Ган Исландец - Виктор Гюго

— Презрѣнный, — вскричалъ Орденеръ, — защищайся!

— Въ первый разъ еще говорятъ мнѣ это, — пробормоталъ разбойникъ, скрежеща зубами.

Съ этими словами онъ вскочилъ на гранитный жертвенникъ и съежился тамъ подобно леопарду, поджидающему на вершинѣ скалы охотника, чтобы неожиданно кинуться на него.

Взоры его пристально устремились на молодаго человѣка, онъ какъ бы выбиралъ, съ какой стороны лучше напасть на противника. Еще одно мгновеніе и Орденеръ погибъ бы, но не давъ времени разбойнику размыслить, онъ стремительно бросился на него и ударилъ по лицу концомъ сабли.

Завязался поединокъ, ожесточеніе котораго трудно себѣ вообразить. Малорослый, стоя на жертвенникѣ, какъ статуя на пьедесталѣ, казался однимъ изъ тѣхъ ужасныхъ идоловъ, которымъ во времена варварства приносили здѣсь беззаконныя и святотатственныя жертвы.

Движенія разбойника до такой степени были проворны, что откуда Орденеръ ни нападалъ на него, всюду встрѣчалъ онъ звѣрскую физіономію и лезвіе топора. На первыхъ же порахъ онъ былъ бы изрубленъ въ куски, если бы по счастливому вдохновенію не накинулъ плаща на свою лѣвую руку, для того чтобы подставлять этотъ развѣвающійся щитъ безчисленнымъ ударамъ разъярившагося врага.

Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ неслыханныя усилія обоихъ противниковъ ранить другъ друга оставались тщетными. Сѣрые пылающіе какъ угли глаза малорослаго выкатились изъ орбитъ. Удивленный столь энергичнымъ и смѣлымъ сопротивленіемъ повидимому столь слабаго врага, онъ перешелъ отъ дикой насмѣшливости къ мрачному бѣшенству.

Свирѣпая неподвижность чертъ лица чудовища, невозмутимое спокойствіе физіономіи Орденера составляли страшный контрастъ съ проворствомъ ихъ движеній и стремительностью нападеній.

Въ залѣ не слышно было другого шума, кромѣ стука оружія, безпорядочныхъ шаговъ молодого человѣка и тяжелаго дыханія сражающихся, какъ вдругъ малорослый испустилъ страшный ревъ.

Топоръ его запутался въ складкахъ плаща. Онъ напрягъ всѣ свои силы, яростно замахалъ рукой, но еще больше запутывалъ рукоять и лезвие въ плащѣ, который, съ каждымъ усиліемъ его еще крѣпче обвивался вокругъ топора.

Свирѣпый разбойникъ почувствовалъ наконецъ саблю противника у своей груди.

— Еще разъ говорю тебѣ, - закричалъ Орденеръ, торжествуя побѣду, — отдашь ты мнѣ желѣзный ящикъ, который ты укралъ такимъ подлымъ образомъ?

Одну минуту малорослый хранилъ молчаніе, потомъ заревѣлъ:

— Никогда, будь ты проклятъ!

Орденеръ продолжалъ, все грозя саблей жизни побѣжденнаго:

— Подумай!

— Нѣтъ, я ужъ сказалъ тебѣ: не отдамъ, — повторилъ разбойникъ.

Благородный молодой человѣкъ опустилъ свою саблю.

— Ну, — сказалъ онъ, — освободи топоръ изъ складокъ плаща и будемъ продолжать бой.

Презрительный хохотъ былъ отвѣтомъ чудовища.

— Щенокъ, я не нуждаюсь въ твоемъ великодушіи!

Прежде чѣмъ удивленный Орденеръ успѣлъ обернуться, онъ сталъ ногой на плечо своего великодушнаго побѣдителя, и однимъ прыжкомъ очутился въ двѣнадцати шагахъ отъ него.

Другимъ прыжкомъ онъ вскочилъ на Орденера и повисъ на немъ подобно пантерѣ, впившейся пастью и когтями въ бока громаднаго льва. Ногти его вонзились въ плечи молодаго человѣка; кривыя ноги стиснули бедра, и Орденеръ увидалъ надъ собой свирѣпое лицо съ окровавленнымъ ртомъ и зубами хищнаго звѣря, готовыми терзать его тѣло.

Чудовище хранило молчаніе; ни одно человѣческое слово не вырвалось изъ его задыхающагося горла и только глухой ревъ, смѣшанный съ хриплыми яростными криками, выражалъ его бѣшенство. Разбойникъ былъ отвратительнѣе дикаго звѣря, чудовищнѣй демона; это былъ человѣкъ, въ которомъ не оставалось ничего человѣческаго.

Орденеръ пошатнулся подъ тяжестью малорослаго и упалъ бы отъ неожиданнаго толчка, если бы сзади не поддержала его широкая колонна друидическаго памятника. Онъ устоялъ на ногахъ, полусогнувъ спину и задыхался въ объятіяхъ непримиримаго врага. Чтобы составить себѣ малѣйшее понятіе объ этомъ страшномъ моментѣ борьбы, надо знать, что только что описанная нами сцена была дѣломъ еле измѣримаго промежутка времени.

Мы сказали, что молодой человѣкъ пошатнулся, но онъ не дрогнулъ и только поспѣшилъ мысленно проститься съ Этелью. Эта мысль любви была какъ бы молитвой, она вернула ему силы. Охвативъ чудовище обѣими руками и взявъ клинокъ сабли по серединѣ, онъ приставилъ конецъ ея перпендикулярно къ спинному хребту разбойника.

