Обратная сила. Том 2. 1965–1982 - Александра Маринина

– А у них есть какие-то планы? – удивился Орлов.

Вера вздохнула.

– Не знаю. Со мной они не очень-то делятся. Но у меня же мышление следователя, и я всегда помню, что если я о чем-то не знаю, это не значит, что этого нет.

Александр Иванович налил ей чаю, высыпал в блюдце остатки крекеров из купленной когда-то пачки.

– Извини, больше угостить нечем, – развел он руками.

– Ничего, вот Танюшку на тебя напущу – она быстро порядок наведет, она у меня девка рукастая и хозяйственная.

Они поговорили об общих знакомых, обсудили кадровые перестановки в прокуратуре, последовавшие после смерти Брежнева.

– МВД пока не трогают, – сказала Потапова, – никаких разговоров не слышно.

– А что с подготовкой к защите? Еще не все документы собрала?

Она расхохоталась.

– Саня! Документы были собраны еще месяц назад. Теперь начался период их бесконечной переделки. В Академии такой ученый секретарь Совета, что с первого раза еще никому не удалось документы подать. Он их берет лично, через какое-то время вызывает и вручает длиннющий листок, такой узенький, и весь исписан мелким четким почерком по пунктам: в документе таком-то такое-то слово надо писать с заглавной буквы; в документе таком-то поля сделать на три миллиметра больше, и так далее. Переделываем по десять раз. Вот я сейчас в самом разгаре процесса такой переделки. Если хотя бы с третьего-четвертого раза получится сдать весь пакет, то есть надежда, что защиту поставят на март или апрель. Все-таки Люся твоя молодец, вовремя защитилась, а я, видишь, как затянула…

Вера произнесла привычное «твоя», осеклась и виновато посмотрела на Александра Ивановича.

– Прости… Тяжело тебе, Саня?

Орлов смотрел в окно. Темный ветреный вечер начала декабря, колючая снежная крупка при каждом порыве стучит в стекло. Тоскливо. Пусто. Но… Когда Люся ушла, он испытал облегчение. Пусть горькое, отдающее привкусом полыни, но именно облегчение, природу которого он себе так и не смог объяснить в тот момент.

– Ничего, – слабо улыбнулся Орлов, – справлюсь. Привыкну. Танюшка переедет к нам, начнется новая жизнь. А там как-нибудь… Как-нибудь…

Вера уехала, а Александр Иванович так и сидел на кухне: у него не было сил встать. За последний месяц такие приступы слабости делались все чаще, и каждый новый приступ казался Орлову сильнее и дольше предыдущего. Надо бы встать, убрать со стола, вымыть посуду…

Он все сидел и сидел, думая о том, что произошло и правильно ли он поступил. Предчувствие его не обмануло, Комитет госбезопасности и в самом деле начал «закручивать гайки»: новый председатель комитета, Федорчук, сменивший на этом посту поднявшегося до генсека Андропова, в первые же дни после назначения направил в ЦК КПСС записку «О браках деятелей советской культуры с иностранцами из капиталистических государств». Разумеется, записка была секретной, но у адвоката Орлова было достаточно много знакомых, через которых подобная информация просачивалась к населению. Ведь почти у всех, кто принадлежал в партийной и советской элите, были дети и внуки, и эти дети и внуки проходили и трудный подростковый возраст, и наполненное соблазнами юношество, так что без уголовных дел тут не обходилось. Разумеется, подобные дела старались прикрыть и спустить на тормозах, а то и вовсе не возбуждать, но удавалось это не всем и не всегда. А где уголовное дело – там суд и адвокат. Адвокат надежный, крепкий, уважаемый, с хорошей репутацией.

Суть поданной председателем КГБ записки состояла в том, что советские граждане, вступившие в брак с иностранцами из мира разлагающегося капитализма, подолгу проживают за границей, и это способствует как пропаганде в нашей стране западного образа жизни, так и утечке негативной информации о положении дел в СССР. Именно слова об «утечке негативной информации» заставили Орлова еще раз увериться в том, что диссидентства власть не потерпит. А это означает, что если Люся не остановится, то над ней начнут сгущаться тучи. Но она ведь не остановится, пока она с Андреем!

Александр Иванович чувствовал себя совершенно беспомощным. Он не понимал, как нужно поступить и что предпринять, чтобы обезопасить одновременно и бывшую жену, и сына. Хотя почему «бывшую»? Они ведь развод не оформляли, просто разошлись, разъехались…

В замке клацнул ключ: вернулся Борис, который в свое удовольствие проводил вечер с невестой, пока мама невесты инспектировала быт Орловых. Увидев сидящего на кухне отца, Борис нахмурился.

