторический альманах. Выпуск 12. М.; СПб., 1993.

18. Лакёр У Чёрная сотня. Происхождение русского фашизма. М., 1994.

19. Леонов В.П. Судьба библиотеки в России: Роман-исследование. СПб., 2000.

20. Леонтович В.В. История либерализма в России. 17621914. М., 1995.

21. Ломагин Н.А. Неизвестная блокада: В 2 т. СПб.; М., 2002.

22. Малышев В.А. Дневник наркома // Источник. 1997. № 5.

23. Нартов А.К. Достопамятные повествования и речи Петра Великого // Пётр Великий: Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. М., 1993.

24. Панаева /Головачёва/А.Я. Воспоминания. М., 1986.

25. Пирютко Ю. Питерский лексикон. СПб., 2008.

26. Розанов В.В. Опавшие листья // Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990.

27. Синдаловский Н.А. Санкт-Петербург: Энциклопедия. СПб., 2008.

28. Соболева И.А. Утраченный Петербург. СПб., 2012.

29. Суворин А. Дневник. М., 1992.

30. Юхнёва Н.В. Евреи Петербурга в период реформ 1860-х годов: социально-демографическая характеристика // Петербург и губерния: Историко-этнографические исследования. Л., 1989.

31. Юхнёва Н.В. Многонациональный город в советское и постсоветское время // Многонациональный Петербург: История, религии, народы. СПб., 2002.

32. Юхнёва Н.В. Этнические группы и их общинная жизнь в старом Петербурге // Многонациональный Петербург: История, религии, народы. СПб., 2002.

33. Янов А. Россия против России: Очерки истории русского национализма, 1825–1921. Новосибирск, 1999.

Любит… Не любит?

— Именем его императорского величества, государя императора Петра Первого, объявляю ревизию сему сумасшедшему дому!

Почему русская литература на протяжении полувека фактически не сказала о Петербурге ни одного доброго слова?

Даже сегодня, спустя три века сплошных перемен, многое из того, что нас окружает, берёт начало от Петра I. Принципы государственного устройства, отдельные отрасли экономики, ряд промышленных предприятий, Академия наук, некоторые музеи, библиотеки, архивы, госпитали и учебные заведения, летосчисление, алфавит, газеты — всё это и многое другое он основал, построил, завёл, внедрил… Казалось, не было такой сферы, в которой первый российский император не проявил бы свою неуёмную энергию. За исключением разве что искусства…

Правда, есть немало фактов, которые вроде бы противоречат такому выводу. Например, в конце 1710-х годов в Летнем саду появились мраморные статуи и бюсты, закупленные в Италии «Саввой Рагузинским и другими эмиссарами Петра у венецианских скульпторов Пьетро Баратты, Джованни Бонаци, Антонио Тарсиа, Джузеппе Торрето… Среди садовой скульптуры выделялась “Венус" — привезённая из Италии знаменитая Венера Таврическая, которую поставили в одной из трёх прибрежных, вдоль Невы, галерей («Голерея, что в еловой роще»). Возле статуи (вероятно, для защиты от воинственных консерваторов и пьяных поклонников мраморной дамы) держали караул» [3. С. 286287]. «Во Втором Летнем саду (он также назывался «Другой огород»), располагавшемся южнее главного, Первого, был сделан лабиринт с фонтанами на темы басен Эзопа (в популярном тогда переложении Лафонтена), которые Пётр хорошо знал и ценил за афористичную мудрость. Скульптурные группы на “фабулы из Езоповых притчей" были заказаны Б.К. Растрелли» [3. С. 289]. Вскоре после появления царской резиденции в Петергофе туда были привезены деревянные, свинцовые и мраморные изваяния, а дом, в котором любил останавливаться Пётр и который он называл Monplaisir, «был украшен — по свидетельству Ф.В. Берхгольца — множеством отборных голландских картин» [3. С. 337–338]. Живопись появилась тоже при непосредственном участии царя: «во время последней поездки в Голландию <он > пристрастился к коллекционированию и привёз в Монплезир много картин. Всего их там у него было более двухсот» [3. С. 354].

Однако при всём этом Петра трудно было назвать истинным поклонником, а тем более ценителем искусства. Как всякий государственник авторитарного толка искусство он воспринимал, в первую очередь с утилитарных позиций. Все эти статуи, бюсты, картины были нужны ему не только и не столько сами по себе, а как один из атрибутов европейскости и тамошнего Просвещения. Впрочем, и Просвещение, которое действительно было для него делом жизни, Пётр понимал прежде всего как средство упрочения и развития государства. Этот петровский стиль потом в той или иной степени соблюдали все русские цари и генсеки, подтверждая тем самым, что и для них искусство и просвещение были неотделимы от государственной политики и идеологии, а сами деятели культуры представляли собой часть обслуги государства.

По утверждению современного историка Ирины Саверкиной, «художественные пристрастия Петра I были близки к бюргерским вкусам Ново-Немецкой слободы и Голландии.

При подборе картин царь в первую очередь руководствовался сюжетом, а не качеством живописи. Точность в передаче оснастки судов, занимательность, а иногда и анекдотичность жанровой сцены — вот что привлекало его в первую очередь» [34. С. 319]. А как издавна повелось на Руси, что любезно царю — то обязательно для всех. В произведениях искусства, которые коллекционировала петровская знать, «эстетическая сторона произведений <тоже> была вторичной по отношению к идеологической» [34. С. 326].

Аналогичным был подход Петра и к репертуару первого общедоступного театра, который находился под покровительством царской сестры Натальи Алексеевны. Большей частью артисты представляли пьесы-аллегории, прославляющие победы России и великие свершения государя-реформатора.

В литературе положение было просто удручающим. В Петербурге имелась своя типография. И книги она печатала исправно. Но, главным образом, научные да к тому же мизерными тиражами, однако и эти тиражи приходилось почти полностью пускать под нож — в связи с невостребованностью [25. С. 98–99]. Россия даже к концу долгого царствования Петра оставалась почти поголовно безграмотной.

Параллельные заметки. Что говорить о простых смертных, если даже второе лицо государства светлейший князь Александр Меншиков не знал грамоты. Как установил один из крупнейших знатоков петровской эпохи Николай Павленко, «среди десятков тысяч листов не обнаружено ни одного документа, написанного рукою князя. Не попадались и следы правки составленных документов. Документы сохранили лишь подпись Меншикова, всегда одинаковую» [17. С. 15]. Всё, включая дружеские записки царю-благодетелю и письма жене, первый генерал-губернатор Санкт-Петербурга «доверял» излагать на бумаге своим многочисленным канцеляристам. В описи его личного имущества, составленной при аресте, нет ни одного упоминания о каких-либо письменных принадлежностях.