Имя твоего ангела - Марат Кабиров

Они положили Анну и Сережу. В это время с сумками подошли и матросы.

– Получилось? – спросил Андрей Николаевич, – все в порядке?

– Да, – ответил один из них, – вот только Павка очень испугался.

– Отчего?

– В одном из комнат он увидел бабку.

– Что?

– Старушку увидел, правда, Павка?

Павка не ответил.

– Что за старушка? – спросила, испугавшись, Ольга, – какая старушка?

– Нет… – сказал наконец Павел, смутившись того, что попал под насмешки других. – Я ничего не видел. Я хотел просто напугать Юру.

– Испугали козу капустой! – рассмеялся Юра. – Ха-ха-ха!

Старушкой захотел меня напугать. Дурак ты, Павка. Ду…

Неожиданно он посмотрел в сторону острова и окаменел. Лицо его искривилось от страха. Глаза округлились. Рот широко раскрылся.

Но он не произнес ни звука, а бесшумно замер на месте. Все повернулись в ту сторону, куда смотрел он. Но никто ничего не увидел.

– Что с тобой случилось? – начала трясти его Ольга, – Юра!

– Юра, мать твою! – закричал Павел, – что ты увидел?!

– Там, где ступает ваша нога, остается грязь, – вдруг неожиданно сказал Юра гробовым голосом. – Уходите и больше не приходите. И грязь свою не оставляйте. Уходите! Все уходите!

– Юра!

– Что ты говоришь?!

– Юра, мать твою!

Юра не слышал их.

– Уходите! Все уходите! И не возвращайтесь! – повторил он, – уходите! Не возвращайтесь!

– Кто ты? – спросил Андрей Николаевич, стараясь сохранить спокойствие. – Ты почему нас гонишь? Кто ты?

– Везде, где ступаете вы, остается грязь. Вы изверги!

– Но мы без злого умысла…

– Вы изверги.

– А ты кто?

– Вы изверги.

– Я же говорю, – прошептала Ольга, – этот остров нас не любит…

– Мы уедем. Но…

– Уезжайте. Сейчас же и не возвращайтесь. Никогда.

– Этот остров нас…

– Дурак ты, Павка! Ха-ха-ха! – вдруг засмеялся Юра, – решил меня старухой напугать.

Увидев, в каком напряженном состоянии находятся все, замер от неожиданности.

– Что с вами произошло?

– Ты неожиданно увидел что-то и замер от страха. – Андрей Николаевич подробно все ему рассказал. – Ты помнишь все это?

– Ха-ха-ха!- засмеялся Юра, – помню, конечно. Павка захотел испугать меня старушкой, а я и без нее напугал. Вас! Всех! Ха-ха-ха!

Конечно, в голосе Юры чувствовалась наигранность. Но нельзя было понять, правду он говорит или шутит.

– Ты всех нас напугал, – сказал Андрей Николаевич. – Если ты решил пошутить, считай, что тебе это удалось. Но, Юра, если ты не шутил и не помнишь, что сейчас с тобой произошло, скажи нам правду. Это все-таки не шутки…

– Я пошутил, Андрей Николаевич! – сказал Юра, стараясь казаться правдивым. – Я только пошутил.

– Ладно, готовьтесь.

Ребята взялись за работу.

– И все-таки я ему не до конца верю, – сказала Ольга, оставшись один на один. – Юра сказал неправду. Он просто испугался насмешек.

– Не знаю, – Андрей Николаевич стоял задумавшись. – Мы должны были среди пассажиров распространять разные слухи и породить паранойи. Они должны были бояться любой неизвестности, в каждом деле должны были видеть мистику. С потерей детей отцы должны были поверить в мистику, подумать о некоторых природных явлениях. Это нужно было, чтобы они не подозревали нас. Мы свою задачу выполнили и даже слишком: стали верить в ту ложь, которую сами же и распространили. Мы сами превратились в параноиков. Мне так кажется.

– Хорошо, если так…

– Вон и Анна сразу вспомнила богиню Кали, – Андрей Николаевич улыбнулся. – В неизвестности человек начинает думать о чем-то запомнившемся, верит в это. И наши сомнения, наверное, от этого. Если бы мы делали что-то веселое в приподнятом настроении, то и остров показался бы нам более приветливым. То, что остров кажется нам таинственным и странным, связано прежде всего с нашим настроением.

– Да… – казалось, Ольга пытается себя убедить в чем-то, – это так…

– Ты чего?

– Я себя ненавижу, ненавижу!

– Успокойся, дорогая… – Андрей Николаевич обнял жену за плечи, – это не самая грязная работа…

– Я устала… – состояние Ольги было такое, что, казалось, она вот -вот заплачет или ударится в истерику, – ус-та-ла…

Андрей Николаевич замолчал, затем быстро потянулся к заднему карману, достал платок и закрыл им лицо жены. Ольга лишь мгновение смотрела на него удивленно, а потом обмякла и потеряла всякую связь с действительностью.

