Ксеноцид - Орсон Скотт Кард

Когда Цин-чжао закончила прослеживать жилку – а ей потребовалось проследить всего одну-единственную полоску на половице, чтобы очиститься, и это свидетельствовало о том, что она познала нечто истинное, – то, подняв глаза, она увидела перед собой Ванму, внимательно следящую за каждым ее движением. Гнев Цин-чжао бесследно исчез, и, разумеется, она была благодарна Ванму – ведь та неосознанно выступила в роли орудия богов и помогла ей познать новую истину. Но все же Ванму должна понять, что на этот раз она несколько вышла за рамки приличия.

– Все живущие в этом доме – преданные слуги Межзвездного Конгресса, – сказала Цин-чжао, голос ее был мягок, лицо исполнено доброты, она не хотела обижать служанку. – И если ты предана этому дому, ты также должна всем сердцем уверовать в Конгресс.

Как же объяснить Ванму, насколько тяжело ей самой дался этот урок, насколько тяжело ей справляться с ним и по сей день? Она хотела, чтобы Ванму помогала ей, а не затрудняла и без того нелегкую задачу.

– О святая, я не знала, – взмолилась Ванму, – я даже не предполагала! Я не раз слышала, как Хань Фэй-цзы называли величайшим почитателем Пути. Я думала, вы служите Пути, а не Конгрессу, иначе я бы никогда…

– Никогда не поступила сюда на работу?

– Никогда бы не отозвалась о Конгрессе настолько резко, – поправила ее Ванму. – Я бы продолжала служить вам, даже если бы мы поселились в логове дракона.

«Может, и так, – про себя подумала Цин-чжао. – Может быть, бог, который очищает меня, и есть дракон, холодный и пышущий пламенем, ужасный и прекрасный».

– Запомни, Ванму, планета под названием Путь не есть сам Путь, она только названа так, чтобы время от времени напоминать нам о том, что мы должны следовать истинному Пути. Мой отец и я служим Конгрессу, потому что к нему благоволят небеса, потому что Путь от нас требует, чтобы мы служили Конгрессу независимо от желаний или нужд какого-то мирка, зовущегося Путем.

Ванму смотрела на нее широко раскрытыми глазами, практически не мигая. Поняла ли она? Уверовала ли? Не важно – наступит время, когда она сама придет к вере.

– А теперь, Ванму, уходи. Мне надо поработать.

– Слушаюсь, Цин-чжао.

Ванму немедленно поднялась и, поклонившись, удалилась. Цин-чжао вернулась к терминалу. Но только она начала вызывать на дисплей недавно поступившие сообщения, как вдруг почувствовала, что в комнате она не одна. Она резко развернулась на стуле. На пороге стояла Ванму.

– В чем дело? – спросила Цин-чжао.

– Входит ли в обязанности доверенной служанки сообщать госпоже, если вдруг мудрая мысль посетит ее голову, пусть даже на поверку эта идея окажется совершенной глупостью?

– Ты можешь говорить мне все, что пожелаешь, – ответила Цин-чжао. – Разве я хоть раз наказывала тебя за это?

– Тогда прошу тебя, моя Цин-чжао, прости меня за ничтожные измышления, которые я осмелюсь высказать касательно той великой проблемы, над которой ты сейчас трудишься.

Что Ванму известно о флоте на Лузитанию? Ванму схватывала все на лету, но Цин-чжао пока что обучала ее слишком примитивным предметам. Было бы абсурдным предполагать, что Ванму может осознать суть проблемы, раздумывать над ответом. Тем не менее отец не раз говорил ей: «Слуги счастливы, когда знают, что к их мнению прислушивается сам хозяин».

– Пожалуйста, говори, – разрешила Цин-чжао. – Вряд ли ты сумеешь сказать что-нибудь глупее того, что уже наговорила я.

– Моя возлюбленная старшая сестра, – начала Ванму, – на самом деле я услышала эту мысль от тебя. Ты много раз твердила, что ни одна из известных науке и истории вещей не могла повлечь за собой мгновенное и бесследное исчезновение флота!

– Но это случилось, – возразила Цин-чжао, – следовательно случилось что-то, что имеет право на существование.

– Вот что мне пришло на ум, моя милая Цин-чжао, – кивнула Ванму. – Ты говорила мне об этом, когда мы вместе изучали логику. Насчет первопричины и конечной цели. Все это время ты посвятила поискам первопричин – как так получилось, что флот вдруг исчез. Но подумала ли ты о конечных целях? Чего мог добиваться кто-то, отрезая от человечества флот или даже уничтожая его?

– Всем известно, почему народ желает, чтобы флот был остановлен. Люди пытаются защитить права колоний, или же ими овладела безумная идея, будто Конгресс планирует вместе с колонией бесследно уничтожить пеквениньос. Миллиарды людей хотят, чтобы флоту помешали. Все они затаили в сердце мятеж, и, значит, они враждебны богам.

