Плавучая опера - Джон Барт

У меня глаза на лоб полезли.

- А, черт, ну как это сказать поточнее, в общем, вот что: мы, когда внебрачные связи попробовать решили, не очень-то уверены были - ничто нас не рассорит и все прочее, оттого, наверно, и требовали от тебя лишнее, если разобраться. Ну, короче, нам убедиться надо было, что никакой там ошибки не допустили. А, провались, опять ты ничего не понял!

- То есть Джени, наверно, потому и подумала, что она в тебя влюбилась, - вставил Гаррисон, - а я потому же подумал, что это хорошо.

У меня скривились губы.

- Точно, - согласилась Джейн, глядя на мужа. - Ну а когда мы опять начали, и Джинни уже была, все шло неплохо. Все мы понимали друг друга, и никакой там ерунды. Да, то есть я хочу сказать, раньше вроде как необходимо нам было на стороне романы заводить, а то как себе самим докажешь, что слов на ветер не бросали. А теперь нет необходимости этой. Я теперь в себе уверена, вот и все. И Гаррисон тоже. Ты понял, о чем я, Тоди?

- Говорил уже, все понимаю, так что напрасно ты мучилась, не требуется мне никаких разъяснений. У меня из каждой дырочки понимание лезет. Сказал же, абсолютно то же самое я сам давно думаю. И как раз сегодня собирался потолковать об этом - совпадение какое!

- Не понял он ничего, - сказал Гаррисон, повернувшись к жене. Я взглянул на него с удивлением, но промолчал.

Джейн вздохнула:

- Ну, я понятнее выразить не умею. В дверях столовой появилась горничная.

- Обед почти готов, руки мойте, кому нужно, - сказала Джейн. Поднялась, пошла на кухню, но на полпути обернулась и притронулась губами к моим губам. - Ты столько раз чудесно поступал, просто чудесно, - прощебетала она. - Пусть плохих воспоминаний не останется, обещаешь?

Я провел по губе кончиком языка:

- Вкусно!

Джейн засмеялась и пошла помогать горничной, а мы с Гаррисоном наверх, где ванная.

- Покупателя-то на дом нашли уже? - спрашиваю.

- Нет пока. У нас же, сам понимаешь, только планы одни, ничего еще делать не начали. Очень вот хотим поехать в Италию, это точно, а остальное все… Дико, наверно, прозвучит, но в маленьких городишках наших, бывает, просто задыхаться начинаешь.

Мы перекинулись над рукомойником еще несколькими словами, но между нами холодок был. И потом, за обедом разговор хоть и тек свободно - всем полегчало, - но без былой теплоты. Гаррисон и Джейн словно слились в одно лицо, вовсе не нуждающееся в чьем-то обществе. Вот бы, подумалось, сцепить их друг с другом накрепко, как тех крабов спаривающихся или платоновских протолюдей. Я поймал себя на том, что с усмешкой разглядываю холодное крошево, - пока Джейн болтала, изрезал ветчину на мелкие кусочки. Должен добавить, что и Гаррисон с Джейн у себя на тарелках холодные ломтики с усмешкой рассматривали, а уж что их развеселило, угадывать не берусь.

И вот еще что: после обеда я опять поднялся наверх, в ванную, и, когда находился там, с комфортом размышляя, накатило совсем неожиданное чувство - вдруг прошло желание умереть, решимость пропала, а на ее месте появилась, да-да, неохота. Понятно отчего: Мэки сочтут, что я с собой покончил, потому что их демарш меня слишком потряс, не мог я себе и представить, как буду дальше жить, получив от них отставку. А потому проникнутся жалостью пополам с самодовольством - глупо, недопустимо. К счастью, я тут же подавил набежавшее колебание. Вытирая руки, я уже полностью владел собой, и мои недавно выработанные предпосылки опять обрели всю свою власть. Мне-то какое дело, как они отнесутся к моей смерти? Да никакого, абсолютно никакого - наплевать, и все. Вернув себе способность здраво рассуждать, я тут же обнаружил изощренную притягательность в том, что, отчасти и по собственному моему выбору, последний мой поступок на земле лишится своего истинного смысла, поскольку воспринят будет как угодно, но не так, как сам я его толкую. Поняв это, я увидел в предстоящем событии еще и новый смысл, даже больше, чем прежние, ему отвечающий.

Проходя коридором от ванной к лестнице, я случайно заглянул в свою старую спальню, ставшую теперь комнатой для гостей, и взор упал на большое зеркало у кровати. Меня так затрясло от смеха, что глаза затуманились, и я ощупью стал спускаться, более чем когда-нибудь преисполненный решимости довести свой план до конца.

- Увидимся скоро! - крикнул с террасы Гаррисон, когда я уходил, а Джейн прибавила от себя что-то ласковое.