– Нам не нужны мужчины, – как молния, промелькнула мысль, – нам нужны только женщины и дети.

5. Дынк-дынк-дынк-дон!..

Дынк-дынк-дынк-дон!.. Дынк-дынк-дынк-дон!.. Неизвестные звуки, раздавшиеся неизвестно откуда, умчались вдаль и исчезли. Стало необыкновенно тихо. Даже показалось, что весь мир объят какой-то серой пеленой. Но это ощущение продолжалось лишь мгновение, после чего все пришло в прежнее состояние, приобретя свойственные им краски. Голубой небосклон. Беспечно резвящиеся волны. Таинственный остров. Нет, наоборот… Таинственный остров.

Беспечно резвящиеся волны. И на голубом горизонте исчезающие очертания теплохода…

На острове ни звука. Даже тогда, когда теплоход исчез с поля зрения, и уже не было слышно его шума, остров остался безмолвным.

Остров, как настоящий воин, готовый отразить атаку врага, замер, но был готов почувствовать любой пришедший со стороны звук. Только со стороны реки подул ветерок. Этот ласковый ветерок свел на нет все, что было до этого. Сразу послышался шелест листвы, возня насекомых в траве. Это оживление началось на берегу и постепенно перешло в центр острова. Шелест листьев, пение птиц, шуршание травы, возня насекомых – все это сильным потоком, словно нашествие с земли и неба непобедимого войска, направилось к середине острова и, окружив дом, остановилось.

Остров жил. Жизнь здесь била ключом. Фатиме даже показалось, что она слышит его дыхание. Остров предстал перед ней, словно живой человек. Только построенный человеческими руками дом был погружен в тишину. В окружающей бурлящей жизни он стоял сиротливо, погруженный в гробовую тишину. Даже то, что он стоит один, горделиво выпятив грудь, не вызывает по отношению к нему никаких чувств, кроме жалости. Кажется, что он смерть встретил стоя, но пока сам этого до конца не понял. Поэтому ожидаешь, что он вот-вот должен развалиться…

Но он не развалился, а, наоборот, ожил через какое-то время.

Дом начал жить своей жизнью. Из комнат слышалось сладкое похрапывание. Кто-то во сне звал дочь. Кто-то кричал, предупреждая всех о надвигающейся беде. Кто-то плакал, сокрушаясь о бесполезно проведенной жизни.

Дом жил.

Наступил рассвет. Все вокруг окунулось в голубизну, но вскоре и это исчезло. На горизонте показалось красное зарево – это всходило солнце. Однако свет опять исчез, и окрестности утонули в тумане, который долго еще висел над островом. Затем туман бесшумно сконцентрировался на середине и, как прежние звуки, ползком подойдя к дому, укрыл его целиком. Вдруг он рассеялся и плавно перешел в черные лучи. Они окружили дом и в одно мгновение приобрели голубой цвет. Теперь это была уже большая вода, окружившая остров. Но через некоторое время она немного собралась и, став черным лучом, опять подошла к дому, застыв возле него черным столбом. Туман все больше сгущался и, наконец, приобрел очертания человека. Сначала это была просто тень человека, которая постепенно преобразилась так, что можно было различить даже лицо.

Но от этого Фатиме легче не стало. Увидев его, старуха сначала не поверила своим глазам. Поверив же, она страшно удивилась. Затем ее охватил такой испуг, что, не сдержавшись, она закричала.

Человеческий облик, возникший из тумана, был не кто иной, как сама Фатима. Она перестала кричать и, еще раз взглянув на старуху, очень ясно увидела свое лицо.

Неожиданно она услышала чей-то безобразный голос.

…твои дети заперты на том острове. На острове – твои дети. Тебе важнее узнать не то, где они, а живы ли. Пока живы. Живы. Пока. Ха -ха!..

Этот дикий смех, казалось, эхом передавался от берега к берегу.

Ха-ха-ха!

Дынк-дынк-дынк-дон!..

Фатима проснулась вся в поту. Хотя она вроде даже и не спала.

Это был и не сон, и не бред, а способность предвидеть, переданная ей Хадичой. Конечно, если бы была Хадича, она сумела бы из всего сделать правильные выводы. А Фатима не знала, как все это толковать.

В этом у нее не было никакого опыта. К тому же события последних дней совсем запутали ее. Было трудно привести в порядок свои мысли и принять нужные меры. Да она и не старалась думать.

Расслабившись, она закрыла глаза и лежала так, слушая шуршание колес. Дынк-дынк-дынк-дон!.. Дынк-дынк-дынк-дон!.. Поезд, не спеша, свои ходом набирал километры.

Но спокойствие старушки длилось недолго. Она открыла глаза.