Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая

она долго не могла уснуть. Сидела за столом, как взъерошенная чумазая Светлана. Смотрела в окно и думала про собаку. В единственное окно их комнаты, заполненное, как аквариум, густой бархатной тьмой, она обычно старалась не смотреть и даже специально отводила глаза, чтобы его не видеть, но оно все равно притягивало, и она смотрела. Ей мерещилось, что темнота в нем шевелится, что в ней происходит какое-то неторопливое кипение, что она клубится. Тьма была питательна из-за своей густоты, она содержала в себе множество калорий и была даже по-своему полезна, во всяком случае, утешительна. Она была тяжела, как губка, пропитанная чернилами. И как туман на Солярисе рождала мучительные видения. Если, преодолев сомнения и страх, в нее всматриваться, она редела или расступалась, предлагая глазам картины, извлеченные из памяти или подсказанные воображением. Но Лота отводила взгляд, потому что чем дольше она смотрела в окно, тем страшнее ей становилось, и страх этот был неясный: мистический. Но потом она задувала свечу, и окно тут же высвечивалось серым четырехугольником, полным мутной стоячей воды, но и в нем теплилась бледная жизнь, которая едва угадывалась в равномерном пасмурном свечении.

Но в ту ночь Лота смотрела в окно, не мигая. И не видела ничего, кроме тьмы. На столе горела приклеенная к тарелке парафиновая свечка. Крошечные насекомые вязли в прозрачной восковой луже у ее подножья. Они были так малы и ничтожны, что спасать их было бессмысленно и бесполезно, и они жалобно корчились в своем адском озере. Но потом стекала новая горячая капля, и они застывали уже навсегда.

Отныне Лота знала, почему день и ночь ей так тревожно, чей тулуп маячил слева, чье пугающее присутствие так очевидно ощущалось в лесу вокруг их лесничества днем и ночью - все время, пока они жили в горах: это смерть кралась за Лотой от одного ствола к другому. Это смерть пробиралась в сером тулупе по лесу - от камня к камню, от дерева к дереву.

Глава пятнадцатая

Котлета: параллельная реальность

Но существовали и другие реальности. Некоторые из них были куда более безмятежны и даже комфортны - однако и в них, несмотря на идилличность ландшафта, ощущалось предельное, почти нестерпимое напряжение.

Это была черта эпохи. А может, созвездия в те дни сошлись каким-то особенным узором.

Берег, текучие отблески на воде, темные волны с фосфоресцирующей кромкой шуршали таинственно. В доброй сотне километров от плато с его белыми валунами и заколдованным лесом, у воды, на перевернутом вверх дном деревянном ящике сидела женщина средних лет, не очень красивая и, вероятно, не очень трезвая. На женщине был черный кружевной бюстгальтер и обтрепанные джинсовые шорты. Чуть больше лоску, чуть больше ухоженности - и была бы сидящая на ящике картинна, живописно вульгарна, и не было бы во всем ее облике налета маргинальности, который бросался в глаза мигом и издалека. Конечно, бросался он лишь при свете дня или в мерцании приближающихся сумерек. Сейчас же, когда сумерки граничили с темнотой, налет временно отсутствовал - до первого луча солнца, и сидящая на ящике все-таки была картинна, все-таки живописно вульгарна, более того - загадочна и притягательна.

Возле нее на корточках спиной к морю сидела девушка в белой футболке, черных брюках стрейч и белой кепке с надписью "кока-кола". На футболке изображалась птица, парящая над морем. Этот обыкновенный рисунок, как ни странно, действительно придавал девушке сходство с птицей, и сейчас в ней с трудом можно было узнать Русалку, которую Лота встретила вроде бы совсем недавно - а на самом деле давным-давно: в лагере на берегу.

-Я обошла и объехала весь Крым, - рассказывала Русалка женщине в шортах. - Обшарила все побережье, все стоянки... Я спрашивала во всех кафе на берегу - я же знаю, ты говорила, что любишь кафе не берегу. Я их совсем не люблю - это мерзкие забегаловки, к тому же дорогие. Но я все равно заходила. Заходила и спрашивала.

Неподалеку от них жгли костер. Кто-то играл на гитаре, несколько молодых голосов дружно подпевали: "Все идет по плану..." И "ну" в конце припева взлетало в темнеющее небо вместе с веселыми искорками и отблесками огня.

В отдалении на длинном и широком пляже виднелись другие костры, бряцали другие гитары и пелись другие песни.

Наступала ночь. Видны были только звезды в небе, в море - лунная дорожка, а на берегу - костры. Громада простора дышала в лицо жаром, как будто перед ними была не вода, а разогретые за день камни.

-Начала с Симеиза, - продолжала Русалка. - Потом Форос, Фиолент, Балаклава. Южное побережье. А потом кто-то сказал, что тебя видели на востоке, и я понеслась в Лисью бухту - помнишь, мы про нее говорили? Вот я и подумала... Но ты оттуда уже съехала... И вот теперь Рыбачье, и ты здесь.

-Зачем же было так настойчиво искать? - улыбнулась женщина в шортах.

-Как будто ты убегаешь от меня, - продолжала Русалка, словно не расслышав вопрос. - А я за тобой гоняюсь. А я, между прочим, придумала, как быть дальше. И искала тебя, чтобы об это сказать.

-Дальше? - удивилась женщина в шортах.- Ты думаешь о том, что будет дальше?

Она произнесла это машинально, с трудом покидая мир тревог и воспоминаний.

- А ты - нет?

-Я - нет. Для меня дальше - это завтра. Максимум - июнь. О конце каждого месяца я думаю, как правило, в двадцатых числах, - она засмеялась низким грудным смехом. - Во всяком случае, до конца июня