– Что? Опять приступ? Пап, ну сколько можно? Почему ты не идешь к врачу? Почему не лечишься? Ты хоть понимаешь, чем это может кончиться?

Обычно помогал крепкий сладкий чай, и Борис об этом знал. Он налил отцу большую кружку, щедро насыпал сахару, размешал, сел напротив него.

– Мама звонила? – спросил Орлов-старший.

Люся с Борькой общались по телефону каждый день, и о том, как дела у его бывшей жены, Александр Иванович регулярно узнавал от сына.

– Звонила. Все в порядке.

Борис помолчал, словно что-то обдумывая.

– Пап, Вера Леонидовна сказала, что ты не будешь возражать, если Танька к нам переедет.

Орлов молча кивнул, сделал осторожный глоток.

– Но если ты плохо себя чувствуешь и чужой человек в доме будет тебя раздражать, то, может, мы бы подождали еще… Ну, пока квартиры разменяем…

– Все в порядке, сынок, пусть Таня переезжает сюда, – ответил Александр Иванович. – Так будет лучше для всех. И распишитесь уже, не тяните, вам детей надо заводить.

– А куда торопиться? – удивился Борис.

– Тебе-то, конечно, некуда, – слабо усмехнулся Александр Иванович. – А вот Танюшке пора рожать, пока молодая.

– Ну, пап, это не разговор, – решительно ответил сын. – Танюшка должна была в своей дыре отработать три года по распределению, вот эти три года как раз и закончились, ей нужно искать другую работу, получше, поинтереснее. А куда ее возьмут, если она будет беременна и с перспективой ухода в декрет? Сначала нужно найти эту работу, закрепиться на ней, стать ценным специалистом, а тогда уж можно и в декрет.

«Не понимает Борька, что после двадцати семи лет женщина считается «старой первородкой», – грустно подумал Орлов. – До двадцати семи идет самый расцвет женского здоровья, а потом чем дальше – тем выше риск проблем. Да и откуда ему это знать? Это Мишка Штейнберг хорошо понимал, что такое беременность: я был старшим в многодетной семье, и все братья и сестры росли в мамином животе и вынашивались у меня на глазах».

Носила Руфина Азиковна всегда тяжело, с сильным токсикозом, с пищевыми причудами и резкими перепадами настроения. Насмотрелся он… Маму было почему-то очень жалко и все время хотелось ей хоть чем-то помочь, облегчить ее страдания. А вот отец только посмеивался и говорил: «Мама не страдает, мама гордо и радостно выполняет великую миссию, и помогать ей в этом – пустая затея. С возрастом вынашивание становится все более трудным, но наша мама будет рожать всех детей, каких Бог пошлет, поэтому ты, Мишенька, должен быть готов к тому, что каждый раз маме будет все тяжелее и тяжелее». Разве Александр Иванович может все это рассказывать Борьке? Считается, что Саша – единственный сын Ольги и Ивана Орловых, и никаких маминых поздних беременностей этот Саша отродясь не видал.

– Решайте сами, – он устало махнул рукой и ушел в свою комнату.

Комната эта, самая маленькая в квартире, раньше была их с Люсей спальней, здесь стояли широкая кровать с тумбочками по бокам и платяной шкаф, больше на маленькую площадь ничего не поместилось. Теперь Люси нет, и такая большая кровать одному Орлову не нужна, и вторая тумбочка тоже не нужна. Надо бы купить новую мебель и обставить комнату по-другому, тогда в ней станет и удобнее, и просторнее. Раскладной диван позволил бы даже освободить место для письменного стола, который сейчас стоит в большой комнате. Но это самое просторное помещение, наверное, придется отдать молодоженам, а если ребенок родится до того, как они разменяют квартиру, то в нынешней Борькиной комнате можно будет устроить детскую… А если Люся вернется?

При мысли о возможном возвращении жены у Александра Ивановича неприятно засосало под ложечкой. Он вдруг почувствовал, что не знает, хочет ли снова жить с Люсей. Стало тревожно и почему-то стыдно.

Надо пойти умыться, почистить зубы и принять душ. Но даже на эти простейшие действия у Орлова недоставало сил. «Прилягу на полчасика, – вяло подумал он. – Может, отпустит». Он, не раздеваясь, лег поверх красивого покрывала и совсем некстати вспомнил, как Люся бегала по всему городу в поисках ткани и как радовалась, когда ей удалось найти то, что она хотела. Ткань отдали знакомой портнихе, которая сострочила вместе узкие полотнища, сделала подкладку и обшила воланами. Люся, Люся… Ее больше нет в жизни Орлова. Теперь вот и Борька уходит. То есть он пока еще здесь, рядом, но все равно уже строит свою семью, а это неизбежно повлечет отдаление от родителей.