– Но кто-то все-таки сделал это, – настаивала Ванму. – Я всего лишь подумала, что раз у тебя не получается выяснить, что именно случилось с флотом, тогда, может быть, если ты узнаешь, кто послужил причиной его исчезновения, ты определишь, как это было проделано.

– Мы даже не можем утверждать, что это дело рук кого-то, – возразила Цин-чжао. – Скорее всего, что-то уничтожило флот. Естественные явления не преследуют никаких целей просто потому, что не обладают разумом.

Ванму склонила голову:

– Тогда я действительно потратила твое время зря, Цин-чжао. Пожалуйста, прости меня. Мне следовало бы сразу последовать твоему приказу и уйти.

– Ничего, ничего, – утешила ее Цин-чжао.

Ванму исчезла за дверью. Цин-чжао даже не поняла, услышала ли девочка слова утешения, брошенные ей вслед. «Не переживай, – приказала сама себе Цин-чжао. – Если она обиделась, я потом найду способ загладить вину. Как это мило с ее стороны – посчитать, будто она может помочь мне справиться с проблемой. Надо бы не забыть сказать ей, как я довольна ею, довольна тем, что у нее такое отзывчивое сердце».

После ухода Ванму Цин-чжао повернулась обратно к терминалу и вновь тупо прогнала на дисплее последние сообщения. Она уже успела мельком просмотреть их и не обнаружила ничего полезного для себя. С чего она взяла, что повторная проверка даст какие-нибудь иные результаты? Может быть, эти сообщения и многочисленные сводки ничего не дали ей потому, что в них ничего и не было. Может быть, флот исчез по вине какого-нибудь взбесившегося бога – с древних времен до них дошло немало легенд о подобных трагедиях. Наверное, она не может найти свидетельства вмешательства человека просто потому, что нечеловеческие руки воспрепятствовали исполнению миссии флота. «Что бы сказал об этом отец?» – подумала она. Как бы отнесся Конгресс к теории свихнувшегося божества? Они даже этого писаку Демосфена не смогли вычислить, так где уж им поймать бога!

«Кем бы ни был этот Демосфен, – подумала Цин-чжао, – он наверняка сейчас заходится со смеху. Ему только того и надо было – убедить людей, что правительство поступило неправильно, послав на Лузитанию флот, а теперь, когда флот остановлен, все получилось так, как хотел Демосфен».

Как хотел Демосфен. В первый раз Цин-чжао связала воедино две разные нити, и эта связь показалась ей такой очевидной, что она даже поверить не могла, что не додумалась до этого раньше. По сути дела, эта связь была очевидна давно, ведь недаром полиция многих городов выдвинула теорию: граждане, сочувствующие идеям Демосфена, наверняка должны быть причастны к делу об исчезновении флота. Поэтому полицейские взяли всех возможных подозреваемых в подрывной деятельности и попытались выбить из них признание. Но конечно, они не спрашивали их о Демосфене, потому что никто не знал, кто же он такой.

«Демосфен настолько хитер, что на протяжении многих лет избегает ареста, несмотря на поиски полицейского департамента Конгресса. Демосфен неуловим, равно как и разгадка исчезновения флота. Если он повинен в одном, может быть, он же замешан и во всем остальном? Может быть, если я найду Демосфена, тогда узнаю, куда подевался флот? Да, но я даже не знаю, откуда начинать поиски. Что ж, по крайней мере, это свежий взгляд на решение проблемы. Во всяком случае, мне теперь не придется раз за разом перечитывать одни и те же пустые, бесполезные сообщения».

Внезапно Цин-чжао сообразила, что ей уже намекали на этот выход всего несколько минут назад. Она почувствовала, как кровь приливает к лицу, щеки запылали. «Какую самоуверенность проявила я, так унижая Ванму снисходительным покровительством, когда бедняжка Ванму вообразила вдруг, что сможет помочь мне справиться с труднейшей задачей! Однако и пяти минут не прошло, как мысль, которую она заронила в мой разум, расцвела, превратившись в стройный план. Даже если из него ничего не выйдет, именно Ванму подкинула мне эту идею или, во всяком случае, навела на нее. Таким образом, посчитав ее глупышкой, я сама оказалась в дураках». Слезы стыда навернулись на глаза Цин-чжао.

И тогда она вспомнила знаменитые строки из одного стихотворения, написанного ее славной прародительницей:

И зову яцветы куманики,что давным-давно опали,тогда как груша едва зацвела.

«Поэтесса Ли Цин-чжао познала боль сожаления о словах, которые уже слетели с наших губ и никогда больше не вернутся. Но она была достаточно мудра, чтобы понимать, что, пусть эти слова навсегда потеряны для нас, осталось еще много других слов, которые ждут, чтобы их произнесли, подобно тому как бутоны груши ожидают поры расцвета».