Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начало войны было отмечено также триумфальным возвращением в большую политику Уильяма Питта, непримиримого врага революционной и наполеоновской Франции. Гордо поднявшись на трибуну Палаты общин 24 мая, уверенный в своей правоте Питт произнес: «Бонапарт захватил всю власть во Франции, разрушая мир жидким пламенем якобинских принципов». Он требовал войны до победного конца, и его поддержало большинство депутатов. Впрочем, были и те, кто не разделял воинственной эйфории. Голосом, поднявшимся в защиту мира, был голос лидера оппозиции Фокса: «Неужели любой успех Франции во внешней или внутренней политике, ее торговля, ее промышленность должны быть причиной войны и оскорблением для нас!» Интересно, что Фоксу аплодировали, так как он был прекрасным оратором. Однако 367 депутатов высказались за войну и только 67 против.
Фокс не был единственным сторонником сохранения мира. В Лондоне ходили по рукам памфлеты, где резко порицалась политика правительства. Один из наиболее известных назывался «Зачем мы собираемся воевать?» («Why do we go to war?»). Другой – просто «Замечания». В последнем говорилось следующее: «До революции мы рассматривали их [французов. – Примеч. авт.] как жалких рабов короля-деспота… Когда же мощным усилием они сбросили оковы и установили ограниченную монархию, общая вражда к ним еще больше увеличилась… За монархией последовала республика, к которой мы относились еще с большей враждебностью. И затем пришел период анархии, бойни и крови, невиданной в памяти человечества… Сменялось одно правительство за другим, но ни одно из них не заслужило нашего положительного отношения. Наконец Бонапарт добился решающего превосходства и погасил последние искры оппозиции. Можно сказать, что французы вернулись к тому подчинению, в котором они находились когда-то. Но мы сохраняем нашу враждебность… Быть может, предоставим их своей судьбе и вместо того, чтобы стенать по поводу их несчастий… успокоимся на мысли, что 10 миллионов человек не сделают счастливыми 40 миллионов против их воли… Всего лишь несколько лет тому назад Австрия, Россия и Пруссия объединились, чтобы расчленить королевство [Польшу. – Примеч. авт.], счастливое под властью любимого государя… Какова была реакция и где был благородный дух нашей страны, когда совершалась эта сделка? Несколько пустых деклараций – и Польша была предоставлена своей судьбе… Почему же вдруг у нас появились такие необычайные эмоции по поводу судьбы Швейцарии?»[221]
Увы, эти доводы не доходили до английских политиков и не могли дойти, потому что это были доводы здравого смысла против крупных денежных интересов, а последние, как известно, куда более весомы.
Как отмечалось, «боевые действия» были начаты англичанами с того, что на морях были атакованы французские торговые суда, продолжавшие свои рейсы. В результате пиратских действий британского военно-морского флота было захвачено 1200 французских и голландских торговых судов и конфисковано товаров на огромную сумму – 200 млн франков.
В ответ Бонапарт 22 мая распорядился конфисковать во всех портах английские корабли, запретил покупать и продавать английские товары и приказал арестовать всех англичан, находившихся на территории Французской и Итальянской республик. Генерал Мортье с 13-тысячным корпусом получил приказ занять Ганновер, наследственное владение английских королей на севере Германии. Несмотря на малочисленность французской армии, ее моральное превосходство было так велико, что, вступив на территорию Ганновера 26 мая 1803 г., Мортье через несколько дней вынудил капитулировать ганноверскую армию фельдмаршала Вальмодена. 16 тыс. солдат и офицеров сложили оружие и были распущены по домам. Одновременно отряды под командованием Сен-Сира вступили на территорию Неаполитанского королевства и в июле заняли порты на юге Апеннинского полуострова.
Несмотря на эти решительные действия, необходимо отметить, что Франция была не готова к войне. Численность пехоты и кавалерии вследствие сокращения штатов значительно уменьшилась. Что же касается артиллерии, то здесь ситуация была совсем неординарной. По инициативе адъютанта Бонапарта генерала Мармона была начата глобальная реформа материальной части полевой артиллерии. Для ее осуществления необходимо было перелить все существующие артиллерийские стволы. «Они были уже привезены в литейные мастерские, и их начали распиливать, чтобы бросить бронзу в печи, – вспоминает адъютант Наполеона Савари. – В общем, ни одна из составляющих армии не находилась в готовности»[222]. Савари дальше добавляет: «Я спрашиваю себя, неужели подобное состояние [армии и флота. – Примеч. авт.] могло вызвать беспокойство наших соседей? Или напротив, быть может, именно это положение дел вызвало надежду наших врагов, и они снова взяли в руки оружие, которое когда-то сложили лишь с сожалением»[223].
То, что Франция не была готова и не готовилась к войне, было широко известно. И поэтому, хотя начало боевых действий не вызвало бурного воодушевления, но общественное мнение страны было целиком и полностью на стороне первого консула. Никто не сомневался, что за разрыв мира ответственно английское правительство. Депутат Законодательного корпуса Фонтан обратился к Бонапарту от лица высших учреждений страны: Сената, Законодательного корпуса и Трибуната. «Англия не может более утверждать, что она защищает принципы справедливости и общество, потрясенное в своих основах… отныне нам предстоит защищать права народа и принципы гуманизма, отражая самую несправедливую агрессию со стороны нации, которая ведет переговоры, лишь чтобы обмануть, и заключает мир, чтобы начать войну… Гражданин первый консул, в такой момент, подобно вам, французский народ не может иметь иные мысли, кроме великих, иные чувства, кроме героических. Он победил, чтобы жить в мире, он желал его как вы, но, как и вы, он не боится войны»[224].
Даже если в напыщенном слоге этой речи чувствуется казенный энтузиазм, нужно отметить, что в ответ на призыв Бонапарта по стране прокатилась волна искреннего патриотического подъема. Департамент Луары был первым, который заявил о том, что он жертвует сумму в 300 тыс. франков на постройку 30-пушечного фрегата. Париж не мог остаться в стороне, и его муниципалитет ответил тем, что столица жертвовала средства на постройку 120-пушечного линейного корабля. Ну а далее, в соответствии с иерархией: муниципалитет Бордо объявил о готовности дать деньги на 80-пушечный линейный корабль, Марсель – на 74-пушечный, департамент Жиронда собрал 1,6 млн франков на морское строительство, департамент Кот д’Ор – деньги на 100 орудий крупного калибра. Итальянская республика выделила 4 млн лир на сооружение двух фрегатов и 12 канонерок…
Ясно было, впрочем, что, несмотря на все эти благородные жесты, французский флот был недостаточно силен, чтобы победить англичан исключительно в морской войне. Чтобы представить себе, насколько силы отличались, достаточно взглянуть на следующую таблицу.
Примерно за три месяца французы могли значительно усилить свой флот за счет приведения в боевую
