Перенос - Елена Грушковская

— Да… Да, я подтверждаю.

Я рассказала, как я познакомилась с Вадимом и Лизой, объяснила, что хотела узнать, каким человеком была Алиса Регер.

— Все свидетели, показания которых представил адвокат, опознали не меня, а Алису. Кроме того, разве адвокат уточнил временные рамки, в которых имела место эта полуторагодичная связь? Ваша честь, эта история произошла задолго до того, как я появилась в «Атлантиде». Я предполагаю, что господин адвокат, опрашивая свидетелей, показывал какую-то фотографию. Я прошу разрешения посмотреть на неё, если это возможно.

— Адвокат Сурков, вы можете представить на обозрение то, о чём просит ответчик? У вас имеется какая-либо фотография?

— Да, она у меня с собой, — ответил адвокат.

Он достал из своей папки фотографию и протянул судье. Судья, внимательно рассмотрев её, повернула её изображением ко мне.

— Вы это имели в виду, ответчик?

На снимке была, бесспорно, Алиса. Я протянула руку:

— Позвольте мне взглянуть поближе, ваша честь.

Судья отдала мне фотографию. Я лихорадочно всматривалась, пытаясь хоть за что-то зацепиться. И меня осенило. Алиса была снята на фоне отеля в Каире, который был взорван террористами за год до того, как началась вся эта история с «Фениксом».

— Ваша честь, посмотрите внимательно на здание на заднем плане. Вы его узнаёте?

Судья всмотрелась.

— Это, если я не ошибаюсь, отель в Каире. Мне довелось там побывать, поэтому я его помню.

— А вы помните, что его взорвали?

— Да, это событие широко освещалось в СМИ.

— А вы помните, когда примерно он был взорван?

— Если мне не изменяет память, это было около пяти лет назад. Да, всё верно, пять.

Я торжествующе воскликнула:

— А в «Феникс» я обратилась только четыре года назад, ваша честь! Мой бывший муж даже может подсказать дату. Это был его день рождения, когда ему исполнилось тридцать пять лет. В этом году ему исполнилось тридцать девять. Тогда, когда этот отель был цел, у меня ещё не было этой внешности, ваша честь, я выглядела совершенно иначе, и Эдуард тоже это подтвердит. Значит, господин адвокат показывал своим свидетелям фотографию Алисы Регер, и они опознали именно её. Да, вы можете сказать, что мы так похожи, что они могли и не отличить меня от неё. Именно так и произошло, и именно на это рассчитывал господин адвокат. В показаниях этих свидетелей нет конкретного указания хотя бы на приблизительные даты, когда происходил мой якобы роман с Йоко. А значит, у него нет достаточных оснований утверждать, что это была именно я, а господин адвокат на этом настаивает.

— Гм, всё логично, — заметила судья.

— А если это логично, ваша честь, то не находите ли вы, что во всём, что представил господин адвокат в качестве доказательств, нет ничего конкретного? Это, прошу прощения, обыкновенное поливание грязью, и больше ничего. И вообще, какое это имеет отношение к делу? Зачем было вытаскивать всё это, если Алиса Регер мертва, и Йоко тоже мертва? Они ничего не могут рассказать. Я тоже не собираюсь кричать об этом на каждом углу. Моим детям нет необходимости знать такие вещи. То, что я танцевала в «Атлантиде», не имеет никакого отношения к моей любви к ним!

— Ваша честь, я прошу слова, — выскочил вдруг адвокат. — У меня есть дополнение.

— Слушаем вас.

Ручаюсь, адвокат приберегал это как туз в рукаве. Он попытался обвинить меня в том, что я поднимала руку на Машу.

— Опять голословное утверждение, — запротестовала я. — Где доказательства?

Адвокат заявил, что в течение длительного периода времени у меня были плохие отношения с дочерью, доходило даже до рукоприкладства.

— Никакого рукоприкладства не было, — сказала я.

Адвокат попросил предоставить слово Эдику. Собравшись с мыслями, тот начал рассказывать о том, как я изменилась после операции переноса, как Маша отказывалась со мной общаться, упомянул и нервный срыв Маши.

— Сам лично я ничего не видел, — признался он. — Мне всё рассказал мой сын. Он увидел, что Маша лежит на полу, и предположил, что Натэлла её ударила.

— Вы действительно ударили Машу? — спросила меня судья.

— Нет, ваша честь. Я никогда не поднимала на неё руку, — ответила я. — У неё просто случился обморок. Я пыталась привести её в чувство. После этого случая Эдуард просто выставил меня из дома.

— Я тебя не выставлял! — нервно возразил Эдик. — Я просто предложил тебе временно — подчёркиваю, временно! — пожить отдельно, чтобы дать Маше время успокоиться.

— Так, выяснять отношения будете потом, — перебила судья. — Суд полагает, что настало время послушать самих детей.

Привели Машу. Она сразу бросилась ко мне, обняла и сказала:

— Не забирайте меня у мамы, я её очень люблю и хочу быть с ней!

— Маша, тебя вызвали в суд, чтобы ты рассказала всю правду, — сказала судья мягко. — Пожалуйста, скажи, кто эта женщина, которую ты сейчас обнимаешь?

— Это моя мама, — ответила Маша.

— Ты уверена в этом?

— Да.

— А скажи, почему у тебя долгое время были с ней плохие отношения? Я имею в виду, после её операции?

Маша помолчала и сказала:

— Я плохо себя вела с ней. Я с ней не разговаривала.

— Почему же ты плохо себя вела и не разговаривала с мамой?

— Не знаю…

— Она обижала тебя?

— Нет. Она обо мне заботилась, кормила меня, возила в школу.

— Скажи, она когда-нибудь кричала на тебя, ругала?

— Нет.

— Она когда-нибудь делала тебе больно?

— Нет, мама никогда не делала мне ничего плохого.

Адвокат обратился к судье:

— Ваша честь, разрешите задать ребёнку вопрос?

— Пожалуйста.

— Маша, вспомни, пожалуйста, тот день, когда ты укусила маме руку. Из-за чего у вас вышла ссора?

Я сказала:

— Ваша честь, я не хочу, чтобы моему ребёнку задавались травмирующие вопросы.

— Ваше право протестовать против таких вопросов, — ответила судья. — Вы не желаете, чтобы Маша отвечала?

— Нет, не желаю.

— Хорошо, вопрос снимается. Можешь не отвечать, Маша. Адвокат Сурков, у вас есть ещё вопросы?

— Это был мой единственный вопрос, ответ на который пролил бы свет на истину.

— Есть ещё мальчик старшего возраста, — сказала судья. — Полагаю, он может дать более вразумительные ответы. К Маше у суда вопросов нет. Маша, ты можешь остаться с мамой, если хочешь.

В кабинет впустили Ваню. Судья начала с того же вопроса, который задавала и Маше:

— Скажи, кто эта женщина?

— Моя мама, конечно, — ответил Ваня.

— Тебе известно, что маме делали операцию переноса, вследствие которой изменилась её внешность?