Сергеев Виктор. Луна за облаком - Неизвестно

— Да, да... Это хорошо.

— Да вы же ничего не знаете!— воскликнула она, и такое рву­щееся наружу счастье было в ее глазах, что Трубин на какое-то время позабыл о своих тяжелых и трудных мыслях.

— У тебя что-то хорошее?

— Да Колька вот часы подарил. — И она засмеялась. — Я ему говорю: «Подумаешь! Я сама куплю. Только сначала пальто при­смотрю, а часы уж весной или летом». А он говорит: «Бери и все. Раз даю — бери». Я говорю: «Не возьму. Это нехорошо у тебя брать». А он говорит: «Не возьмешь — разобью о камень». Чудак!

Трубин понял: ей хотелось, чтобы он посмотрел на Колькин по­дарок и сказал свое мнение.

Трубин подошел к Рае, какое-то время смотрел на чесы, потом вдруг нахмурился, подумал и сказал:

— Сними. Смотреть так уж смотреть. Капитально.

Рая заметила в нем перемену настроения и вся сжалась, ка.-с будто на нее надвигалась неприятность.

Он повертел часы и вернул их ей.

— Ты не найдешь Николая? Мне он нужен. И именно сейчас.

— Он в цехе. Я скажу ему. Вы что? О часах?

— Не-ет, Рая. Нет.

Но она, видимо, была уже чем-то встревожена и настойчиво спросила:

— А о чем вы с ним?

— О другом, Рая. Совсем о другом,— проговорил он задумчиво

— Я. может быть, дурочка какая...

— Не-ет, Рая, нет. Ты совсем... наоборот. Я хочу перевести Кольку из разнорабочих. Сегодня же, сейчас перевести. Поняла?

— Как не понять.— ответила она с облегчением. — Это я даже очень хорошо понимаю, Григорий Алексеич!

У Раи Шлгаевой оказались Софьины часы. Это взволновало и смутило Трубина. Но Колька... «Как он мог? Не-ет, тут какое-то не­доразумение. Ну, конечно, недоразумение. Чего-нибудь такое... Ну да. Помнится, что Софья все время ссылалась на высокого, сухоща­вого, а Колька приземистый и не сухощавый. Колька, надо полагать, купил эти часы у кого-то, не предполагая, что они краденые. Если это так, а иначе и быть не может, ну, что же, пусть все остается, как есть. Софье эти часы... так себе, а Рае они очень нужны. Вот и все тут. Вот и надо молчать».

И когда зашел Колька, Трубин повторил то, что он говорил и Шигаевой: хватит, мол, ему быть разнорабочим, он вполне заслужил свой прежний разряд и сегодня же выйдет об этом приказ.

— Григорий Алексеич! А как же с бетонированием? У нас всякое говорят... Неужели ломать фундаменты? Как хотите, а я не буду. Да у нас в бригаде никто на это не пойдет. Руки не поднимутся.

— Ну, что я тебе отвечу? Ничего хорошего. Действительно, есть решение главка ломать фундаменты.

— Пусть попробуют. Мы никого в цех не пустим.

Трубин невесело улыбнулся.

— А вы-то как? Сами-то вы как, Григорий Алексеич?

— Есть, Коля, кое-какая надежда. Не все еще потеряно.

— На кого же надеяться?

— Обком пока этот вопрос не решил. Все может быть... А потом... ты помнишь инженера Догдомэ?

— Помню. А чем она поможет?

— Видишь ли... Она встретится с одним профессором. Есть та­кой в Хабаровске. Его слово может здорово повлиять.

— A-а. Ну тогда еще можно надеяться.

Вылков поглядел на Трубина, словно хотел прочесть в его гла­зах: «Много ли шансов осталось?» А услышал совершенно неожидан­ное для себя:

— Я узнал, что ты Шигаевой подарил часы. Наручные в позоло­ченном корпусе. Это верно?

— Да, подарил.

— У кого-то купил?

— Да ерунда, Григорий Алексеич! Они же не новые. А Райка и таким рада. Подарок все же. Ну, девчонка, само собой. Им это очень нравится. Девчонкам.

— А где купил? Если не новые... Не в магазине же.

Вылков рассмеялся:

— Вы только Райке не говорите — купил за литр водки у Лен­чика Чепезубова.

— Ах у Ленчика! Вот оно что!

— А что?

— У Ленчика... Откуда у него эти часы? И почему за литр вод­ки? Странно. Ты не находишь, что все это очень странно?

Колька в растерянности замолчал, рука его потянулась к за­тылку.

— Как же это я не подумал? Подумал только о том, что деше­во... Вот тебе и дешево! Он их спер у кого-то. А мне продал.

— Чепезубов ограбил женщину.

— Ну, как это?! Ограбил... Вот тебе раз! А может, все-таки...

— Нет, Коля, никаких «все-таки»! Это ограбление точно установ­лено. Рая мне показывала твой «подарок», и я опознал часы. Они отобраны однажды ночью у моей бывшей жены.

Колька посмотрел на Трубина и по лицу его заходили красные пятна, и губы его задрожали, и пальцы рук, опершиеся о подоконник, тоже задрожали, и весь он вдруг стал жалким и испуганным. В го­лове его проносился рой путаных и неясных мыслей, и он не сразу нашелся, что же сказать Трубину. Усилием воли Вылков заставил себя повернуться вполоборота к Трубину.

