Избранник Газового космоса - Максим Хорсун

В общем, все выглядело чинно, благородно, как в госучреждении. Я ожидал от гнездилища духовного и телесного порока чего-то более впечатляющего. Впрочем, может быть, внутренние покои сейчас набиты юными развратницами и развратниками; там рекою льются драгоценные вина, рабы не успевают подбирать обглоданные кости и осколки битой посуды, звенят арфы, обнаженные танцовщицы пляшут среди кубков и блюд с изысканными яствами.

Лязгнуло оружие, взятое на караул. Два быкоподобных гвардейца рывком поставили меня на колени. На лестнице послышались легкие шаги.

Я поднял голову.

Да, Урию можно понять. И Паршивого Сорванца – тоже.

Перехваченные позолоченными ремешками сандалий гладкие икры. То взлетающий, то обтягивающий округлые колени шелковый подол расшитого цветами сари. Полные бедра, плоский живот и мягко подпрыгивающая в такт шагам высокая грудь.

Стоящий за моей спиной гвардеец гулко сглотнул.

Я посмотрел в лицо Малати. Увы, лицо подкачало. Когда-то оно, без всякого сомнения, было прекрасным, но пудра и румяна состарили его, густой слой сурьмы отяжелил ресницы, а жирная помада сделала рот бесформенным. А может, косметика здесь ни при чем и лицо прекрасной Малати превратили в личину Псицы жадность и сластолюбие?

Впрочем, мне не было дела до прелестей и пороков жены Урии, меня интересовала только Сита и ее сын.

– Это что за псы, Абхай? – спросила Малати неприятным скрежещущим голосом. – Зачем ты приволок в мой дом этих шелудивых?

– Госпожа, я думал…

– Думать – не твоя забота! – отрезала Псица. – В яму! Пока не сдохнут…

Так, понятно. Взывать к голосу разума здесь бесполезно.

Кшатры подняли меня на ноги, пихнули к выходу.

– Госпожа, умоляю! – вдруг заорал Бакхи. – Возьми мою никчемную жизнь! И отпусти моего господина!

С неожиданной силой слуга-мертвец вырвался из держащих его рук, упал и пополз, извиваясь ужом, к лестнице. Это было так внезапно, что гвардейцы опешили, а Малати не на шутку струхнула. Она отпрыгнула на ступеньку выше и завизжала:

– Абха-а-ай! Убей эту пада-а-аль!

Бакхи продолжал ползти с невероятной для связанного по рукам и ногам скоростью.

– Отпусти-и-и! – выл он, пятная черной пеной, хлещущей изо рта, драгоценный мрамор пола. – Прокляну-у-у! Сме-е-еррррть!

Скорпион, как положено вожаку, очнулся первым. Выхватил акинак, метнулся к слуге, который демонстрировал чудеса изворотливости. Выглядел Бакхи при этом страшновато, словно и впрямь превратился в чудовищную змею. И еще эта черная пена, откуда она только взялась…

Скорпион сжал рукоять обеими руками, занес клинок над Бакхи, собираясь пригвоздить его к полу. Еще мгновение, и мертвец в самом деле станет мертвым. Медлить было нельзя. Я отпихнул стоящего справа конвоира, прыгнул к Абхаю. Со стороны это, наверное, выглядело комично, словно бег в мешках. Но присутствующим было не до смеха. Псица визжала, точно ее уже резали. Она попыталась убежать, но запуталась в подоле и рухнула на задницу. Сверху, испуганно тараторя, посыпались служанки. Бакхи увернулся от смертоносного укуса Скорпиона и вполз на нижние ступени. Я настиг Абхая и повалился вместе с ним.

Гвардейцы, наконец, очнулись от суеверного оцепенения, в которое вверг их Бакхи, бросились ко мне и к своему командиру. В это мгновение с грохотом распахнулись огромные, как портал храма, входные двери, кто-то заорал: «Шакахи!» и захлебнулся собственным криком. По мрамору холла зацокали копыта ездовых бактров. В воздухе засвистели арканы. Абхай пытался выбраться из-под моей туши, но веревочная петля захлестнула ему ноги, и прославленного Скорпиона поволокли прочь.

Чьи-то руки зашарили у меня за спиной. Пахнуло нечистотами.

– Это я – Хаш, повелитель, – забормотал над моим ухом неприкасаемый. – Это я открыл ворота!

Путы на руках ослабли, я перевернулся на спину, оперся ладонями о пол, сел. Золотарь, ловко орудуя ножом, разрезал веревки на моих ногах. Воняло от него нестерпимо, но сейчас было не до брезгливости. В господском холле царил бедлам. Шакахи, зловеще поблескивая металлическими собачьими головами, отлавливали гвардейцев. Кшатры отбивались. Самым упрямым псоглавцы стреляли по ногам. Товар нужно беречь, за мертвого солдата не дадут и гроша, а за живого, пусть и раненого, заплатят щедро. Кшатры – добыча редкая.

