Поиск: начало. Китеж - Вячеслав Камов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внимание Москалёва же привлекла небольшая ниша в дальней от входа стене, внутри которой покоился крупный деревянный ящик с вырезанными символами. По бокам от него, кстати, я всё-таки углядел небольшие ниши, вполне подходящие по размеру для размещения лампад или свечей. Интересно, в ящике то, что мы ищем?
– Павел Георгиевич, это то, что мы ищем?
– То, что мы ищем, изображено на стенах. Поэтому фотографируйте внимательнее и ничего не пропускайте, Слава.
– А что за ящик?
– Этот, как Вы изволили выразиться, ящик – это останки преподобного Кирилла, если я не напутал с переводом. Игумена того самого разрушенного монастыря под Кудеверью. Поэтому, Слава, будьте любезны отнестись к усопшему с большим почтением. Историческая личность, к тому же.
Вот как. Ну да, неудобно вышло. Надеюсь, усопший простит мне мою нечаянную бестактность. Кстати, о такте – что-то не видать наших дымных соглядатаев в этот раз, может, и вправду дали нам добро на наши околонаучные изыскания?
Пожав плечами, я продолжил описывать круг по залу, то и дело меняя расположение фонарей для большей чёткости картинки и контраста надписей. Наконец, со снимками было покончено.
– Пал Георгич, у меня всё. У Вас как?
– Удивительно, просто удивительно! Представляете, Слава, мы ведь первые, кто оказался здесь почти за восемьсот лет!
Я попытался выудить в себе хоть какие-то эмоции, но, похоже, несколько перегорел за последние дни.
– Пал Георгич, время дорого. Вы всё узнали, что хотели? Гроб надо отдельно фотографировать?
– Нет-нет, я снимки уже сделал. Если Вы точно ничего не пропустили, то можем уходить. Но сюда необходимо в ближайшие же дни вернуться с экспедицией! Это ведь самое натуральное открытие! Вы хоть представляете важность всего этого?
– Представляю. И стараюсь не забывать, для чего мы здесь сейчас находимся.
– Я тоже, молодой человек! Но всё это совершенно ошеломительно! Ничего подобного уже лет сорок никто не открывал!
– И ещё столько же не откроют, если мы с Вами тут замёрзнем сейчас!
– Иду я, иду!
Доцент наконец-то сдвинулся с места в направлении выхода. Прошагав с полминуты, я неожиданно для себя отметил участившийся пульс и затруднённость дыхания. Что-то мне эти симптомы напоминали, хоть и давали о себе знать в куда как меньшей степени, нежели под Старой Ладогой. Интересно, а что ощущал Москалёв в этот момент? Я хотел было обернуться, дабы справиться о самочувствии светила археологии локального масштаба, однако тот опередил меня, проскрипев мне в спину:
– Слава! Подождите! Мне что-то нехорошо...
Я затормозил, как раз миновав очередную деревянную подпорку, выполнявшую в силу своей ветхости скорее декоративную функцию, нежели некие несущие свойства. Направив луч фонаря в потолок из светлого слежавшегося песка, моментально давший какой-никакой рассеянный, пусть и тусклый, свет, я обернулся, зацепив локтём бревно и выкрошив из него изрядный кусок. Забавно, рука почти не встретила сопротивления. Это ж насколько здесь всё обветшало? Мысль немедленно подкрепили комья песка, радостно посыпавшись с потолка нам на головы. К счастью, тот пока держался, хоть теперь и ощущалось, что обрушить его можно одним ударом, даже не самым сильным.
Доцент тяжело дышал, сгорбившись и опершись одной рукой на стену, а другой выдавая невнятные пассы в воздухе. Даже в тусклом отсвете китайских диодов было видно, насколько посерело его лицо, а глаза превратились в огромные тёмные впадины. Я сделал шаг к своему спутнику, и тут меня проняло.
Тень Павла Георгиевича не пошевелилась, когда тот описывал полукруги в воздухе свободной рукой.
Я сместился в сторону, заодно передвинув луч света на потолке. Истинная тень доцента под ногами и на части стены немедленно сместилась, прячась от света за фигурой Москалёва. А то, что я поначалу принял за тень, имело форму человека в каких-то одеждах навроде плащ-палатки, точь-в-точь, как та фигура у меня в гостиной.
Радовало то, что на Ладоге эти ребята дали понять – мы друг другу не враги. Теперь объяснить бы это внятно Москалёву, без последствий в виде рубца на мышечной ткани некоторых внутренних органов...
Впрочем, судьба распорядилась несколько иначе. Павел Георгиевич, похоже, заметил мой ошарашенный взгляд себе за спину и начал медленно оборачиваться. Призрачная фигура двинулась к доценту, вытянув то, что должно быть рукой в его направлении, а я сделал еще пару шагов навстречу, намереваясь по наитию закрыть собой Москалёва от нежданного гостя.
И тем не менее реакция доцента даже для меня оказалась неожиданной. Вскрикнув что-то не слишком членораздельное – я впервые в жизни услышал, как матерятся люди от науки – Москалёв отшатнулся, спиной налетев на бревно подпорки. Фигура, словно просочившись мимо меня, ухватила своей рукой руку доцента, окутав её чёрным, как смоль, дымом вокруг запястья. А бревно, в свою очередь, издало мягкий звук рассыпающейся деревянной трухи, и в один момент перестало поддерживать десятки метров грунта над нашими головами.
Глухой стук, нас с Москалёвым просто уронило, придавило к земле. Фонарь вылетел из руки куда-то в сторону, описав неколько кругов вокруг себя и добавляя нереальности происходящему. Пыльная взвесь моментально забила глаза, ноздри и уши. Я успел подумать – всё, конец, сейчас нас раздавит тоннами грунта...
Глухие удары прекратились. Мы почему-то всё ещё были живы. Я мог дышать и даже шевелиться. Попытался осмотреться и обнаружил, что могу свободно поднять голову и плечи. Вокруг не было видно ровным счётом вообще ничего.
– Павел Георгиевич! – позвал я своего спутника.
Тот ответил не сразу, но всё же ответил. Откуда-то спереди, голос его звучал глухо, словно тот обложился подушками, да ещё и рот тряпокй прикрыл.
– Слава! Мы что, живы?
– Я бы не радовался раньше времени. Фонарь есть?
– Нет, завалило.
Я зашарил рукой в том направлении, куда улетел мой. Куда бы я ни тыкал рукой, она упиралась будто бы в тину, в мох, немедленно обволакивавший пальцы и позволявший в себя погрузиться как раз на глубину этого самого пальца. Чёрт, не видно ведь ни зги.
Я наконец-то вспомнил про зажигалку. Потянувшись, нашарил в кармане прямоугольный металлический корпус, вытащил, цепляясь за ткань костяшками пальцев. Звякнула, откидываясь, металлическая крышка. Я крутанул колёсико несколько раз, и, наконец, в руке заплясал неровный язычок пламени, а в воздухе раздался запах бензина.
Свет тонул в полуметре над головой. Мы с доцентом оказались в этакой трубе – он