— Вы, когда опознали краденое, то подумали на меня? На кого же еще? Да, Григорий Алексеич?

— Нет, на тебя я не подумал.

— Это вы теперь... Просто так... Из-за вежливости.

— Почему—«из-за вежливости»? Когда ты пришел, я сразу же

сказал о переводе тебя из разнорабочих. Верно? Если бы я подозре­вал тебя, сам понимаешь, я не сказал бы о переводе. Ты не мог пой­ти на ограбление. У тебя все складывалось не так, как у Чепезубова.

— Что складывалось?

— Думаешь, я не замечал, не видел, как ты нам помогал... всей бригаде и мне? Как ты дежурил в цехе? В те вечера и ночи умер прежний Вылков.

Колька молчал. От нахлынувших чувств ему было душно, и он то снимал шапку и вытирал пот, то надевал ее и тогда, не зная, куда деть руки, то ложил их на колени, то принимался искать что-то в карманах, но так ничего и не доставал оттуда.

— Ну и еще... — продолжал Трубин. — У меня не могло быть ни­каких колебаний, поскольку тот, грабитель, был сухощав и высокого роста.

— Кому же теперь верить, Григорий Алексеич?— воскликнул с обидой Вылков. — Он же, Чепезубов, друг мне, он же, как приехал в город, так и ко мне. Я за него поручился. У вас же просил, чтобы вы взяли его в бригаду. И он знаете, что мне говорил? Он божился, что все, мол, его, Ленчика, по-разному воспитывали, а он на всех плевал, только Трубин, мол, не воспитывал. Я, мол, эту грешку не забуду, которую он дал нам на опохмелку. Это, мол, презрением он ударил нас. И еще говорил Чепезубов, что он из-за вас корчился, как греш­ник. Это все он заливал мне, Григорий Алексеич! А сам, выходит, что делал? На ночных улицах промышлял!

— Бывает, Коля.

— Ну и что теперь, Григорий Алексеич? Как же быть?

Трубин подумал: «Самое естественное — заявить в милицию. Но

почему-то не хочется. Не хочется — и все».

— Вот что, Николай. Придет время, и ты скажешь Рае, что часы ты не покупал...

— Как-то не очень... не того.

— Ну, это уж... Не нужно сейчас Рае портить настроения.

— Ас Ленчиком?

— Ты, как хочешь. По своей совести. А я уж сто... не встречу, надо полагать.

— Как это — не встретите? Почему?

— Завтра узнаешь. Ну, иди. Говорю: завтра!

Надежда на успех опять затеплилась у Трубина. Он читал в ка­бинете у Шайдарона телеграмму от Чпмиты Догдомэ: «Сегодня про­фессор возвращается командировки тчк Ждите скоро подробности». Казалось бы, чему радоваться9 Ну. приехал из командировки. А дальше? Ведь ничего неизвестно. Не-ет. Koi* что уже известно. Хотя бы то. что живет в далеком Хабаровске инженер Догдомэ, которой тоже надо, чтобы восторжествовал новый метод бетонирования. В далеком Хабаровске... Далекая звезда... Луна за облаком — как она говорила ему в аэропорту. Выходит, что не раздавала пустых обеща­ний, ждала профессора и не забыла о городе в Забайкалье, о нем, Трубине. А он недавно уже подумывал о том, что Догдомэ просто не отзовется. И ему показалось, что он опять увидел знакомую СЕетлую полоску... Она была куда ярче, чем та... Hi- хотелось возвращать Шайдарону телеграмму. Он знал, что через час или два захочется ее перечитать, даже просто подержать в руках.

И ему вдруг пришло на ум, что он не понял Догдомэ в чем-то. не разобрался, с какой щедрой душой свела его когда-то судьба, что он прошел мимо чистого и светлого чувства. Да, да. Именно так! А он-то, слепец, сухарь, не замечал. Повернуть бы вспять время!Эти мысли занимали сейчас Трубина, и он спрашивал самого се­бя прямо и жестко о том, а как бы он поступил, если бы в то время он видел то, что видел нынче, чем бы он ответил Чимите. Голова шла кругом и мысли путались. Было очень трудно что-либо сказать. Он чувствовал боль в затылке, и захотелось потрогать рукой и уста­новить, откуда же эта боль, не дающая ему покоя. У него уже не возникало никакого желания терзать и мучить себя столь трудными и не поддающимися никакому рассудку вопросами.

— Ну вот, видишь,— сказал Шайдарон.— Скоро все выяснится. А пока... Принимай хоть комплексную бригаду. В заработке ты не проиграешь.

— Нет уж, Озен Очирович,— отвечал Трубин. — Подожду. Если удача... сами понимаете... Если неудача, если провал, то начинать мне Есе сызнова на ноеом месте.

— Твердо решил?

— Да. твердо.

— Ну. может, так и вернее,— согласился Шайдарон. — А то, что про новое место... Это твоя слабинка. Ты, что думаешь, я от тебя из­бавиться хочу?— Шайдарон снял очки, опять надел...