Раненое чудовище испустило страшный вой, неистово вырвалось изъ рукъ неустрашимаго противника, который снова пошатнулся, и упало въ нѣсколькихъ шагахъ позади, держа въ зубахъ лоскутъ зеленаго плаща, оторванный имъ въ ярости.

Съ ловкостью и проворствомъ молодой серны малорослый очутился на ногахъ и битва завязалась въ третій разъ, еще ожесточеннѣе прежняго. Случайно вблизи отъ него находилась груда обломковъ скалы, въ теченіе вѣковь поросшая мохомъ и терновникомъ. Два человѣка обыкновенной силы съ трудомъ могли бы поднять малѣйшій изъ нихъ, но разбойникъ схватилъ обломокъ обѣими руками и высоко поднявъ его надъ головой, замахнулся имъ на Орденера. Взглядъ его былъ ужасенъ въ эту минуту. Камень, пущенный изо всѣхъ силъ, тяжело пронесся въ воздухѣ, такъ что молодой человѣкъ едва успѣлъ отскочить въ сторону. Гранитный обломокъ разлетѣлся въ дребезги внизу подземной стѣны, съ страшнымъ трескомъ, долго повторявшемся отголосками глубокой пещеры.

Оглушенный Орденеръ едва успѣлъ прійти въ себя, какъ уже разбойникъ размахивалъ другимъ обломкомъ. Раздраженный при видѣ такой подлой обороны, молодой человѣкъ устремился на малорослаго, высоко поднявъ саблю, съ намѣреніемъ измѣнить бой, но огромная глыба, вращаясь въ тяжелой мрачной атмосферѣ пещеры, встрѣтила на пути своемъ хрупкій обнаженный клинокъ. Сабля сломилась какъ кусокъ стекла и звѣрскій хохотъ чудовища огласилъ подземные своды.

Орденеръ былъ обезоруженъ.

— Хочешь ты передъ смертью просить о чемъ Бога или дьявола, — закричалъ разбойникъ.

Глаза его сверкали зловѣщимъ огнемъ, всѣ мускулы напряглись отъ яростной радости, и съ нетерпѣливымъ воемъ кинулся онъ за топоромъ, валявшимся на землѣ въ складкахъ плаща…

Бѣдная Этель!

Вдругъ отдаленный ревъ послышался снаружи пещеры. Чудовище остановилось. Ревъ усиливался; человѣческіе крики смѣшивались съ жалобнымъ рычаньемъ медвѣдя. Разбойникъ прислушался. Жалобный вой продолжался. Разбойникъ схватилъ поспѣшно топоръ и кинулся, не на Орденера, но въ одну изъ трещинъ, о которыхъ мы говорили, и черезъ которыя проникалъ дневной свѣтъ.

Изумленный такимъ оборотомъ дѣла, Орденеръ тоже бросился за нимъ къ этой природной двери и увидалъ на ближайшей прогалинѣ громаднаго бѣлаго медвѣдя, окруженнаго семью охотниками; среди нихъ, какъ ему показалось, онъ узналъ Кеннибола, наканунѣ удивившаго его своими словами.

Орденеръ обернулся. Разбойника не было уже въ пещерѣ, а снаружи доносились страшные крики:

— Фріендъ! Фріендъ! Я съ тобой! Я здѣсь!

XXX

Полкъ мункгольмскихъ стрѣлковъ стройно двигался по ущельямъ, находящимся между Дронтгеймомъ и Сконгеномъ. Онъ то извивался вдоль русла потока, причемъ непрерывная цѣпь истоковъ ползла по оврагамъ, подобно длинной змѣѣ, чешуя которой сверкаетъ на солнцѣ; то спиралью взбирался на гору, походившую тогда на тріумфальную колонну, уставленную бронзовымъ войскомъ.

Солдаты маршировали, опустивъ оружіе въ плащахъ на распашку, съ недовольнымъ, скучающимъ видомъ, такъ какъ эти достойные люди любятъ только сраженіе или отдыхъ. Грубыя шуточки, старыя остроты, забавлявшія ихъ вчера, не веселили ихъ теперь: погода была холодная, небо пасмурно. Хохотъ рѣдко слышался въ строю и поднимался развѣ, когда маркитантка неловко сваливалась съ своей клячи, или жестяной котелъ катился со скалы на скалу въ глубину пропасти.

Чтобы развлечься отъ скуки, нагоняемой дорогой, молодой датскій баронъ, поручикъ Рандмеръ подошелъ къ старому капитану Лори.

Капитанъ шелъ въ мрачномъ молчании тяжелой, но твердой поступью; поручикъ ловко помахивалъ хлыстомъ, сорваннымъ въ кустарникѣ, росшемъ по сторонамъ дороги.

— Ну, капитанъ, что это съ вами? Никакъ вамъ взгрустнулось?

— Вѣроятно, есть о чемъ, — отвѣтилъ старый офицеръ не поднимая головы.

— Э, полноте хмуриться. Посмотрите на меня: развѣ я печаленъ? А между тѣмъ побьюсь объ закладъ, мое горе не легче вашего.

— Врядъ-ли, баронъ Рандмеръ. Я потерялъ все мое имущество, все мое сокровище.

— Капитанъ Лори, наше горе одинаково, пятнадцать дней тому назадъ я проигралъ поручику Альберику мой прекрасный родовой замокъ съ помѣстьями. Я разорился въ конецъ, а между тѣмъ, какъ видите, веселъ по прежнему.

Капитанъ отвѣтилъ грустнымъ тономъ: