Косые тени далекой земли - Го Осака

– Я, пожалуй, не смогу. За обедом порядком переела. Вы лучше угостите вместо меня Кадзама.

– Жалко. Я был бы очень рад, если бы мы вместе поужинали – и вы, и моя подруга Кабуки.

Риэ сделала игривые глаза:

– Вы с Синтаку все никак ее не поделите, не так ли?

Ее слова попали в самую точку, но Рюмон постарался не выдать своего замешательства.

– А я и не думал, что это так заметно. Рано или поздно дойдет и до драки, не сомневайтесь, – ответил он шутливым тоном.

В этот момент в кафе вошел человек в твидовом пиджаке.

Это был следователь Барбонтин. Он стряхнул с одежды капли дождя и посмотрел в сторону их столика, затем направился прямиком к ним и молча сел рядом с Рюмоном.

– Рассказывай, что тебе понадобилось в Ассоциации отставных солдат Иностранного легиона, – не утруждая себя приветствиями, обратился он к Кадзама.

Тот криво усмехнулся:

– Ой, а я вас совсем не заметил. Вы, выходит, следили за мной все время после того, как выпустили?

– Еще бы. Ты, что же, думал, что так легко отделаешься? Ну, отвечай.

– Позвольте объяснить, – вмешался Рюмон. – Мне нужно было по моим делам идти в эту Ассоциацию, и Кадзама просто составил мне компанию. У него самого к ним не было никакого дела.

Барбонтин перевел взгляд на Рюмона:

– По каким еще делам?

Рюмон вкратце рассказал ему о своих розысках, сделав ударение на том, что Кадзама ходил в Ассоциацию всего лишь в качестве его спутника.

– А что, – обратилась к следователю Риэ, – поход в Ассоциацию может быть как-то связан с убийствами Ибаррагирре и Понсе?

Барбонтин опустил глаза:

– Как вы наверняка знаете, Иностранный легион – уцелевший кусок старого режима. Особенно эти отставные военные, они на девяносто девять процентов – ярые приверженцы франкизма.

– Ну и что? – спросила Риэ.

– По их понятиям, экстремисты из ЭТА – зло, которое надо искоренить во благо родины. Поэтому вполне возможно, что они снабжают борющийся с ЭТА отряд ГАЛ оружием или даже людьми. С другой стороны, для ЭТА Иностранный легион – такой же смертельный враг, как и ГАЛ.

На лице Риэ мелькнула улыбка.

Повернувшись к Кадзама, она проговорила, намеренно не переходя на японский:

– Ну, теперь уже весь сюжет понятен. Не иначе как господин следователь подозревает, что ты ходил в Ассоциацию Иностранного легиона, чтобы подложить в здание бомбу.

У Кадзама глаза сделались круглыми.

Барбонтин затушил в пепельнице сигарету.

– Я этого не говорил. Но вполне возможно, что Кадзама использовал вас, чтобы провести рекогносцировку.

– Хватит вам фантазировать. Лучше объясните мне вот что: о чем мог говорить майор Клементе с главой секретариата Ассоциации как раз перед нашим приходом? Если вы следили за нами, вы наверняка видели, как он выходил из здания.

Барбонтин изменился в лице.

– Майор Клементе? Я его не видел. На улицу Сан-Николас из здания вообще никто не выходил. Уверен на сто процентов.

– Значит, он вышел на другую улицу. Вам не приходило в голову, что это он связан с Иностранным легионом и ГАЛ? Хоть на одно мгновение?

Барбонтин некоторое время не сводил с Риэ глаз. Потом медленно поднялся и, не сказав ни слова, ушел.

24

Маталон вышел из своего тайного убежища на улице Гвадалквивир.

Сделав одну пересадку на метро, он доехал до станции «Гойя».

Поднявшись наверх, свернул на улицу Принсипе де Варгара и некоторое время шел по ней на север. Сеял мелкий дождь.

Эта довольно длинная улица тянулась с севера на юг и раньше называлась проспектом Генерала Молы.

Мола был одним из военных, которые вместе с Франсиско Франко подняли восстание против республиканского правительства. После смерти генералиссимуса Франко в 1975 году практически все улицы, названные в честь правых политиков и военных, были либо переименованы заново, либо им вернули довоенные названия.

По обеим сторонам улицы стояли старые здания. Маталон находился в одном из престижных районов города.

Он вошел в нужный ему дом. Слева от входа он увидел просторное помещение, которое в былые времена использовали для карет. Сейчас это помещение, по-видимому, отвели под гараж.

Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, Маталон направился к двери в глубине здания. Дверь была крепкая, дубовая. Он нажал на кнопку и сделал пять коротких звонков.

Через некоторое время дверь открылась, и одетый в халат Михаил Жаботин пригласил Маталона в дом. Он провел гостя по потертому, но совершенно очевидно дорогостоящему ковру в гостиную.

Они сели в кресла друг напротив друга.

На стенах были развешаны старые гобелены и картины Сулоаги.[81] Письменный стол с инкрустацией и торшер, многие части которого были сделаны из мрамора, выглядели вполне старинными.

Жаботин жил здесь один.

Он числился вторым секретарем посольства СССР, но на самом деле был офицером КГБ. Именно поэтому ему и позволялось жить так роскошно.

Из прислуги в доме был только кубинец, выполнявший обязанности секретаря и повара, но, когда сюда приходил Маталон, хозяин отсылал его под каким-нибудь предлогом из дома, и встречаться с ним Маталону еще не приходилось.

Жаботину было чуть больше пятидесяти, это был человек с суровым лицом и волосами пепельно-серого цвета. Края бровей были выгнуты вверх, а нос и по форме и по цвету – точь-в-точь как клубника. Пухлые выпяченные губы придавали его лицу выражение человека своенравного и недалекого.

Жаботин достал из кармана халата сигару и закурил.

– Ну что там у тебя за «нетелефонный разговор»? – проговорил он на прекрасном испанском. – Попал в переделку, что ли?

Маталон слегка наклонил голову:

– Не беспокойтесь, сержант. По правде говоря, я зашел к вам кое-что узнать. Много времени это не займет.

Жаботин недовольно скривил губы. Всем своим видом он показывал, что тратить время на пустяки не собирается.

Но Маталона это нисколько не беспокоило. Настроение Жаботина волновало его меньше, чем сегодняшняя погода.

– Ну что ты хочешь у меня спросить?

– О той истории с золотом. Помните, вы мне однажды рассказывали про Орлова и его слитки?

Жаботин окинул его пытливым взглядом:

– Орлов и его слитки, говоришь?

– Ну да. Когда мы с вами встретились во второй раз, вы сидели как раз в том кресле и все рассказывали мне за бутылкой про Орлова и его слитки, не помните?

Жаботин неопределенно кивнул:

– Ну, может быть, и что?…

– Я хочу, чтобы вы напомнили мне эту историю. Жаботин упомянул о слитках, когда рассказывал о своем отце, Борисе.

Борис Жаботин, в двадцатые годы, еще во времена ОГПУ, поступил на секретную службу. С тех пор он долгое время работал в этой сфере, хотя организация, в которой он состоял, меняла свои названия много раз – НКВД, МГБ, МВД и КГБ.[82]

Он продержался и во время проведенной Сталиным большой чистки, остался в органах на весь период Хрущева и дожил до брежневской эпохи.

Михаил Жаботин, для которого достижения отца были предметом гордости, время от времени рассказывал во время застолья эпизоды из его служебной жизни, до тех пор хранившиеся в тайне, утверждая, что это и есть пресловутая «гласность».

В тот раз Маталон слушал его вполуха, не особенно заинтересованный его болтовней, но сейчас ему нужно было расспросить Жаботина об одной из историй – об Орлове и золотых слитках.

Жаботин посмотрел на него с подозрением:

– В тот раз ты меня почти не слушал. Что это ты вдруг заинтересовался?

– Тогда мне ваша история показалась небылицей, как-то не верилось, что все это произошло на самом деле. Но теперь все изменилось. Мне, понимаете ли, попала в руки кое-какая информация, так вот, из нее можно заключить, что эти слитки – вовсе не пустые слухи. Если бы вы рассказали мне все еще раз, я бы смог таким образом удостовериться, подтверждают ли мои факты вашу историю или нет. А если повезет, мы с вами сможем найти и эти самые слитки.

Жаботин выпрямился. В его голосе послышалось напряжение:

– Неужели ты действительно считаешь, что у нас есть шанс найти пропавшие слитки?

– Именно. Поэтому я и хотел бы, чтобы вы еще раз рассказали мне все в подробностях, – проговорил Маталон с энтузиазмом, и Жаботин заморгал от волнения.

Некоторое время он думал, молча попыхивая сигарой.

Наконец, как видно приняв решение, произнес:

– По рукам. Но потом и ты раскрой мне свои карты. Ладно?

– Ладно.

Жаботин достал с полки бутылку водки и две рюмки.

Они чокнулись и выпили. Затем Жаботин не спеша начал свой рассказ.

Его отец Борис ранней осенью 1936 года приехал в объятую пламенем гражданской войны Испанию в качестве сотрудника при штабе офицера НКВД Александра Орлова.

Именно тогда, опасаясь вторжения мятежной армии, правительство Республики приняло решение отдать большую часть золота, находившегося до того в Банке Испании, на сохранение Советскому Союзу.