Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья - Марк Еленин

Корабль, басовито приветствуя Нью-Йорк, замедлил ход. Рядом превозносил красоту и четкую геометрию города полковник. Прыгающая линия небоскребов Манхэттена напоминала огромные сталагмиты или огромный гребень с поломанными зубьями. Полковник продолжал говорить со все большим количеством восторженных восклицаний. Офицер как офицер — и вот, надо же, находят на этого «Максоморица» приступы поэтического вдохновения, и остановить его невозможно.

Корабль швартовался. На пирсе было много встречающих, полицейские, газетчики с фотоаппаратами. Начался спуск двух широких трапов. Все дальнейшее Виктория Федоровна запомнила отрывочно, рваными кусками, точно происшедшее не с ней, а показанное на экране синематографа...

Виктория Федоровна, почтительно и крепко поддержанная под локоть «Максоморицем», спускается на берег... Их окружает толпа. Дюжие полицейские вокруг. Несколько журналистов, оказавшиеся рядом, надсаживаясь изо всех сил, задают вопросы по-английски, по-французски и даже по-русски. Какие-то господа с помощью полицейских прокладывают коридор в толпе. В дальнем конце коридора — два длинных, как дирижабли, сверкающих автомобиля.

Она садится, и ее стремительно везут по улицам. Нью-йоркские улицы — узкие каньоны — против ожиданий, полны света, хотя то слева, то справа проносятся небоскребы — башни на кубах, поставленные на еще большие, словно из целого стекла. В миллиардах окон несутся вслед машине сразу сотни солнц.

Виктории Федоровне становится не по себе. От быстрой езды, вероятно. Она одна в этом обитом серой кожей, с мягкими подушками ящике на колесах. И смазанный пейзаж за окнами. И рядом — незнакомый, не представленный никем пожилой человек во фраке, с постоянной улыбкой, показывающей слишком белые вставные зубы. Кто он?.. Слуга? Чиновник миллионера? Загадочен, молчалив. На ее вопрос отвечает любезной улыбкой. Он сидит на откидной скамеечке напротив Виктории Федоровны и ни на миг не отрывает от нее своих желтых, внимательных глаз. Что он — сторожит ее, охраняет? Или это одни из похитителей: газеты всего мира полны сообщений о похищениях царственных особ специально организованными бандами. Похищают, держат в тайных местах, а потом предлагают вернуть за баснословно крупный выкуп... Виктория Федоровна бросает взгляд через заднее окно автомобиля. Второй черный ящик, как привязанный, мчится следом. Там полковник и фрейлины. Это успокаивает: «Максомориц» сумеет защитить ее.

Виктория Федоровна ощущает снижение скорости. Предметы, вывески и люди на тротуарах принимают привычные очертания. Машина останавливается. Следом, впритык, вторая. Кто-то предупредительно раскрывает дверцы. «Императрица» ступает на асфальт, торопливым взглядом успевает скользнуть по фасаду — он плоский, как утес, как фабричная стена, высокий — этажей десять, не меньше, с невыразительным козырьком над входом, на котором трижды повторено «Astor», «Astor», «Astor». Еще замечает крутящуюся дверь толстого стекла. «Императрицу» точно подхватывает ветер и переносит в большой круглый вестибюль, где ее появление встречают аплодисментами. Ежесекундно белым адовым огнем вспыхивает магний — щелкают фотоаппараты, раздаются возгласы — не столь почтительные, сколь веселые. Две широкие и пологие беломраморные лестницы, крытые алыми коврами, словно две руки, обнимающие вестибюль, поднимаются на второй этаж. Рядом оказываются полковник и обе фрейлины. Виктория Федоровна старается взять себя в руки. Так непривычно все в этой Америке, ошеломительно, не по-людски. Эта гигантомания, скорость, треск и грохот города, крики людей, которые изъясняются так потому, что боятся быть неуслышанными или непонятыми, вероятно.

Напротив приехавших выстраивается шеренга людей в коричневых мундирах с золотыми галунами, блестящими пуговицами и брюках с красными генеральскими лампасами — обслуга отеля. Впереди два господина, удивительно похожие друг на друга и на гоголевских Добчинского и Бобчинского, и третий — тот, во фраке, что примчал сюда «императрицу». «Бобчинский» произносит приветственную речь на английском языке. Он кланяется, улыбается, делает широкие приглашающие жесты. В группе русских никто не знает английского. Не подумали о самом важном — надо же! Признаться неудобно, момент ответственный. Надо знать, кто эти люди и что они хотят. Полковник пытается объясниться, хозяева молчат.

Отсутствие реакции понятно, и тогда «Бобчинский» произносит речь на немецком: отель «Астор» во власти русской императрицы, ей отведен лучший апартамент, где останавливались замечательные люди из многих стран — политики, финансовые магнаты, коронованные особы. В ее распоряжении слуги и шоферы. Они сделают ее пребывание в отеле «Астор» и Нью-Йорке приятным. Все ее желания будут исполняться, не следует ограничивать себя ни в чем: за все заплачено. Америка — страна, где все имеют свободу по своему кошельку, шутит он.

