Клич войны - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
‘Что вы имеете в виду?’
- О, Сейчас придет. Вы дали Соломонсу пять тысяч марок. Именно ваша нелепая попытка убедить попечителей, что вам нужны деньги, чтобы купить шикарную машину, – как будто студент, даже из вашей семьи, будет ездить в Mercedes grand tourer, – предупредила вашего брата о том, что вы задумали. Он очень правильно проинформировал меня, и за вами установили наблюдение.’
Герхард в ужасе обернулся и посмотрел на Конрада. ‘Ты предал меня? Мой собственный брат? Как ты мог?’
- Потому что он патриот и Хороший нацист, - сказал Гейдрих, прежде чем Конрад успел ответить. ‘А может быть, потому, что он хороший брат и надеется спасти тебя, пока еще не поздно.’
- Спасти меня от чего? Разве это преступление - разговаривать с человеком, награжденным "Синим Максом" за храбрость под Верденом? Исидор Соломонс был полковником, лично награжденным наследным принцем Вильгельмом. Для меня он самый лучший немец.’
‘Он грязный Жид, жадная, коварная, заговорщицкая крыса, как и все его соплеменники, - усмехнулся Конрад.
‘Как ты можешь так говорить?- Спросил Герхард, повысив голос от ужаса и непонимания. - Он был нашим другом. Мы отправились в дом его семьи. Мы стояли там, ты и я, пока он рассказывал нам об истории Pour le Mérite, наши глаза вылезли из орбит, когда он достал его из футляра и показал нам. Ты считал его героем. Ты это сделал! Как ты можешь отрицать это?’
‘Я был ребенком. Теперь, когда я стал взрослым, я узнал правду о евреях. Они не что иное, как нечеловеческие отбросы. Все до единого.’
Гейдрих предостерегающе поднял руку. - Нет, штурмбанфюрер, ваш брат прав. Мы должны знать о существовании того, что можно было бы назвать “хорошим евреем”. Люди могут знать такого человека - своего врача, например, или добрую женщину, которая чинит им одежду, или даже, как в данном случае, героя войны. Они подумают про себя: "Ну, Герр Леви или фрау Гольдшмидт не такие уж плохие люди. Они не могут быть такими плохими, как говорят эти нацисты.- Мы должны воспитывать их так, чтобы они поняли, что эти хорошие яблоки - исключение, а все остальные - гнилые. А так как невозможно отделить ничтожное количество хорошего от огромного количества плохого, то со всеми ними нужно обращаться одинаково. Но вернемся к этому конкретному еврею, Исидору Соломонсу и его семье. Вы случайно не знаете, где они сейчас, Герр фон Меербах?’
‘Я предполагаю, что они все еще живут в той же квартире на Фюрстенридерштрассе.’
Гейдрих вздохнул. - Неужели? Вы думаете, Соломонс и его отродье все еще сидят в этом отвратительном квартале трущоб – том самом, который вы хотите снести и заменить блестящими модернистскими домами, – когда у него в бумажнике лежат пять тысяч рейхсмарок вместе со всем золотом и бриллиантами, которые он наверняка спрятал? Нет. Попробуй еще раз.’
‘Он не был похож на человека, у которого где-то спрятаны бриллианты. Как вы говорите, зачем бы он так жил, если бы это было так?’
- Потому что, герр фон Меербах, Соломонс - еврей. И евреи поняли, что их жадность, ростовщичество и подлое предательство неизбежно вызывают справедливый гнев у порядочных людей, среди которых они живут. Поэтому у них всегда – но всегда-есть возможность убежать, как у крыс, которыми они и являются. А алмазы – такие маленькие, такие легкие, но такие ценные – это идеальная форма переносимого богатства. Итак, скажите мне, пожалуйста, где сейчас Соломонс?’
‘Даже не знаю. Клянусь вам, Герр группенфюрер, Клянусь жизнью, я ничего не знаю.’
Сердце Герхарда сильно билось, его тело переполнял адреналин, когда он реагировал на угрозу, которую представлял Гейдрих, и страх, который он вызывал. Он почувствовал, как под мышками у него выступил пот. ‘Я говорю правду. Клянусь тебе!- добавил он, не в силах сдержать нотку отчаяния в голосе.
‘А вы как думаете, штурмбанфюрер? Подозреваемый говорит правду?’
‘Я думаю, что он грязный лжец, - сказал Конрад, когда слово "подозреваемый" эхом отозвалось в мозгу Герхарда.
Герхард взглянул на старшего брата и увидел ненависть, застывшую на его искаженном лице. Эти двое никогда особенно хорошо не ладили. Это были очень разные люди. Но ему и в голову не приходило, что в сердце Конрада горела такая ожесточенная враждебность.
‘Я не лгу, - повторил он, стараясь не кричать от отчаяния. ‘Я не знаю, куда делась семья Соломонсов, да и уехала ли она вообще. Я дал ему немного денег, потому что считал, что он заслуживает какого-то вознаграждения от нашей семьи после всего, что он для нас сделал. Я дал ему столько, сколько мог, хотя это было гораздо меньше, чем он заслуживал. Я не спрашивал его, что он собирается с ним делать, и он не сказал мне.’
Гейдрих ничего не ответил. Он позволил Герхарду сесть и смотрел, как тот вытирает рукой лоб, чтобы избавиться от капель пота, выступивших на нем. Наконец он сказал: "Вообще-то я тебе верю. Соломонс слишком хороший адвокат, чтобы сказать вам что-либо, что может изобличить вас или, что более важно с его точки зрения, самого себя. Я доволен, что вы не знаете, куда ушел еврей. Но, к счастью, это так. Он и его семья пересекли границу Швейцарии - естественно, без надлежащих документов - около трех недель назад и теперь живут в Цюрихе, где он нашел работу в юридической фирме Grünspan и Aaronsohn – конечно, собратьев евреев. Я предполагаю, что он уже договорился о месте там до того, как уехал, и даже до того, как забрал ваши деньги. Хм ... интересно, вернет ли он деньги?’
‘Я бы не стал просить его об этом.’
‘Ну и хорошо, раз это противоречит его религии.’
Конрад льстиво усмехнулся остроумию своего босса, а Гейдрих продолжал: - Швейцарские власти спросили нас, хотим ли мы, чтобы они депортировали Соломонсов, и мы решили, что в этом нет необходимости. Ваши протесты по поводу военных заслуг Соломонса вполне могут найти отклик в прессе, особенно среди