Лампады и благовония были затоптаны. Золотые свитки с неведомыми мне изречениями – сорваны, мраморное лицо статуи – забрызгано кровью. На постаменте прикорнул один из гвардейцев. Похоже, кто-то из шакахов выстрелил неудачно. Я поднялся, повернулся к лестнице. Малати не было, служанки уволокли ее от греха подальше. Хаш разрезал веревки на Бакхи, но тот лежал ничком, не шевелясь.

– Что это с ним? – спросил я.

– Берсерхия, повелитель, – отозвался неприкасаемый. – Боевое безумие. Бакхи – бывший брамин, чему их только не учат…

– Ладно, – отмахнулся я. – Потом расскажешь… Где Сита?

– Они подняли ее из ямы и вместе с твоим сыном, повелитель, держат в комнатах для прислуги.

– Показывай!

Я подхватил оброненный Абхаем меч и поспешил вслед за золотарем, который на четвереньках, словно обезьяна, запрыгал вверх по лестнице. Мы ворвались во внутренние покои – оба грязные и вонючие, словно демоны, вырвашиеся из Обители мертвых. Хотя я не отсиживался в выгребной яме, как Хаш, но извозился в пыли и крови и поэтому был страшен. Оказалось, что в доме Урии полным-полно маленьких, набитых коврами, мебелью и разной рухлядью комнат. Мы мчались через их бесконечную анфиладу, снося двери, если они оказывались запертыми, сбивая с ног всех, кто не успевал убраться с дороги. А народу в этих комнатушках оказалось предостаточно. Полуодетые и совсем голые женщины, разнежившиеся на подушках, толстобрюхие мужики, возлежащие у кальянов и ссутулившиеся за игровыми столиками. Сладковатый запах гашиша, потных тел и вина. Тусклые взгляды, распяленные рты, хохот и визг.

За фешенебельным фасадом и впрямь скрывалось гнездилище, но мне было на это наплевать. Я перестал быть асуром Лазаром Избранником, я даже перестал быть промышленником Сандро Урией, я стал Шакаджи Неукротимым. Ревущим огнем. И всякого, кто пытался преградить мне путь, я сметал ударом меча…

Вдруг Хаш остановился и знаками попросил меня замереть и прислушаться. Мы застыли посреди длинного коридора с рядом обшарпанных дверей, стараясь унять шумное дыхание. Наконец стали различимы голоса. Мужской, женский и детский. До сих пор дети в доме Урии нам не встречались. Мужчина говорил громко и властно, но слов его было не разобрать из-за детского злого плача и женского крика. Золотарь указал на самую дальнюю дверь: там! Я перехватил рукоять акинака поудобнее и рванулся вперед. Я не сомневался, что это кричат от боли и ужаса Сита и ее сын.

Филенка хрустнула под моим плечом, дверь сорвалась с петель. Я влетел внутрь.

В комнате было темно и душно. Огонек одинокой светильни бился, задыхаясь, где-то под потолком. Мое появление заставило умолкнуть всех троих. Три пары блестящих глаз уставились на меня из полумрака.

– Сита! – сказал я.

– Господин мой, – отозвалась она слабым голосом. – Ты пришел… Они сказали, что ты мертв, но я знала…

Я рванулся к рабыне, но мужчина преградил мне путь. Он был почти одного со мной роста, но уже в плечах. И он не был вооружен. Поэтому я просто отшвырнул его в сторону. Послышался слабый всхлип, и человек пропал в углу, задрапированном занавесками. Я шагнул к Сите, силясь разглядеть, что с ней. Она лежала, откинувшись на подушки, уставясь на меня большими темными глазами, выделяющимися на бледном лице. Я наклонился.

– Сита, – сказал я. – Что с тобой?

– Они били меня, любимый, – проговорила она срывающимся шепотом. – Они хотели узнать о тебе… Я им все рассказала… Они грозились убить Лочана… Нашего первенца…

Я зарычал, кинулся в угол, где скрылся неизвестный. Рванул тяжелую занавеску. В комнату ворвался ослепительный свет Глаза. Мне пришлось зажмуриться. Я отвернулся от окна и услышал предостерегающий детский крик. Наудачу полоснул акинаком на уровне плеча, но никого не задел. Послышалась какая-то возня, что-то обрушилось. Кто-то коротко хакнул. Я открыл глаза, всмотрелся сквозь пляшущие огненные пятна. Прямо у двери с пола поднимался молодой мужчина, в руке его был нож, с острия которого капала кровь. Мужчина дико уставился на меня, отшвырнул клинок и бросился бежать. В мгновение, когда взгляды наши встретились, я узнал его. Это была не слишком удачная копия меня самого. Вернее – Сандро Урии. Его сын. Паршивый Сорванец, имени которого я до сих пор не знал.

У порога лежал мертвый золотарь Хаш, которого Сорванец убил собственным ножом хашашина. Неужели мальчишка унаследовал неукротимую натуру своего отца? Или неприкасаемый выноситель ночных горшков попросту соврал, выдав себя за убийцу мертвецов? Разбираться в этом нужды не было. Раб Урии выполнил свой долг.