— Скажите, что я благодарю, я тронута, — говорит Виктория Федоровна.

«Максомориц» разражается радостной речью на французском языке, стоя во фрунт.

Все кланяются, лучезарно улыбаясь. Наконец общий язык найден. «Бобчинский» отвечает на французском: ее «императорскому величеству» будет выделен переводчик и частный детектив для охраны, мастер своего дела. Человечек во фраке неловко кланяется.

— Спроси, — приказывает по-русски Виктория Федоровна. — Как скорей устроить встречу с мистером Астором?

Полковник повторяет вопрос: «Бобчинский» и «Добчинский» обмениваются репликами. Тот, что знает немецкий, отвечает: Америка — страна сенсаций, приезд «русской государыни» — сейчас главная. И от имени журналистов, собравшихся здесь, он просит Викторию Федоровну на минуту задержаться — разрешить сделать несколько снимков, ответить на два-три вопроса. «Императрица» милостиво соглашается. Снова холодным бело-голубым огнем вспыхивает магний, газетчики, толкаясь и отпихивая друг друга, спрашивают всякую чушь. «Императрица» отвечает на один вопрос — как ей понравился Нью-Йорк — и поясняет уклончиво: автомобиль, встретивший ее, мчался с такой скоростью, что она и города не заметила и сказать о нем ничего не может. Слышится одобрительный гул: газетчики оценили юмор. Русских препровождают в лифт, который мигом возносит их на пятый этаж. Слуга-негр открывает номер.

В люксе пятнадцать комнат. Обойдя их, Виктория Федоровна осталась довольна: апартамент, действительно, царский. Правда, видела она дворцы и побогаче, хотя бы и их собственный дворец в Петербурге, неподалеку от Никольского собора. В «Асторе» просторно — это, пожалуй, главное достоинство апартамента. Удобная мебель, большая гостиная с овальным столом на двадцать персон, не меньше, стулья pandant, в углу низкий диван и кресла — возле камина из черного, с золотыми прожилками неизвестного камня. На стенах картины, изображающие бог весть что.

Ванная комната с небольшим бассейном, выложенная бело-черной и розово-голубой плиткой, с мраморным полом, золотыми кранами и полочками, Виктории Федоровне тут же захотелось насладиться теплой водой, снять ощущение усталости и напряжения последних часов. Но некстати появилась переводчица — неопределенного возраста миссис с аскетическим лицом и в роговых очках, представилась: «Дженни, Евгения Рессер». — «Вы русская, Евгения? Или немка?» — «Нет, ваше величество. У меня четыре крови. Родители много лет назад эмигрировали из России, но дома у нас родной язык — русский».

Евгения Рессер держалась независимо, но вполне почтительно и по-деловому. Были представлены горничные, лакеи, камеристки, парикмахер и медицинская сестра, согласован план проведения первого дня. После того как «императрица» отдохнет и пообедает, планировалась автомобильная прогулка с целью ознакомления с достопримечательностями. Дав необходимые распоряжения обслуге и сообщив номер своего телефона («Я живу на вашем же этаже, и при необходимости меня можно вызвать в любое время суток»), Евгения удалилась.

Полковнику было дано задание выяснить у директоров отеля, когда предполагается встреча с миллионером.

Виктория Федоровна, оставшись одна, впервые подумала о своей полной неготовности к переговорам с этим Астором (мысленно она называла этого богача лордом Астором: казалось благозвучней). Хорошо, если он даст заем «на дело Кирилла» — пусть и под проценты, — но не потребует ни земель, ни концессий, ни особых прав для себя в будущей России. Торговаться с ним? До каких пор, на каких условиях? Вдруг потребует Крым? Кавказ? Дальний Восток? Мало ли какие планы on вынашивает. Благотворительностью миллионеры не страдают. И тут все не продумано, не подготовлено. Хоть бы советчика, дипломата с собою взять. Но теперь и об этом мечтать поздно. Надо ей и тут целиком рассчитывать только на свой ум. «Будем спокойны, Виктория, — сказала она себе. — Спокойны и мудры. Смотрите зорче».

За обедом у «императрицы» было хорошее настроение. Она подшучивала над Анной, обещая отдать ее замуж за старого миллионера. Опоздавший к началу обеда полковник долго извинялся за «недозволенность поведения», пока Виктория Федоровна не напомнила ему о поручении. «Максомориц» смутился до крайности и путано ответил, что того хозяина отеля, который говорит по-французски, он не застал, а другой, изъясняющийся по-немецки, очень торопился и ответил неясно. Насколько «Максомориц» понял, миллионер отбыл по совершенно неотложным делам и вернется дня через два-три. Астор просит извинения у ее величества, но дело оказалось настолько серьезным, что задержать свой отъезд он не смог.