- Прощай! Прощай! - отозвался я так же весело. С дорожки я бросил взгляд через плечо. Они стояли, тесно друг к другу прижавшись, смотрели мне вслед и о чем-то торопливо говорили. Похоже - язык пришлось прикусить, чтобы не расхохотаться, - обнимают друг друга за пояс, руки сплелись. Я помахал им, но они не обратили внимания.

Выйдя за ворота, я двинулся прямо в гостиницу. Кажется, по пути даже насвистывал какую-то песенку, потому что в эту минуту чувствовал себя таким свободным, как должен был себя чувствовать Сократ, когда Ксантиппа оставила его наконец в покое и ничто больше не отвлекало от созерцания чаши с ядом, которой предстояло увенчать его философию.

XXIV. ТРИ МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ

Но нет, оставалось еще одно, последнее дело, которое нужно уладить, прежде чем можно действительно ощутить себя свободным от всех отвлекающих необходимостей. Нужно решить, как я поступлю с Гаррисоновыми тремя миллионами.

На мосту я остановился, чтобы поразмыслить об этом. Чтобы сосредоточиться, вытащил из бумажника послание Юстасии Калладер, а из внутреннего кармана свою записку Джимми Эндрюсу, разгладил обе бумаги, положив их на парапет. Либо сейчас кладу послание Юстасии в ящик стола, как сказано в моей записке, либо посылаю его Джимми почтой, а то можно кинуть обе бумаги в реку, где жирные обленившиеся чайки высматривают окуньков, отравившихся сточными водами из пакгаузов. Если Джимми получит эти бумаги, он возбуждает от имени Гаррисона дело по обвинению Элизабет Суитмен Мэк в том, что она велела своему садовнику Р. Дж. Кольеру подпитать чахнущие циннии содержимым семидесяти двух бутылей для маринада, тем самым не сохранив в неприкосновенности часть имущества Мэка, которым не имела права распоряжаться точно так же, как и тремя миллионами долларов. Дело это, пока им будут заниматься, поможет отсрочить рассмотрение моей апелляции по поводу решения окружного суда, вводившего миссис Мэк в права наследницы, а там Джозеф Сингер сменит Ролло Мура в апелляционном суде. Тогда Джимми может отозвать тот наш иск и заняться апелляцией: по причинам, изложенным в главе X, решение, вынесенное новым составом суда, почти наверняка окажется противоположным тому, которое вынес прежний, и наследником будет признан Гаррисон. Если же, наоборот, я решу бросить бумажки в реку, мало шансов на то, что нашу апелляцию не отклонят, утвердив решение окружного суда.

Помните? - нынче утром я решил, что поступлю в зависимости от того, насколько мужественными людьми проявят себя Гаррисон и Джейн, то есть хватит ли им силы не слишком уж печалиться, если вместо денег им достанется одно дерьмо. И должен сказать, утренняя записка от Джейн, а потом разговор за ленчем с Гаррисоном склоняли меня в их пользу. К середине дня я, хотя сам не вполне это тогда понимал, пришел к мысли, что главным условием будет, как Джейн ответит на мою записку, тем более что я-то ее требование выполнил, нанеся визит Марвину Роузу. Если она согласится сделать капитана Осборна счастливейшим из всех наших старых сатиров, я сделаю ее богатейшей женщиной в округе, а если оскорбится, расстроится из-за моего предложения, как обозлился Гаррисон из-за тогдашнего инцидента у меня в кабинете в 1933-м, то я уничтожу оба документа.

Однако Джейн опровергла это построение, выбрав непредусмотренный образ действий, которые трудно оценить. Не оскорбилась, не расстроилась, но и не сочла себя обязанной выполнять свои обязательства по нашей договоренности. Просто обратила все в шутку. О черствости ее это свидетельствует, о вероломстве или о настоящем, восхитительном мужестве? Откровенно говоря, я теперь вообще не очень-то понимал, как думать про Маков, что выбранная ими новая линия знаменует: банальные сентименты или нежданно обретенное сродство? Словом, сколько-нибудь ясных чувств они сейчас у меня не пробуждали.

Оттого, подышав несколько минут гниловатыми испарениями реки, я решил действовать по-новому и, достав из кармана монетку, подбросил в воздух: поймал, прихлопнул ладонью. Лицевой стороной ляжет - отправляю бумаги Джимми, оборотной - швырну их под мост.

С ладони на меня смотрел тощий старый бизон с подрубленным хвостом.

Но хотя монетка легла оборотной стороной, я все же опустил одну из записок в почтовый ящик на перекрестке Академической, Базарной и Литературной авеню, сразу за мостом, а вторую, добравшись до гостиницы, спрятал в письменном столе. Гаррисон выстоял, хотя ему угрожали две опасности: монетка потребует уничтожить документы или я, вольное существо, допущу, чтобы мое решение определяла какая-то медяшка.