Перенос - Елена Грушковская

— Нет, Натка, зачем?.. Разумеется, нет.

— Потом, когда мы переедем сюда, я возьму детей к себе. Мы будем жить в одном городе, и вы сможете видеться так часто, как захотите. Заметь, я ещё по-божески с тобой поступаю после всего, что устроил твой адвокат. Подумать только, мне пришлось выслушивать всю эту грязь, да ещё и давать объяснения! Если бы не то обстоятельство, что мы были всё-таки в суде, я бы не стала ничего объяснять, а просто размозжила бы наглую рожу этого адвокатишки об стену.

— Какой ужас, — усмехается Эдик. — А ещё утверждаешь, что в тебе не прибавилось агрессивности.

— Это не агрессивность, — отвечаю я. — Просто я поняла, что нельзя давать спуску тем, кто мне гадит. Один раз спустишь — и гадить будут постоянно.

Вечером того же дня — родительское собрание в школе. Эдик решительно не может: ему нужно быть на работе.

— Всё равно твой поезд только в полночь, — говорит он мне. — Сходи ты для разнообразия. А то в последнее время всё я да я.

— Ну, ладно, схожу, — говорю я. — Только к кому — к Маше или к Ване?

— К Маше. Её классная руководительница уже давно хочет с тобой познакомиться. Вот только… — Эдик критически оглядывает меня с головы до ног. — У тебя нет чего-нибудь поскромнее? В смысле костюма.

— А чем тебе не нравится мой костюм? — хмурюсь я.

Эдик пожимает плечами, усмехается.

— На сцену в таком — в самый раз, а вот в школу к ребёнку — как-то слишком. Да и причёска у тебя немного экстравагантная.

Под «как-то слишком» он подразумевает моё кожаное пальто, сшитое из лоскутов разного размера, формы и оттенков — от бежевого до тёмно-коричневого, высокие сапоги из коричневой замши с пряжками и бахромой, коричневый шерстяной костюм и чёрную ковбойскую шляпу, а под «экстравагантной» причёской — стрижку под девять миллиметров.

— Боже мой, Эдик! — смеюсь я. — Это один из моих самых скромных, я бы даже сказала, скучных костюмов. Расцветка спокойная, никаких кричащих оттенков, покрой вполне классический. Это повседневный костюм, а не сценический. И что экстравагантного в моей причёске? Сине-красно-зелёные волосы, торчащие в разные стороны и украшенные перьями — вот это слегка экстравагантно, а это просто короткая стрижка. Это даже не причёска, а отсутствие причёски. И вообще, Эдик, я бы сказала тебе, куда тебе следует пойти, но при Маше не буду.

Критика Эдиком моей одежды не сердит меня, мне смешно. А Маша собирается ехать в школу со мной:

— А то ты ещё не найдёшь наш класс и заблудишься.

— Да уж, — киваю я. — Вот будет смеху-то!

Как ни стыдно в этом признаться, я действительно не знаю ни постоянной дислокации классного руководителя моей дочери, ни даже самого классного руководителя. Я регулярно посещала собрания и знала учительницу, когда Маша была в первом классе, но теперь она перешла в среднее звено, и классный руководитель у неё сменился.

— Она у нас английский ведёт, — сообщает Маша. — Её зовут Сюзанна Станиславовна.

Ох уж эта мода на необычные имена! Её начало совпало с моим рождением, но, вопреки закону скоротечности всяких модных веяний, она всё ещё в силе. Благодаря этой моде в нашей стране живут Арабеллы, Сюзанны, Пандоры и Джанетты, а также Роберты, Сэмы, Евклиды и Цезари. Но особенно мне нравится сочетание этих красивых иностранных имён с типично русскими отчествами, появившееся вследствие беспечности родителей — вроде Цезаря Петровича или Джанетты Степановны, а ещё лучше — Галахада Ивановича или Саманты Андреевны. Маша даже как-то посетовала, что я назвала её таким простым именем: в её классе есть девочки по имени Фиона, Алмира и Дениза. А по-моему, Мария — самое красивое на свете имя, простое и святое. А оттого что так зовут мою дочь, я люблю его ещё больше.

Хотя в школе сейчас нет ребят из Машиного класса, она всё равно входит гордо, держа меня за руку: дескать, смотрите, какая у меня мама! Оказывается, мы пришли самыми первыми: в кабинете ещё нет ни одного родителя, а за столом сидит щупленькая темноволосая женщина с короткой стрижкой, но, разумеется, не такой короткой, как у меня. Когда я училась в школе, эра досок и мела как раз подходила к концу: их вытесняли мониторы. Сейчас, когда в школе учатся мои дети, в классах не осталось ни одной доски. На большой, в полстены, монитор щупленькая женщина в тёмном костюме выводит со своего ноутбука информацию для родителей: диаграмму успеваемости класса, результаты последних измерений коэффициента интеллекта, результаты психологических тестов, таблицу поведения и общественной активности, а также схему, отображающую отношения в детском коллективе.

— Здравствуйте, — говорю я. — Вы Сюзанна Станиславовна?

Щуплая женщина в тёмном костюме отвлекается от своего ноутбука и в ответ на моё приветствие рассеянно улыбается, но уже в следующую секунду напряжённо выпрямляется, всматриваясь в меня.

— А вы, должно быть, мама Маши?

— Да, это моя мама, — отвечает за меня Маша.

Сюзанна Станиславовна встаёт и оказывается весьма небольшого роста — едва до плеча мне.

— Здравствуйте, очень приятно, — говорит она, глядя на меня снизу вверх. — Рада, что вы пришли. Папу Маши я уже хорошо знаю, и мне очень хотелось познакомиться также и с вами. Вы Натэлла Юрьевна?

— Она самая.

— Вы знаете, у нас по английскому языку сейчас как раз тема «Семья». Дети получили задание составить рассказ о своей семье и свой устный ответ сопровождать показом фотографий. Маша вместо фотографии принесла плакат… Признаться, мы тогда подумали, что она фантазирует, но теперь я вижу, что это правда.

Я отправляю Машу на время собрания погулять в коридор. Один за другим прибывают другие родители, некоторые узнают меня. Когда все в сборе, Сюзанна Станиславовна начинает собрание.

Что же я узнаю о школьной жизни моей дочери? На фоне общей картины Маша предстаёт ученицей с хорошими способностями (IQ=140), но сейчас её успеваемость хромает ввиду того, что она много пропустила по болезни. В коллектив класса она вписывается не слишком хорошо, более или менее дружеские отношения у неё всего с несколькими ребятами. В актив класса она не входит, в коллективных мероприятиях участвует вяло. По данным психологической диагностики, Маша — ранимая личность с повышенной тревожностью и заниженной самооценкой, уровень общительности оставляет желать лучшего. Одновременно она обладает творческим потенциалом, намного превышающим средний уровень, особенно выражены у неё способности в области изобразительного искусства. По этому предмету у неё выдающиеся успехи — самые лучшие не только в её классе, но и на всей параллели, и даже ученики старших классов с трудом могут с ней сравниться. Сюзанна Станиславовна даже демонстрирует нам несколько рисунков Маши. Больше всего в них поражает их необыкновенная зрелость: кажется, будто их рисовал не десятилетний ребёнок, а взрослый художник.